– А это ты в прокуратуре спроси, я что-то в последнее время не стал находить с нашими надзирателями общего языка, – усмехнулся Колосов. – Вот такие пироги. Убийства блондинок, которые хоть немного, но обязательно завязаны со сценой. А теперь Лавровский… И вот тут все по-другому. Ну никак не вписывается в прежнюю схему.
– А тебе не приходила мысль, что убийцей был он сам? – осенило вдруг Катю. – А теперь кто-то узнал про него из их родственников, друзей – сейчас ведь есть способы узнать через частных детективов и вообще, узнал и решил с ним расквитаться? Может, для него киллера наняли?
Никита задумчиво кивал в такт ее словам.
– Ты хорошо знала этого Лавровского? – спросил он наконец.
– Я его видела всего однажды. Как раз перед тем как…
– Когда?
– В субботу вечером. Он выступал у поэтов в «Стойле Пегаса». Это такой клуб на Тверской, – объяснила Катя.
– Вы с ним разговаривали?
– Да.
– И что?
– Ничего. Он выглядел обеспокоенным, и только. Кстати, ему кто-то звонил прямо в клуб насчет какой-то работы.
Колосов оторвал от календаря листок и что-то записал.
– А Красильникову ты знала хорошо, – сказал он утвердительно.
– Мы встречались несколько раз в общих компаниях, а также в театре в Лаврушинском переулке – в «Рампе».
– Она что, была хорошей актрисой?
– Пластичной. Борис Бергман, режиссер, ее всегда выделял.
– И она была довольна своим положением?
– То есть? Я не понимаю, Никита.
– Ну, не высказывала ли она желания что-то изменить в своей жизни, куда-нибудь уехать? Переменить место работы?
– Последний раз я ее видела три месяца назад. Тогда она работала в «Рампе» и выглядела вполне довольной. Но, может быть, все изменилось? Это я сейчас и пытаюсь узнать.
– У кого? – спросил Колосов.
– У своих знакомых, у знакомых их знакомых, тех, кто знал о Красильниковой больше моего.
– Интересные мы люди, Катя…
– Что?
– Интересные, говорю, люди. Ты заметила, наши с тобой ровесники живут в каком-то вакууме. В основном смотрят видео. Не телевизор, не радио слушают, нет – от новостей и так голова пухнет. Вроде с кем-то дружат, общаются, а о друзьях-приятелях своих ничего, ну, ничегошеньки не знают. Куда-то ходят, что-то видят, а потом даже не могут вспомнить, где были, что видели…
Катя притихла. Колосов снова прошелся по кабинету, потыкал клавиши машинки.
– Да, в общем, дело весьма необычное. Начиная с мелочей, – вернулся он к прежней теме. – Начиная от орудия – этого металлического предмета с острым концом, пробивающего тело насквозь, как тряпку, и кончая необъяснимым отсутствием на трупах некоторых частей одежды, которые вроде должны там быть. Хотя это – не система.
– Система? Чья? – эхом откликнулась Катя.
– Если бутовская находка действительно его первая жертва, то в этом случае начинал он несколько иначе. Девица была оставлена им в полном неглиже.
– Голой?
– Угу. Труп женщины, частично скелетированный, полностью обнаженный. Его просто зарыли в снег. И только когда снег в марте подтаял, труп явил себя свету. Ну вот, теперь ты знаешь ровно столько, сколько и я, Катерина Сергевна.
– Ровно столько? – Она смотрела на него недоверчиво.
– Слово! – В зеленых глазах Никиты вспыхнул знакомый огонек.
– А зачем ты мне все это рассказал?
– Ты же все равно от меня не отстанешь.
– А если серьезно?
– А если серьезно… Дело это мне очень даже не нравится. Очень. Ты вот говорила – маньяк… Черт, может, это и маньяк, а может… Чертовщина какая-то. И что-то во всем этом не стыкуется, да… И тот, кто лезет во всю эту кашу не из снобизма, а из идейных соображений, по крайней мере, не должен делать это с завязанными глазами. Тем более ты. Не забывай: четыре его жертвы – женщины.
– Я не блондинка, Никита. И, как видишь, не миниатюрная.
– Я рад за тебя. – Он позвенел ключами в кармане куртки. – Домой подвезти?
– Сейчас оденусь.
У ее дома на Фрунзенской он вышел из машины и предупредительно открыл дверцу. Катя выбралась из салона. Во дворе, словно в трубе, свистел ветер. С неба сыпалась снежная крупа. Зима огрызалась напоследок, несмотря на дневное солнце.
– А ты-то где живешь? – спросила Катя.
– Есть тут одно местечко.
– В центре?
– Да.
– Это недалеко?
– Недалеко.
– Бензина тебе на этот раз хватит?
– Хватит. Даже еще останется. – Спокойной ночи, Никита.
Он круто повернулся, обошел машину и сел за руль. Она направилась к подъезду, открыла дверь, оглянулась. Белые «Жигули» дважды мигнули фарами. Колосов говорил «до свидания».
Глава 13
АКТ ЛЮБВИ НА ВОКЗАЛЬНОЙ СКАМЕЙКЕ
Долгожданное событие произошло вдруг, само собой. В воскресенье вечером Данила, пропадавший где-то все выходные, зашел в комнату Мастера к Верховцеву и сказал:
– Я ее нашел, Игорь.
– Ее?
– Да.
– Ты уверен? – Верховцев убавил звук в магнитофоне – Фредди Меркьюри пел «The Show Must Go On» – «Шоу продолжается».
– Я уверен, – заверил Данила. – Это как раз то, что нам нужно.
– И где ты нашел ее?
– На Павелецком вокзале.
– На вокзале? – Верховцев поморщился. От запаха духов, пропитавших воздух, неожиданно запершило в горле.
– Дно, Игорь, увы. Самое дно. Но она прежде видела лучшие времена. – Данила уселся на полосатый диван и вытянул ноги. – Ну и устал же я!
– Ты действительно уверен, Данила?
– Разве я тебя прежде подводил?
– Нет.
– Ну тогда я предлагаю тебе ее посмотреть.
– Что, прямо на вокзале? – Губы Верховцева кривились.
– Думаю, что там будет удобнее всего. Если я привезу ее сюда и она вдруг тебе не понравится, то… – Данила сделал энергичный жест.
– Кто она?
– Девочка двадцати двух лет. Глупенькая, розовая. Кажется, из Липецка.
– Из Липецка?
– Или из Тулы, я особо не уточнял.
– Когда она приехала в Москву? – спросил Верховцев.
– Два года назад. Она нашла объявление в газете: «Набор хореографической труппы в Штаты». И решила сделать карьеру в Новом Свете.
– И?
– И попала в одну дырочку, темную и вонючую, где-то на Божедомке, – усмехнулся Данила. – Этакий полукустарный стриптизик. Но она оказалась способной ученицей греха. Знаешь, какой у нее был коронный номер? Золотой дождь.
Верховцев хмыкнул брезгливо.
– Тут мастерства особого не надо.
– Не скажи, Игорь. Она в Липецке, или там в Туле своей, шесть лет занималась в драматической студии при местном театрике. Кое-что в нашем деле понимает.
– Шесть лет для «Золотого дождя»? Шесть? Платили ей хорошо за это?
– Темнит. Ну а в общем, сейчас это уже не важно. – Почему?
– Она на игле, Игорь. Давно и крепко. Ей сколько ни дай, все уйдет в шприц.
– Ты еще хуже не мог найти? – спросил Верховцев, голос его дрогнул. – Ты что, нарочно меня дразнишь?
– Нет, ты послушай…
– Ты хочешь привезти эту тварь сюда? Эту суку, эту б… сюда?! В эти стены? К нему?! – Голос Верховцева неожиданно сорвался на визг.
– Да послушай ты меня! – тоже повысил тон Данила.
– Я послушай? Тебя?! Да дай тебе волю, ты… ты все испоганишь, все превратишь в дерьмо! Все мои мечты! Мои сны, всего меня! – Верховцев вдруг с размаху ударил кулаком по магнитофону. В том что-то щелкнуло, звякнуло – и Фредди запнулся на полуслове.
– Успокойся! Ты что? Ты же не понял ничего. – Данила поднялся с дивана. Он никак не ожидал от Верховцева столь бурной реакции. – Я не собираюсь тебя дразнить. Эта девочка, она… она в общем ничего, способная. Ты сам убедишься, когда увидишь ее. Только надо капельку терпения, немножко дрессировки – и все пойдет как по маслу. Я же с ног сбился, всю Москву обыскал, кого только не видел, где не бывал! Но она – то, что надо, я клянусь тебе! Она очень похожа на… словом, в ней есть то, что ты ищешь, есть, понимаешь? А вокзал… Мы же ее заберем оттуда на эти дни. Я ее поселю на первом этаже, вымою, сам лично мочалкой отскоблю. Ты, если хочешь, и видеть-то ее не будешь все это время. Только сначала посмотри все-таки, убедись, а потом уж на сцене… Ну какая тебе разница, что она такое в реальной жизни, когда на сцене она сделает то, что нам надо?! А она сделает это! Клянусь. Сможет.
Верховцев, не мигая, смотрел на Данилу – тот не на шутку разволновался, матово-бледное лицо его пошло красными пятнами.
– Ты будешь сожалеть, если твоя уверенность не подтвердится, – сказал он глухо.
– Я знаю, но сначала ты должен ее посмотреть.
Верховцев встал, помассировал одеревенелый позвоночник.
– Как ее зовут?
– Анна. Фамилию тебе тоже назвать?
– Фамилию? – Верховцев усмехнулся. – Разве им нужна фамилия? Она у них бывает?
Данила облегченно вздохнул: он знал, какой острый риф только что обогнул на своем утлом кораблике под черными парусами.
– И где же ее искать на этом Павелецком? – осведомился Верховцев.
– Это… это не совсем на вокзале… Там место есть одно рядом. Они там живут.
– Они?
– Ну, эти, доходяги.
– Бомжи?
– Да.
– О Господи!
– Игорь, ну я прошу тебя!
Верховцев застонал и закрыл лицо руками. Сутулые плечи его, облаченные тонкой шелковой рубашкой, судорожно вздрагивали. Данила вышел из комнаты на цыпочках.
Прошел всего один день. Страсти понемногу утихли. Наступил звездный погожий мартовский вечер и…
– Игорь, мы едем? – спросил Олли, входя в кабинет Верховцева. Он на ходу застегивал синюю замшевую куртку.
– И ты тоже? – спросил тот.
– Я буду тебя утешать и развлекать, – засмеялся Олли. – Смотри, что Данила купил тебе.
Вошедший следом Данила нес большую коробку – стереосистема.
– Лазерная, последней модели, – сказал он. – А это диски. Фредди.
Верховцев вяло разглядывал подарки: Меркьюри и группа «Queen».
– Спасибо. Очень тронут.
– Машина у подъезда, – усмехнулся Данила. В холле их провожала Лели. Она вышла из ванной в махровом халатике. Черные волосы ее были стянуты на затылке малахитовой лентой, на смуглом лице лежал толстый слой крема.
– Вы привезете это сюда?
– ЭТО? – захохотал Олли. – Что ЭТО? О чем ты, госпожа принцесса? Лели не удостоила его взглядом. Данила наклонился к ней, пальцем мазнул по щеке крем, попробовал на вкус.
– Маска? Питательная? На меду или на клубнике? – осведомился он деловито.
– Это грязь Мертвого моря, замешанная на сперме кашалота, – ответила Лели. – Разглаживает все гримасы жизни и выводит все клейма порока, милый наглец.
– Кашалота? Ну, это уж чересчур. – Данила гляделся в огромное зеркало, украшавшее стену холла. Поправил белое шелковое кашне, застегнул кашемировое пальто. – Я похож на коварного соблазнителя, Лели? Мне предстоит сейчас соблазнить одну христианскую душу.
– Ты похож на Раскольникова. Только без его фирменного топора. – Она повернулась и направилась в спальню. – Когда вернетесь? Когда прикажете приготовить ванну?
– Только положи побольше кристалликов, – попросил Олли. – Запах хвои отобьет весь этот вокзальный аромат.
Верховцев сел в автомобиль последним. Этот джип он купил недавно по настоятельной просьбе Данилы. Прежде у него, кроме «Феррари», был неброский серый «Рено». Он приобрел его в автосалоне исключительно из-за своего благоговения перед Жаком Ивом Кусто. Концерн «Рено» являлся спонсором одиссеи знаменитого мореплавателя. Машину Верховцев сначала водил сам, но, так как боли в позвоночнике усиливались, вынужден был передать руль Даниле. А тому «Рено» отчего-то не нравился.
– Багажник маловат, Игорь. Понимаешь? Здесь должен быть вместительный багажник. Очень вместительный.
В конце концов «Рено» сменили на джип, а кроме этого, Верховцев приобрел еще белые «Жигули»-»девятку». Они стояли в гараже на Киевской. Данила пользовался ими редко. «Они не должны примелькаться», – говаривал он.
– Поехали. – Верховцев нажал кнопку и опустил боковое стекло. Данила тронул машину с места. Затем протянул руку и включил магнитолу: Фредди Меркьюри – «Любовь убивает».
Они ехали по тихим, сияющим огнями улицам центра.
– Время детское – всего половина десятого, а уже ни души, – вздохнул Данила. – Чудеса в решете: город словно вымирает. Здесь поворот разрешен?
– Да. – Верховцев смотрел на проплывающее мимо здание американского посольства. – По Кольцу можно ездить только ночами, днем здесь такое столпотворение…
Они миновали Таганку, новое здание театра и въехали в туннель.
– А вот здесь поворот не разрешен, – сообщил Данила. – Я припаркую у метро, пройдем через этот сквер, ладно?
Они вылезли из джипа, Данила замешкался, включая сигнализацию. Перед ними расстилалась пустынная привокзальная площадь-сквер, украшенная посередине гранитным памятником-тумбой. В темноте (фонари горели через один) Верховцев не разобрал, что это за символ и в честь чего он здесь воздвигнут. Вдали виднелась ярко освещенная громада Павелецкого вокзала. Там кипела жизнь.
– Нам не сам вокзал нужен, нам вон туда, налево, – сообщил Данила. – Там тоже скверик, а в скверике музей бывший, где прежде поезд Ильича стоял.
– Кого? – удивился Олли.
– Ну, депо, где стоял траурный поезд, привезший тело Ленина в Москву. Депо закрыли, что с музеем, не знаю. В скверике сейчас что-то строят, а в вагончиках живут наши друзья. В общем, та, которая нам нужна, живет там.
Верховцев покашлял. Он не был настроен сейчас на ссору. И правда, сначала надо посмотреть, а вдруг действительно блеснет в навозной куче жемчужное зерно?
– Пошли, – сказал он и поднял воротник пальто. Сделал он это чисто машинально – мартовская ночь была теплой, даже душной.
Они шли через сквер. Верховцев мурлыкал про себя мелодию только что прослушанной песни. В ночной тишине на мокром тротуаре гулко отдавались их шаги.
И вдруг откуда-то сбоку из темноты послышались всхлипы, вздохи, а затем протяжный стон. Кто-то хрюкал, сопел и хрипло, часто дышал, словно запаленная лошадь. Вот стон повторился: хриплый, тягучий, кто-то вскрикнул – сначала едва слышно, потом громче, громче. И вот уже раздался пронзительный, счастливый поросячий визг.
– Ты смотри, что делают, а! – ахнул вдруг Данила. На деревянной скамейке без спинки, стоявшей возле гранитной тумбы-памятника, в желтом круге света, бросаемом на тротуар тусклым фонарем, совокуплялись двое нищих. Он – в рваной болоньевой куртке, всклокоченный и бородатый, в приспущенных брюках, навалился на Нее – толстую, пьяную, полураздетую, в рваной кожаной дохе и резиновых ботах, надетых прямо на голые ноги. В воздухе стояла густая вонь пота, мочи и прокисшей махорки.
Верховцев сдавленно вскрикнул – перед его глазами плыло запрокинутое в мартовское небо пьяное, лоснящееся женское лицо в облаке свалявшихся рыжих волос – лик Медузы. И, как Медуза, скользкая и раздавленная, белела в свете фонаря стиснутая заскорузлой лапой нищего голая жирная женская грудь.
Верховцев почувствовал сильнейший позыв рвоты. Он едва успел нагнуться – его вывернуло прямо на тротуар. Данила подскочил к бомжам. Одним ударом кулака он сверг хрипящего в последнем усилии «наездника» в лужу, затем рывком приподнял за остатки полуистлевшей одежды его пассию с ее деревянного ложа.
– Ты… – просипела она. – Ты хто… такой?
– Если ты еще раз, – прошипел Данила, награждая ее звонкой пощечиной, – один только раз посмеешь оскорбить великое таинство любви своей сгнившей пастью… – Он отвесил ей еще одну пощечину и еще одну. – Если ты, грязная гадина, посмеешь это сделать, я вырву тебе язык и забью его в твою дырку. Наглухо. Ясно?! – Он ударил ее кулаком в лицо, разбил губы, нос.
Нищенка охнула и опрокинулась со скамейки в ту же лужу, где пускал пузыри ее воздыхатель.
– Идем отсюда. – Данила крепко взял Верховцева за плечо и повел прочь. Олли молча шагал за ними, то и дело оборачиваясь и спотыкаясь о плиты, которыми была вымощена вокзальная площадь.
Пути в бывшее депо, где стоял прежде траурный поезд Ильича, Верховцев не помнил. У него дрожали колени, кружилась голова. От пережитого волнения в позвоночнике проснулся огненный червь и запустил в сплетение нервов свои безжалостные зубы.
– Сейчас придем, немного уже осталось, – подбадривал его Данила, на руку которого он тяжело опирался. – Чего ты так? Подумаешь! Очень уж ты нежный какой-то.