Ты мне только пиши... Хроника пикирующего бомбардировщика
(Повести) - Кунин Владимир Владимирович 14 стр.


Из открытых окон несутся скрипичные упражнения, быстрые арпеджио фортепьяно, гаммы тромбона…

Медленно продвигаясь, дед заглядывает в каждое окно первого этажа. Дворник осторожно ступает за ним. Вдруг дед останавливается и жестом приглашает дворника заглянуть в окно. Они становятся на цыпочки и, держась за подоконник, заглядывают в класс, откуда несутся скрипичные упражнения.

У рояля стоит Венька и играет на скрипке.

И каждый раз, когда скрипка доходит до какого-то очень быстрого и, наверное, очень трудного места, упражнение захлебывается и Венька начинает все сначала.

Дед поворачивается к дворнику и через плечо большим пальцем показывает на окно:

— М-м-м? — гордо спрашивает дед.

— М-да! — с уважением кивает дворник.

Венька замечает деда и делает ему страшные глаза. Дед отшатывается от окна и виновато берет дворника под руку.

— Идемте, Степа, — смущенно говорит дед.

И они уходят вверх по лестнице, и до самого поворота дед что-то объясняет дворнику, отчаянно жестикулируя, и дворник смотрит на него, покорно кивая головой в такт каждому взмаху…

Все спали. Темно было в бараке второй эскадрильи. И только один молоденький летчик в трусах читал при свете карманного фонаря.

Два-три человека ворочались — не могли уснуть. Им мешала скрипка.

— О, черт… — вздохнул кто-то. — Да скажите вы ему что-нибудь!

— Спокойно! — проговорил молоденький летчик. Он сунул ноги в сапоги, набросил на плечи кожаную куртку и вышел из барака на крыльцо.

На ступеньках он зевнул, потянулся и, подхватив сползающую с голых плеч куртку, ласково произнес:

— Веня, чтоб ты сдох с этой музыкой!

Венька поднял голову.

— Я в детдомовском оркестре на бейном басу играл, — сказал летчик и показал, как он это делал. — Ты представляешь, если я где-нибудь разживусь таким басом и начну по новой репетировать?

— Представляю, — глухо отозвался Венька.

— Я так и думал, — удовлетворенно кивнул летчик. — Ты же у нас умница! Складывай свою виолину и, как говорят в детском садике, — на горшочек и бай-бай… Понял?

— Понял.

Летчик озабоченно вгляделся в темноту и почти серьезно сказал:

— Вот только с этим самым у нас дело дрянь! Бегать приходится черт знает куда!

И летчик, неуклюже спрыгнув со ступенек, тяжело потопал в темноту…

День третий

Медленно двигался «студебеккер» с бомбами. Он полз мимо землянок к стоящим вдалеке самолетам.

По дороге шли четверо. Впереди командир бомбово-артиллерийского отдела (БАО) — прихрамывающий майор, сзади понуро брели Архипцев, Соболевский и Гуревич.

У окна штабной комнаты стояли начштаба, штурман полка и командир полка подполковник Дорогин. Они наблюдали, как «ведут» экипаж «сто пятнадцатого».

— Судить их, подлецов, надо! — сказал начштаба. Он вынул расческу и стал причесывать свои редкие волосы.

Дорогин удивленно ухмыльнулся и покачал головой. Он слегка заикался и, как все люди, страдающие этим недостатком, был человеком немногословным и застенчивым.

— Ну-ну, уж и судить сразу… — протянул Дорогин. — Смотри, к-какой ты к-к-кровожадный… Это н-надо же! Их и на губу-то сажать противопоказано. Сам знаешь — офицеров не сажают. Это уж наша с тобой педагогическая вольность. А тебе все мало…

— Ничего я не кровожадный! То «виллис» у замполита угнали, то это пойло изобрели, то теперь драку в столовой затеяли!

— Так они же вернули «виллис»! Съездили на озеро, выкупались и вернули, — сказал замполит Семочкин.

— А все это отчего? Грамотные очень!.. — убежденно продолжал свое начштаба.

Дорогин ухмыльнулся:

— Как в трамвае…

— При чем тут трамвай?! — опешил начштаба.

— А вот так всегда в трамвае говорили: «Грамотный очень! А еще шляпу надел!» — пояснил Дорогин и в упор посмотрел на начштаба. — Эт-то все знаешь почему? От п-погоды… Полетов не было — энергию девать некуда. Тут тебе и «виллис», тут тебе и ликер. Как его, «Шасси», что ли?.. — И Дорогин, улыбаясь, покачал головой.

— Интересная уха! — возмутился начштаба. — Чего же ты сам-то сидишь? Хватай чужой «виллис» — дуй купаться… Выкачай всю гидравлическую смесь из своего самолета и гони самогонку! А то еще лучше: морду кому-нибудь набей!..

Дорогин не отрываясь смотрел на начальника штаба. Когда тот закончил говорить, Дорогин покачал головой и сказал:

— Тоже сравнил, чудило… Сколько мне и сколько им? Они же еще пацаны. Им же на круг по двадцать. А этот, пострадавший твой… Может, он сам чего напакостил, а?

— Вот как раз ему-то я верю!

— Ну-ну…

Дорогин подошел к окну и тихонько замурлыкал: «Раскудрявый клен зеленый — клен зеленый, лист резной…», потом резко оборвал песню, посмотрел на серое небо и низко висящие облака и признался неожиданно:

— Мне, может, самому иногда охота что-нибудь еще почище ликера выкинуть… — Он помолчал секунду и повернулся к начальнику штаба: — Давай, Михалыч, вызывай всех… Надо с последним вылетом разобраться.

Веня, Женька, Сергей и их провожатый подошли к старой, заброшенной землянке. Майор спустился в землянку первым, за ним проследовали остальные. Внутри землянка была разгорожена фанерным щитом на два отсека.

— Ну вот мы и дома, — сказал майор. — Сами понимаете, время военное, гауптвахты как таковой у нас нет, так что не взыщите…

— И за это спасибо, — мрачно откликнулся Женька.

— Нет, ничего помещеньице… — по-хозяйски оценил Архипцев.

— По-моему, тоже вполне приличное, — поддержал майор. — Вот это будет камера сержантского состава. — Он показал на левую сторону щита. — А это камера офицерского состава. — Майор махнул на правую половину.

— Претензии есть?

— Есть! — неожиданно сказал Архипцев. — Вы же знаете, что согласно уставу офицеры подвергаются только домашнему аресту…

— И вы знаете, — подхватил Венька, — что сажать нас на губу не положено!

— Виноват, товарищ лейтенант… Разрешите? — вежливо обратился Женька к Гуревичу, вступая в игру. — И разве можно сажать старшего сержанта рядом пусть даже с младшим офицером? Разве это не грубое нарушение устава, товарищ майор? По-моему, офицер, сидящий на гауптвахте на глазах подчиненного ему сержанта, теряет в глазах последнего весь свой авторитет! Будь я менее дисциплинированным… — Женька вытянулся и прижал руки по швам, — я мог бы при случае сказать Архипцеву: «Брось, командир! Помнишь, как мы с тобой на губе сидели!» Ну разве это положено?!

Майор пытался разобраться, шутят они или говорят серьезно, и на всякий случай сказал:

— А безобразить? Положено? Драться, понимаешь… Ликер гонять… Еще хорошо отделались — всего трое суток.

— Ах, всего трое?! — уточнил Женька. — Так чего мы так долго разговариваем!

— Вот и прошу по камерам без разговоров, — оживился майор.

— Есть! — отчеканил Женька и преувеличенно покорно пошел за перегородку.

Майор направился к выходу. Потом обернулся к Архипцеву и приказал:

— Старший лейтенант, ко мне!

Архипцев подошел, а майор, посмотрев вслед ушедшему Женьке, наклонился и тихонько спросил:

— Слушай, Архипцев… ты не помнишь, сколько на литр смеси должно идти этого сиропа?..

Около столовой летного состава стояли мрачный Кузмичов и растерянный Осадчий. Рядом с высоченным Кузмичовым Осадчий казался совсем маленьким.

Из столовой выскочила Катя. Она подала Кузмичову котелки с обедом и, глядя на него снизу вверх, с виду безразлично спросила:

— Как они там?

Кузмичов заглянул в котелки, доверху набитые едой, которой хватило бы на десятерых, и ответил:

— Теперь выживут…

В штабе собрался весь командный состав полка. Стол, накрытый картой, завален всякой всячиной: пепельница, папиросы, навигационная линейка, транспортир… Разбор полета подходил к концу, и сейчас говорил начштаба:

— Действительно, обстановка в воздухе сейчас сложилась таким образом, что «фокке-вульфы» блокировали почти весь наш район полета. Работать нашим летчикам стало трудно. А новых данных о местонахождении аэродрома немцев ни наземная разведка, ни разведка истребителей, ни наша не имеют. Правда, теперь точно установлено, что немцы, меняя площадку, оставляют на прежнем месте фальшь-макет, как это и было в случае с Червоненко. Больше того: есть все основания предполагать, что они действуют со скрытых аэродромов-засад. Тогда искать их нужно или рано утром, или к вечеру, когда они собираются на свой основной аэродром, чего мы, собственно, еще не делали…

Все молча стояли вокруг стола. Дорогин пододвинул к себе пепельницу и, придавив в ней окурок, спросил:

— Что скажете, с-стратеги?

К карте протиснулся Герой Советского Союза капитан Хабибуллин:

— Разрешите, товарищ подполковник?

— Давайте, Хабибуллин, — кивнул ему Дорогин.

— Мне кажется, нужно разбить по квадратам весь наш район полета и каждую эскадрилью обязать тщательным образом прочесать свои участки. А то Червоненко послали одного и… пожалуйста…

— Так, — сказал Дорогин, — к-кто еще?

— Правильно говорит Хабибуллин! — заявил кто-то.

— А по-моему, — спокойно проговорил Дорогин, — это будет преступное легкомыслие. Кончится затея Хабибуллина тем, что все эскадрильи вернутся с пустыми руками, а одна обязательно напорется на немцев и те наверняка их перещелкают. Надо поднять в воздух не весь полк, а опять одну машину.

— Но Червоненко же искал… — попытался возразить Хабибуллин.

— Я, конечно, ничего не хочу сказать про Червоненко, — начал Семочкин, — паренек он был неплохой. Только… Там знаешь, какие киты сидят! По почерку видно… Здесь больше головой искать нужно… — И Семочкин посмотрел на Дорогина.

— Правильно! — поддержал Дорогин. — И послать надо… Ну, скажем, Архипцева, командира «сто пятнадцатой». Ясно?

— Нет, — угрюмо ответил начштаба.

— Потом объясню. Вы свободны, товарищи…

Дорогин подождал, когда в комнате остались только Семочкин и начштаба, надел фуражку и тоже направился к дверям.

— Вы надолго? — спросил Семочкин.

— Нет. Я здесь на к-крыльце постою… Вы пока п-подработайте задание Архипцеву, — ответил Дорогин и вышел из комнаты.

Начштаба посмотрел на Семочкина и, для верности оглянувшись на дверь, с осуждением покачал головой:

— У меня такое впечатление, что этот экипаж его пунктик!

— Хорош пунктик! — с горькой усмешкой откликнулся Семочкин. — Посылать мальчишек к черту в зубы…

— Каждый любит как может… — сказал начштаба и засмеялся.

На гауптвахте по одну сторону щита, разгораживающего землянку, сидел Женька, по другую — Архипцев и Гуревич.

Стена, разгораживающая землянку на две комнаты, была расчерчена на квадраты, слева и сверху от которых нарисованы цифры и буквы. Шел «морской бой».

Женька старательно отмечал свои попадания и промахи на проверочном поле и бормотал себе под нос:

— В-7 мимо? Ясненько… Значит, В-4.

Сергей внимательно всматривался в проверочный квадрат, а Венька лежал на нарах и ныл:

— Серега, а когда же я опять играть буду?

— Когда круг кончится, — безжалостно ответил Сергей. — В этом вся прелесть олимпийской системы. Игра на вылет…

— «Луч луны упал на ваш портрет…» — печально засвистел Венька.

Он вгляделся в квадраты Сергея и вдруг почти незаметно перешел с утесовской мелодии на морзянку. Теперь он высвистывал точки и тире.

Женька удивленно прислушался, и его физиономия постепенно расплылась от счастья.

— Г-3! — закричал он.

— Попал, — ответил Сергей.

Венька продолжал как ни в чем не бывало высвистывать морзянкой номера квадратов друга.

— Г-4! — продолжал Женька.

— Попал, стервец! — удрученно вздохнул Архипцев. Он со вздохом отметил Женькино попадание и нечаянно встал так, что закрыл Веньке весь свой квадрат.

— Серега, прими немного вправо, — невинно сказал Венька.

Ничего не подозревая, Сергей отодвинулся.

Венька быстро и коротко просвистел одну букву и одну цифру.

Женька на своей половине принял морзянку и крикнул:

— Г-2!

— Убил, подлая душа… — сказал Сергей и вычеркнул «эсминец».

И тут впервые до Сергея донеслась морзянка. Он мгновенно все понял, повернулся к Веньке и очень строго сказал:

— Гуревич, не подсказывай! Выведу!..

Из-за стенки послышался «ученический» голос Соболевского:

— Мы больше не будем…

И так как Сергей не ответил, Женька постучал в перегородку и сказал:

— «Стреляй»! Чего ты думаешь?

А Архипцев стоял у своих квадратов и смотрел в упор на стенку.

— Я думаю, как это Митька так попался?! Самое обидное, что когда фотики дешифровали его пленку, оказалось, что это не аэродром, а фальшь-макет… Венька, подъем!

Венька вскочил.

— На, — Сергей протянул Веньке кусочек мела, — набросай район полета.

Венька удивленно посмотрел на Архипцева и стал быстро и уверенно рисовать рядом с квадратами «морского боя».

— Так… — приговаривал он. — Тут у нас идет «железка». Тут речушка чешет… Мост… Журавлевка… Мы… Торбеево… Кирпичный завод… Разгрузочная ветка… Разъезд семнадцатого километра…

— Километра, — поправил ударение Архипцев.

— Ну, нехай километра… Поселок «Парижская коммуна», и все.

— А теперь смотри, — сказал Архипцев. — Мне Пастухов рассказал, как все это было. Только закончил фотографировать — «фоккеры», три штуки. Идут со снижением, будто садиться хотят. Митька по кромочке облаков за ними. Посмотреть хотел, куда сядут… «Фоккеры» — в облачность. Митька их потерял. Но в маленький просвет увидел аэродром ихний. Он пробивает облачность, чтобы отфотографировать и аэродром тоже. Все сделал и опять начал высоту набирать, его тут и перехватили. Они, суки, словно ждали его там… Он в облачность, и с приветом… Ну, а сажал уже Пастух…

Женька уже давно прислушивался ко всему, что происходило за стеной, и теперь тоже включился в разговор:

— Ребята! А откуда там взялись эти «фоккеры»?

— Откуда? От верблюда! Не говори глупостей… — ответил Венька.

— Я вот что думаю, — задумчиво проговорил Архипцев. — Просто они всю группу «фоккеров» рассредоточили по маленьким площадкам и долбают нас из-за угла да из-под бока.

— Значит, ты думаешь, что вообще нет основного аэродрома? — спросил Женька из-за перегородки.

— Есть.

Венька с уважением взглянул на Сергея.

— Есть у меня одна мыслишка…

Над штабной картой склонились три человека: командир полка, начальник штаба и штурман полка.

Дорогин задумчиво почесал карандашом кончик носа.

Начштаба отошел от стола, несколько раз развел руки в стороны.

— Действительно, вроде толстеть начал, — пожаловался он. — Слушай, Иван Алексеевич… Объясни, пожалуйста, почему именно Архипцев… А?

Дорогин промолчал, разглядывая карту.

Начштаба опять развел руками, сделал три глубоких вдоха, вынул маленькую расческу и стал причесывать свои редкие светлые волосы.

— Сознайся, что питаешь слабость к этому экипажу, а, командир?

— Не скреби по башке так, — лениво сказал Дорогин. — Нет у меня никакой слабости. К-какая еще может быть слабость…

— Брось, брось! — рассмеялся начштаба. — Ты им даже Кузмичова своего отдал…

— Слушай, М-михалыч, — протянул Дорогин, — вот В-витька Семочкин, он это правильно подметил… Х-хороший был парень Ч-червоненко… Только он был «ведомый». Он был к-классный «ведомый». А здесь, М-михалыч, нужен «в-ведущий». С-самостоятельно мыслящий, понял? Ну нравятся мне эти пацаны! Ну что ты со мной поделаешь?! Нравятся, и все тут!..

Дорогин ткнул в пепельницу окурок и с силой придавил его.

— Николай Михайлович! — сказал Семочкин. — Чем ты, ей-богу, недоволен? Отличный экипаж! Летчик — думающий, штурман — знающий, радист — дай Бог каждому!

— Ладно, ладно! — махнул рукой начштаба. — Вы вместе летаете, поэтому и песню одну поете…

— Это точно, — подтвердил Дорогин, — мы же экипаж. И ты наш экипаж. Только ты этого еще не понял.

— Верно, Иван Алексеевич, чего-то я тут не разберусь: люди на гауптвахте сидят, а ты, понимаешь…

— А вот ты и дай команду, чтобы их выпустили, — посоветовал Дорогин.

Начальник штаба недоумевающе посмотрел на Дорогина, мельком глянул на Семочкина и удивленно сказал:

— Не понял.

— Эксперимент окончен, понял? Как говорил один юрист: сам факт ареста — сильнодействующее средство. Короче — эти парни мне нужны.

Начштаба пожал плечами.

— Михалыч, — примирительно попросил Дорогин, — свяжись-ка с истребителями…

Назад Дальше