Молодец зашептал что-то в радиотелефон.
– Прошу, очень рады. Сейчас вас проводят в зал. Авто я сам поставлю. Не беспокойтесь, у нас охраняемая стоянка. Счет пришлем после.
Чугунов засопел и полез из машины. Для поездки «в свет» он выбрал «шестисотый» «Мерседес» вишневого цвета – новейший экспонат своей автоколлекции.
– Ну, вы смотрите мне, того… Счет… Машина дорогая.
Впоследствии Вадим Кравченко вспоминал вечер «в этом чертовом Саду» довольно часто. Кое-что из того, что произошло с ними впоследствии, можно было предвосхитить еще тогда, там. Если б только он не был таким невнимательным ослом! То… То вся эта история оказалась бы намного, намного короче. Однако… Эх, если бы знать, где споткнешься!
«Ботанический Сад Души» оказался обычным перворазрядным казино. Большая часть гостей околачивалась именно в игорном зале. Кравченко за весь период службы у Чучела навидался этого добра предостаточно. Он не любил азартных игр, к тому же телохранителю и не положено отвлекаться.
А Чугунов, яркий, как тропическая бабочка, нарядившийся ради выхода «в свет» по собственному вкусу – в светлый клетчатый пиджак, кремовые брюки и шелковую рубашку «в огурцах» от Валентино, перво-наперво направил стопы свои именно к рулетке.
– Ну-ка, крутанем на счастье! – бурчал он благодушно. – Пойдем, Вадь, денежку просадим. Тут пока еще и конь не валялся: программа даже не начиналась. А бабы-то здесь и правда мясистые, – зашептал он довольно. – Только староваты маленько. Импортные, что ль?
– Импортные, Василь Василич, – ответил Кравченко. – Есть из Штатов, вон те – датчанки, а это испанка, по-моему. Только она уже с мужиком.
Тут Чугунов увидел в толпе играющих у столов фабриканта – производителя моющих средств Полосухина, тощего очкарика в мятом смокинге.
– Ты, Вадь, погоди здесь, я вон с Михалычем пошепчусь. Погоди, слышь…
Чучело редко делало дела в офисе. Самые удачные его аферы завязывались и прибыльно завершались исключительно в неофициальной обстановке – в бане, ресторане, за игорным столом. И как оно, это недалекое малограмотное Чучело, ухитрялось не оставаться в дураках, являлось для Кравченко постоянно неразрешимой загадкой.
Он сел за столик. Тут же подскочил официант. Кравченко заказал себе минеральной воды. Официант не выказал недовольства на этот столь «тощий» заказ – он привык, что телохранители, приезжающие с «господами», старались всегда сохранять ясную голову.
Кравченко оглядывал зал. Гостей набилось уже много. Почти все места были заняты. В шумной, говорливой суете Кравченко узрел несколько примелькавшихся ему лиц: биржевые «шустрики», парочка банкиров-гомосексуалистов, кавказский «князь» сомнительного происхождения – то ли оружие толкает в «горячие точки», то ли цветами из Ниццы торгует, модный адвокат с женой-старухой и любовницей-подростком, эстрадный певец, охрипший с перепоя, пять или шесть датчанок из магазина «Писк» – все с вертлявыми расфранченными юношами под ручку – и целый выводок голенастых, грудастых «моделей», завитых, словно парики времен Регентства… Он прищурился, оценивая экстерьер этих девиц. Есть весьма недурные, только… А вон и Артурчик собственной персоной!
– Привет! – Берберов плюхнулся рядом с ним на мягкий стул. – Привел?
Кравченко кивнул, пожимая ему руку.
– И где он?
– В игорном зале. Сейчас продуется – придет.
Берберов улыбнулся и сообщил:
– Насчет машины я закинул удочку. Но дорого у вас!
«Еще бы!» – подумал Кравченко. Вчера он продиктовал этому старушечьему кутюрье адрес автосалона на Юго-Западе, совладельцем которого был Чугунов.
– Зато машина растаможена, а это дорогого стоит, – вздохнул Берберов. – Господи, не устаешь поражаться нашей бюрократии! На каждый плевок бумажка нужна. Вадим, я тут еще с одной просьбой к тебе… У вас нет ли кого-нибудь, к кому можно обратиться… – Он замялся. Лицо его утратило оживление. – Ну, понимаешь, поднажать надо кое на кого и…
– На кого? – лениво поинтересовался Вадим. Однако лень была напускной.
– Ну, с милицией, знаешь ли, недоразумение. Абсолютная чушь, естественно, однако неприятно. Нельзя ли через кого-нибудь нажать, чтобы меня в покое оставили?
– Налоги, что ль? – поинтересовался Кравченко. Он знал, что ответ Берберова будет отрицательным.
– Да нет, не налоги. Там, понимаешь, такая ситуация… ну, в общем…
Берберов никак не хотел телиться.
Кравченко решил ему помочь:
– Кто к тебе приходил и откуда?
– Некий Колосов из уголовного розыска. Области, кажется.
– Что, грохнули кого-то твои старушки? – засмеялся Кравченко. – Школу киллеров содержишь подпольную?
– Да никакого отношения никто ни к чему не имеет! Я им объяснял! А они… Они ж чиновники, бюрократы. Еще придем, говорят, если потребуется. А мне всякие контакты с такого рода людьми противопоказаны. Если наши засекут меня, Вадь, клиенты или заказчики, тут же я стану изгоем. Ни покупателей, ни поставщиков – ничего в единый миг не станет. Понимаешь? Если можно поднажать через кого-то, посодействуй. В долгу не останусь.
Кравченко важно кивнул и поинтересовался:
– Когда твои девочки выступают?
– Минут через десять начнут. А потом Иван вашим вниманием завладеет.
– Иван?
– Арсеньев! – Берберов вдруг лукаво подмигнул. – А ты мне прошлый раз говорил, что такого не знаешь.
– Я его не знаю, Артур.
– А он о тебе два раза спрашивал, между прочим, как я ему сказал, что будет Чугунов с телохранителем.
– Он «голубой», что ли?
Берберов вздохнул.
– Он просто парень с причудами. Большие причуды – большой талант. Художник. Да ты сам сейчас убедишься. А его вкусы…
– Ладно. – Кравченко усмехнулся. – О вкусах не спорят.
– Он несколько лет жил с одним спортсменом – прыгун какой-то. Кажется, с шестом прыгун, – сплетничал Берберов. – А год назад прыгун этот заключил контракт и укатил в Штаты, где и женился на олимпийской чемпионке по толканию ядра – негритянке. Так с Ванькой припадок был: таблетки глотал, еле в Склифосовского откачали. И теперь он один-одинешенек живет. Ну, прямо сирота казанская.
– Сирота? А это вон кто тогда с ним? – спросил Кравченко, указывая на блондина Арсеньева (на этот раз он был в белой кружевной размахайке, узорной жилетке и с замысловатой «залаченной» прической-бубикопфом, но без своего традиционного красного «Форда»), стоявшего у подиума вместе с высоким, атлетически сложенным парнем в отличнейшем смокинге.
– Ты же говорил, что Ванечку не знаешь! – хихикнул Берберов.
– Оказывается, встречались. Личико знакомое. Что это за тип с ним?
– Красивый, да? Я его не знаю, видел раза два здесь. С ним еще мальчишка всегда приходит, тоненький такой, словно дудочка. Сегодня что-то его нет, правда.
Тут из игорного зала вернулся Чугунов вместе с производителем моющих средств. Они с ходу заказали бутылку виски «Телефон Папы Римского: Ват-69».
– Коктейли ваши на… мне, – доверительно сообщил Чугунов официанту. – Если водки русской не держите, тащи скотскую.
Берберов под шумок тихонечко ретировался.
А тут и программа началась. И на этот раз Кравченко не смеялся – держался как мог, созерцая Артуровых ряженых старушек. На его спутников показ мод произвел неожиданное действие. Производитель Полосухин растрогался, вспомнил молодость, выпил виски и уронил очки в блюдо с семгой. Чугунов тоже следил за демонстрацией внимательно и сочувственно.
– А для мужиков штой-то он ничего не представляет? А? Мы, што ль, не люди для него? Костюмы бы показал, польта…
– У него узкая специализация, – сообщил Кравченко. – Женский гардероб.
– Узкая? Ну-ну, на кота широко, на Полкана узко. – Чугунов ослабил узел павлиньего галстука. – Ты чего, Вадь, не ешь? Ешь хорошенько. Коль пить нельзя, надо есть. Я в твои годы знаешь как лопал? В нищете ведь жили, не то что вы – избалованные. Эх, молодежь! Ешь, чтоб за ушами трещало!
– Я ем, Василь Василич, спасибо.
– Ты мне напомни потом дома, как этого, ну, портного-то фамилия. Со средствами у него как?
– Если подкинете – не откажется.
Чугунов толкнул локтем Полосухина.
– Как, Михалыч, подкинем? Тряхнем мошной?
Производитель моющих средств всхлипнул, опрокинул на себя рюмку и полез пальцем в блюдо, стараясь уловить скользкие очки. Кравченко вежливо помог ему.
– Чего еще-то здесь будет? – спросил, запинаясь, Полосухин. – Дискотека-то тут есть?
– Не спеши, сейчас увидим. – Чугунов задумчиво жевал.
«Флоралии» Ивана Арсеньева, демонстрируемые высокими изысканными молодыми людьми самого нежного возраста, оказались действительно очень необычным и впечатляющим зрелищем. Кравченко даже простил «хорьку» его прежнюю фамильярность, так ему понравилось увиденное. «Катю бы сюда!» – подумал он.
«Флоралии» были не чем иным, как удивительно искусными костюмами, созданными из живых цветов. Причудливые головные уборы, легкие, невесомые одежды из прозрачного шифона, украшенные лилиями, розами, гвоздиками, ирисами и сотней других цветов, названия которых не были знакомы Вадиму. Их аромат клубился в зале, побеждая запах и спиртного, и сигаретного дыма, и жирной пищи. Даже дорогие духи и те разом поблекли. А юноши-модели демонстрировали все новые и новые фантастические, сказочные «флоралии». Венец-корона из белоснежных лилий, прихотливые извивы плюща, каскад пурпурных роз, колышущиеся, словно гигантские изумрудные страусовые перья, листья папоротников – некое подобие волшебного воротника-опахала. Гирлянды-пояса из фиолетовых ирисов и розовых гвоздик ярко выделялись на загорелой коже.
И люди, и цветы казались юными, свежими, прекрасными. И обнаженное тело, едва прикрытое нежными разноцветными бутонами, походило на плоть оживших античных статуй. Публике все это великолепие очень нравилось – в зале то и дело раздавались бурные аплодисменты.
В заключение Арсеньев представил композицию по мотивам картины Николя Пуссена «Царство Флоры». Взору публики с вежливыми пояснениями под мелодичную музыку были представлены все ее герои. В ролях нимф и самой богини садов и парков выступали все те же накрашенные мальчики: Флора с рогом изобилия, осыпающая притихший от восхищения зал душистыми лепестками, задумчивый Нарцисс, влюбленный Гиацинт, нимфа Клития, превращенная в подсолнух.
«Это все стоит уйму денег! – думал Кравченко. – Такое быстро вянущее великолепие. Цветы, море цветов, когда только-только сошел снег. Выходит, что Крез этот хорек, настоящий Крез!»
Кто-то слегка задел его стул, извинился – к выходу пробирался тот самый высокий темноволосый красавец, с которым перед показом беседовал Арсеньев. Он не выказал никакого восхищения увиденным – может быть, все уже успело ему надоесть? Кравченко проводил его взглядом и тут же забыл про него, поглощенный зрелищем.
– Ты, Вадь, того, поди позови к нам этого цветовода, – гудел благодушно довольный Чугунов. – Это ж мастак какой, а? Давно я ничего подобного не видел. Это вам не ж… голые глядеть у стриптизерок на сцене. Это – сразу чувствуется: европейский стиль. Красота.
«Лепота, – подумал Кравченко, поднимаясь из-за стола. – Так, наверное, рассуждали ходоки в Царьград, посланные Владимиром-Солнышко, земляки мои: ой, лепота, князюшка, ой, лепота!»
Едва увидев Кравченко, Арсеньев стремительно пошел ему навстречу. Он был румяным от похвал и аплодисментов, развившийся локон бубикопфа упал ему на разгоряченный лоб.
– Здравствуй…те, – сказал он с запинкой, вперя в Кравченко взгляд серых грустных глаз. – Вы все-таки пришли. Спасибо.
– Василий Васильевич хочет вас видеть, – сухо молвил Вадим.
– Прямо сейчас?
– Если вам это удобно.
– О, мне удобно. А вас зовут Вадим? Мне Берберов сказал. Вы уже успели познакомиться с ним, я вижу.
– Да.
В компании Чугунова Арсеньев вел себя непринужденно. Поправил прическу, выпил виски.
– Я тебя помню, машины-то вместе покупали, – гудел Чугунов. – Но не знал я тогда, какой ты есть человек. Ведь это ж надо! Цветы-то где берешь?
– Кое-что покупаю сам, кое-что помогают купить, кое-что дарят, – ответил Арсеньев.
– Красота это. Тебя как, Иваном зовут? Красота это, Ваня. Душа прямо не нарадуется. – Чугунов вздохнул. – Да… красота, она под собой имеет, много имеет… А где тут туалет у вас, не скажешь? Природа свое требует.
Кравченко было поднялся.
Арсеньев быстро подозвал официанта:
– Саша, проводи господина Чугунова.
Они остались за столиком вдвоем – производитель моющих средств пересел за соседний стол, предпочтя общество длинноногой девицы в кожаном сарафане.
– А вам, Вадим, понравилось то, что я делаю? – спросил Арсеньев.
– Да.
– Цветы живут одним днем, я всегда это помню.
– Несомненно.
– О чем вы думаете? Хотите, чтобы я убрался, да? – Вопрос прозвучал так потерянно, что Кравченко даже вздрогнул.
– Я думаю, что вы очень талантливы, все, что вы делаете, очень красиво, только оно заслуживает лучшей участи, чем выставление на суд в бардаке перед сворой жрущих неандертальцев. Бисер перед свиньями, Иван.
– Как вы сказали? – переспросил Арсеньев. – Лучшей участи? Бисер? – Взгляд его словно ощупывал лицо Кравченко.
– Именно. Ну кому тут читать сказку о царстве Флоры? Моему патрону, что ль?
– Я ее читал не ему, а вам, я был рад, когда узнал, что вы придете.
– Это произошло совершенно случайно.
– Я понимаю, конечно, случайно.
Они замолчали.
– И вы бы хотели увидеть нечто подобное в более подходящих условиях? – осторожно спросил Арсеньев.
Кравченко про себя ухмыльнулся: «Ах ты, хорек талантливый, неймется тебе – не мытьем, так катаньем!»
Тут вернулся из туалета Чугунов.
– Что, братки, загрустили? Вань, давай выпьем за твою красоту, слышь? Народу нравится. А ты, если какие трудности возникнут с цветами там или с чем, звони прямо мне. Звони – не стесняйся. В январе Чугунов ландыши достанет, в августе мимозу – тока скажи.
– Спасибо, Василий Васильевич. – Арсеньев отпил маленький глоток золотистого виски. – Я тут говорил вашему начальнику охраны… Есть еще одно место, где демонстрируются мои работы. Это очень приличное место, однако очень дорогое.
– Деньги – сор, – хмыкнул Чугунов. – Лишь бы сердце радовалось. Играют там, нет?
– Нет, ни в карты, ни в рулетку там не играют. – Арсеньев тщательно подбирал слова. – Но посмотреть там есть на что. Есть. Только… там очень высок взнос за…
– Это клуб, что ли? – сморщился Чугунов. – На… он мне. Я вон состою в столичном биржевом. Так они там только пьют, подлецы, да сплетни разводят. Да потом, там уж девять кооптированных членов в расход вывели – пристрелили в подъездах. И сидя-ат, глазами моргают друг на друга: я, мол, не я и хата не моя. Мафия ж!
Это слово прозвучало в устах Чугунова так смачно, что и Кравченко, и Арсеньев невольно засмеялись.
– Нет, это не клуб. Это… если позволите, я наведу справки. И потом сообщу вам, если там что-то наметится интересное.
– Валяй. – Чугунов зевнул. – Вадь, дай ему мои координаты.
В половине третьего ночи они отчалили домой. Чугунов сладко спал на заднем сиденье «шестисотого» «Мерседеса». Он был сыт, пьян и умиротворен душой. Кравченко медленно вел машину по пустынному Садовому кольцу. Он принял две таблетки анальгина, и его слегка «вело», но он терпел: от второй подряд бессонной ночи, аромата цветов и общества Ивана Арсеньева у него ломило в висках.