– Ладно, все равно уж. Только сначала ко мне заедем, парня моего заберем. А то он не евши целый день, соседка, конечно, накормит, но… Значит, в полтретьего? Ну, я тогда, если не дозвонюсь, успею в офис смотаться. Мне там кое-что взять надо.
Павлов остался висеть на телефоне. Мещерский же отправился на второй этаж в тот кабинет, ключ от которого ему оставила Балашова.
Он отпер дверь, распахнул окно, чтобы прогнать духоту, и уселся за стол. Придвинул брошюры и пачку отксерокопированных авторефератов. Однако читать ничего не хотелось – самым пошлым образом клонило в сон. Он скосил глаза на увесистый фолиант на подоконнике: «Ископаемый человек. Сборник Академии наук СССР». Вот скучища-то! И зачем мне все это?
Справа в соседнем кабинете кто-то тоже открыл окно. Затем послышалось радио и смолкло – выключили. Мещерский придвинул к себе бумаги и…
За стеной вдруг что-то со звоном разбилось. Послышался чей-то болезненный возглас. Мещерский поморщился: что там еще у них? Череп, что ли, кого за палец хватил? Чей-то низкий голос в дальнем конце коридора громко спросил:
– Эй, тут есть кто-нибудь? Можно? Откройте, пожалуйста. Мне аптечка нужна!
«Кто-то ломится к Балашовой. Это у нее в кабинете аптечка. А где ж она сама-то?» Он дочитал страницу, а потом вышел в коридор. Никого. Видно, уже ушли. И тут услыхал, как кто-то медленно и тяжело поднимается по лестнице, соединяющей зал черепов с первым этажом. Оказалось, что Ольгин. Он словно не заметил Мещерского. Прошел мимо, потом вдруг остановился, обернулся.
– Здравствуйте.
– Здравствуйте, Александр Николаевич.
Ольгин двинулся дальше. Как-то совсем неуверенно, словно дорога была ему незнакома. Мещерского снова поразил его взгляд: глаза на загорелом лице Ольгина напоминали темные провалы – пустоту без блеска, без всякого выражения. Такие глаза бывают у коров, пережевывающих свою вечную жвачку. Ольгин добрался до своего кабинета – крайнего в левом конце коридора. Дверь за ним захлопнулась, ключ дважды повернулся в замке.
Мещерский возвратился к себе. Но тяга к научным исследованиям уже пропала у него совершенно. Вместо этого вспомнились недавние события, нелегкая служба толмачом по делу о торговцах героином. «А наверняка теперь все там начнется сначала, – подумал он. – Раков-то каменский, оказывается, к той фирме причастен. Теперь с его заграничными работодателями явно очные ставки потребуются. Снова, значит, мне туда мотаться придется. А странный тип он все же! Сам ничего этакого не употреблял, а творил невесть что и без допинга». Всплыли в памяти и строки из справочника по наркотическим веществам, который он прочел, чтобы не казаться профаном перед следователем, ведущей это запутанное дело. Особенно его интересовало влияние сильнодействующих средств на личность тех, кто их употребляет. «А вот, оказывается, и не только наркоманы перерождаются, – вяло размышлял Мещерский. – Крюгер ничего этакого не глотал, не нюхал, не кололся, а сделал то, что сделал. Но, однако, какие странные глаза у этого антрополога. Прямо мурашки по коже от них. Будь у него сужены зрачки, можно было бы предположить, что он… Но нет, зрачки расширены, причем так, словно он туда себе бочку атропина вкатил. Не глаз получается, а какая-то темень, тьма кромешная».
А тот, о ком он так лениво думал на досуге, очутившись в своем тесном кабинете с зашторенными от солнца зелеными портьерами, без сил упал на стул и застыл, уронив голову на скрещенные руки, слыша только шум крови в висках да бешеные удары своего сердца. Когда слабость и головокружение, терзавшие его с самого утра при каждом резком движении, несколько утихли, Ольгин осторожно пошевелился, дотянулся до стоявшей на подоконнике спортивной сумки и достал из бокового карманчика запаянный пузырек-ампулу и шприц в целлофане. Взглянул на наручные часы. Итак… Итак, с момента предыдущего сеанса прошло ровно шестнадцать часов. Пора. Время настало. Сегодня надо принять всего два миллиграмма, через шестнадцать часов еще столько же, а затем сделать перерыв в четыре дня и принять шесть миллиграмм. И тогда… Это последняя партия препарата. Осталось всего три ампулы. И если и она не принесет с собой никаких результатов, никаких впечатлений, в этом деле можно поставить точку. И все можно забыть. Или воспринять все это как несбыточный сон, мечту, как неудавшуюся глупую попытку доктора Фауста повернуть время вспять. А кто сказал, что это невозможно?
Он начал медленно разрывать обертку шприца. Итак, всего одна инъекция. Надо только собраться с силами и потерпеть. Это ведь нетрудно. Хамфри вон и тот постепенно выучился терпению. Бедный Хамфри, бедный… Шесть миллиграмм очень большая доза. Даже он к ней не привык. Может получиться нечто совсем неопределенное. Но мы обкатаем и эту дозу, мы понаблюдаем результаты, убедимся в них и только потом уже… В запасе почти неделя, времени хватит. А сейчас на очереди всего два миллиграмма. Это совсем не страшно, совсем…
Он начал было по привычке расстегивать брюки, но остановился. Нет, только не в бедро. Там и так все уже исколото. Сегодня необходимо сделать перерыв. Одна дырочка на сгибе локтя – это же совершенно незаметно. Никто ничего не заподозрит.
Иголка ужалила вену. И его левая рука, бережно уложенная им на стол, начала сразу же мелко дрожать. Вот. ВОТ ОНО. НАЧИНАЕТСЯ. Так быстро! Терпи, ну терпи же! Ну!!
Шприц покатился и упал на пол. Ольгин наклонил голову, впился зубами себе в правую кисть, подавляя невольный крик боли. Терпи, кругом же полно народу, услышат! Это все сейчас быстро пройдет. Мгновение и…
Молния полыхнула в мозгу и пронизала его тело. Каждая клетка, каждый нерв словно вибрировали.
Ольгин судорожно ловил ртом воздух, и вдруг ЭТО ПРОИЗОШЛО. Он словно бы спрыгнул куда-то – с себя самого, что ли. Спрыгнул с заоблачной башни, с горной вершины, с грозовой тучи и все летел и летел вниз, кружась, словно лист невесомый, в густой душной Тьме без конца и края.
Мещерский услышал какой-то глухой странный звук – словно что-то тяжелое уронили на пол. Он поднял голову. Показалось, наверное. Или на улице что-нибудь сгружают. Прочел страницы две. Потом его снова отвлекли: из коридора донеслись пружинистые шаги – будто кто-то бежал сломя голову. «Вот как за деньгами тут торопятся, – машинально отметил он. – Давай, давай, господин неандерталец, не то опоздаешь». И опять погрузился в чтение.
Оторвался от работы он только в половине третьего: в кабинете зазвонил телефон. Оказалось, что Павлов. «Ну, ты что, старина, готов? Тогда спускайся вниз, я тут, у вахтерши». Мещерский с облегчением сложил все свои книги, помассировал затекшую поясницу: баста, просветились насчет Олдовайского ущелья и раскопок Луиса Лики. На прощание он решил заглянуть к Балашовой. Подергал дверь ее кабинета – оказалось, по-прежнему заперто. Он прошел по коридору. В институте стояла прежняя чинная тишина. «Все сгинули и побежали деньги тратить. И никакая наука тут не нужна стала», – думал Мещерский, устремляясь в музейные залы. Ему захотелось пройти по ним в последний раз. «Надо мне все-таки найти Нинель. А то неудобно как-то». Дверь, выходящая из зала черепов на лестницу, вдруг с грохотом распахнулась. На пороге появился тот самый незнакомый Мещерскому парень в очках и свитере. Он судорожно цеплялся за косяк худой рукой и силился что-то сказать, но не мог. Лицо его дергалось в нервном тике.
– Вы кто? Помогите… – прошептал он наконец. – Там у окна… посмотрите сами, что там. Я не могу, меня сейчас вырвет.
– Что там такое? – Мещерский замер.
– Посмотрите… Господи, да посмотрите же сами на это!!
Мещерский переступил порог.
Через пять минут он снизу от вахтерши позвонил Кате на работу.
– Это я. Слушай меня внимательно. Беги к Колосову. Прямо сейчас беги. Пусть немедленно едет в Колокольный… да, да, в институт. Тут в зале…
– Сережа, что случилось? – спросила удивленная Катя. – Что у тебя с голосом?
– Тут в зале, – повторил Мещерский. – Я видел только что сам, своими глазами, Катя, слышишь меня? ТАМ БАЛАШОВА. И там полно крови. Ее ударили по голове.
Глава 37 ПРОИСШЕСТВИЕ, КОТОРОГО, КАЗАЛОСЬ, НИКТО НЕ ОЖИДАЛ
Все получилось, как в фильмах Вуди Аллена. Катя сообщила Колосову об убийстве Балашовой. Но как!
– Он на обед отошел. Ему что-нибудь передать? – ответили на ее настойчивые расспросы в розыске.
– Н-нет, благод-дарю вас.
В главковском буфете в этот час было уже мало народу. Катя увидела Никиту возле «общественного» самовара: видимо, снова барахлила буфетная кофеварка и в продаже был только растворимый кофе, который каждый самостоятельно заваривал себе в чашечке кипятком. На столе начальника отдела убийств ждал поднос с едой: Никита приступал к обильной трапезе.
Катя выпалила свою новость. Журчал самоварный кипяток. В чашке вспухала коричневая пенка.
– Кто… тебе звонил? – спросил Колосов.
– Сережа Мещерский.
– Кто такой Сережа Мещерский?
– Мой знакомый. Никита, закрой кран, на пол уже льется!
Он повиновался, как автомат. Пошел было прочь с чашкой в руке. Вернулся. Сел. Катя смотрела на него украдкой. И вдруг в этот самый миг, когда он был сражен этим ударом, унижен, раздавлен неудачей, когда лицо его утратило прежнюю самоуверенность и спокойное сознание своей силы и словно помолодело, поглупело, ей пришла в голову совершенно вроде бы неуместная мысль: «А он действительно ничего. Как на него наши тетки смотрят, когда он идет по коридору. Надо бы…» Она тут же оборвала себя: «Ты просто испорченная. Прямо извращенка какая-то. Разве об этом сейчас надо думать?!» Но внутри снова кто-то хихикнул: «А когда же прикажешь об этом думать? Это жизнь. Коловращение». «Патология это, вот что», – тут же решила Катя и опустилась на стул напротив Никиты. Он смотрел на пластмассовую солонку.
– У тебя что-то много знакомых, Катерина Сергеевна. Слишком.
– Мещерский – друг детства. Он мне как брат. И ты не вздумай его там сейчас терзать. Он ни при чем, наоборот, он нам помочь хотел.
– Чем? – Колосов поднялся медленно и тяжело, как Атлант, взваливающий на себя непосильную ношу. – Вот и продолжение истории. Дождались. Словом, если уж делать, то делать плохо. Так – нет?
– Не знаю. Ты о чем это?
– Так, ни о чем.
– Можно мне с тобой?
– Нет.
– Но мне нужно, я хочу посмотреть на место происшествия!
– Ешь вот лучше. Ты же не обедала.
– Что? Есть? Сейчас?
Он осушил залпом чашку кофе, словно стакан водки хлопнул. Звякнул чашкой о блюдце.
– Ешь. Сосиски стынут, – и двинулся прочь.
Катя осталась одна за его столом. Взяла вилку, поковыряла салат, разломила сосиску. Помидоры дали сок, но в них не хватало соли. «Бедный Сережка, как он там сейчас?» Картофельное пюре оказалось водянистым на вкус. А вот творожная ватрушка удалась на славу.
В Музее антропологии уже работала оперативная группа из окружной прокуратуры, УВД округа и сотрудников отдела убийств МУРа. Последних Колосов знал преотлично. Они его тоже.
Балашова находилась в том самом зале, где Никита видел те самые разбитые черепа. Лежала навзничь в метре от окна. Бежевое платье ее задралось, обнажая сухие жилистые ноги в багровых прожилках вен. Правый рукав был вырван и валялся у батареи.
– Ей наносили удары вот этой штукой, – сообщил Колосову Михаил Стрельников – коллега-муровец и давний знакомый. – Найден на полу возле тела. Это местный экспонат. Взяли, видимо, вон с той витрины, что у входа.
– Это рубило, – Никита с ненавистью рассматривал окровавленный, уже упакованный в целлофан камень. – Но другой формы. Не мустьерский.
– Какой-какой?
– Не тот, что были использованы им прежде, в наших случаях. Те были пирамидальные, с заостренным концом. Понимаешь? А этот округлый. На этот раз он обошелся подручным средством. Сюда обезьян не привозили? – неожиданно для самого себя спросил он.
– Обезьян? Каких это? Откуда? Из зоопарка, что ли? – Стрельников слегка наклонился, словно дивясь: а ты трезвый вообще-то, братец?
Никита кивнул: мол, погоди, не записывай меня в шизики, и вышел в коридор, где под охраной нескольких до зубов вооруженных сотрудников группы захвата окружного УВД, поднятых по тревоге, ожидали перепуганные сотрудники института. Никита отыскал глазами тех, кто ему был нужен. Итак, парад-алле: Званцев, Суворов, Павлов, рядом с ним какой-то невысокий парень с надменным лицом и щегольскими усиками, наверняка Катин друг детства, вот Родзевич, вот Пухов и… вместе со следователем прокуратуры в конце коридора появился Ольгин – бледный, с прилипшими ко лбу темными волосами, с пятнами пота на груди и под мышками, ярко выделяющимися на рубашке цвета хаки.
Вопрос насчет обезьян Колосов шепотом задал Пухову и, получив отрицательный ответ: «Не привозили, что вы, зачем?», облегченно вздохнул и вернулся на место происшествия.
– Самое удивительное, что деньги целы, – сказал Стрельников. – У них же день зарплаты сегодня, поэтому тут так много народу. Когда нам сообщили о случившемся, мы думали – налет, разбойное нападение с убийством. Но оказалось, все на месте. Часть денег уже раздана – мы по ведомостям проверили, часть в сейфе целехонька. Денег почему-то не тронули. А ведь именно погибшая была тут вторым после бухгалтера материально ответственным лицом, у нее и дубликаты всех ключей хранились, в том числе и от сейфа.
– Ему деньги не нужны, он бессребреник. – Никита опустился на колени рядом с телом Балашовой.
Ей размозжили череп. Седые волосы растрепавшейся прически стали красными. Тут и там белели осколки костей.
Осмотр трупа проходил под руководством судмедэксперта. Колосов совещался с ним по каждой обнаруженной мелочи. Особое внимание просил обратить на возможное удаление у потерпевшей мозгового вещества.
– Нет, сейчас ничего пока по этому поводу сказать не могу, – хмурился эксперт. – Вскрытие покажет.
– Удар ей нанесли сзади?
– Видимо, так. Она стояла у окна. Кто-то подошел и ударил ее тем камнем или рубилом, как вы говорите. Странный предмет. Странное место. И странное убийство, – эксперт был мрачен. – Ведь он перевернул ее и нанес удары в лобный отдел, затем бил по лицу. Видите, куда кровь брызнула?
– А на него при этом кровь должна была попасть?
– Несомненно. Судите сами – сила удара, затем он поворачивал тело, разорвал платье. Натекло на пол, брызнуло на подоконник, на стену. На убийце тоже должны были остаться видимые следы.
Колосов встретился взглядом со Стрельниковым, едва заметно кивнув на запертые двери зала, за которыми ожидали сотрудники института.
– Пойдем-ка поговорим, – шепнул муровец. – По этому как раз кое-что есть.
Они уединились в соседнем пустом зале, сев на стоявшие напротив друг друга бархатные банкетки.
– На одном из местных, кажется, есть кровь, – многозначительно заметил Стрельников. – Мне кое-что сразу в глаза бросилось, как только мы сюда прибыли. И я автолабораторию с Петровки попросил вызвать. Он там в машине. Сейчас будет готов экспресс-анализ.
Он вытащил из кармана куртки рацию и настроил канал:
– Седьмой ответьте. Что, готово? Есть? А группа? Совпадает с потерпевшей? А у него? Тоже… Ну ладно… Пусть пока там у вас побудет, я здесь закончу и приду.
– На ком обнаружена кровь? – спросил Никита, чувствуя, как во рту у него пересохло.
– На некоем Константине Юзбашеве. Это их бывший сотрудник, уволен в мае по…
– На ком?! – Колосов с грохотом отшвырнул банкетку. – Как он тут оказался?!
– Как и все, явился за деньгами. Говорит, при увольнении его не полностью рассчитали.
– Он же под стражей содержится!
– Под стражей? У кого?
Никита метался по залу в поисках телефона.