Франция! Заветный берег, скрывшийся в тумане! Увидит ли она его снова? И что ее там ждет? От Анны Австрийской больше года нет никаких вестей. Конечно, Лапорт далеко, а вокруг нее шпионы кардинала, но разве нельзя их обмануть?
Кардинал… Да, она писала ему. Едва приехав в Англию, она поспешила вернуть ему долг, чтобы их больше ничто не связывало. Но теперь… Только он мог открыть ей ворота во Францию. Да, она переслала ему письмо Карла Лотарингского. В конце концов, пусть мужчины сами занимаются своей политикой, а ей нужно домой, в Париж, к Шарлотте!
Ришелье выслал ей денег на покрытие долгов — восемнадцать тысяч ливров, и она была вынуждена их принять. Отъезд назначили на тринадцатое июня. Мари простилась с Генриеттой и готовилась к отплытию, как вдруг, уже в Дувре, получила безыменное письмо, предупреждавшее, что во Франции ее ждет ловушка. Герцогиня опустилась на дорожный сундук, сжимая в руке роковую бумагу. Верить или не верить? Говорят, 13-е — несчастливое число…
Мадемуазель де Шемеро даже вскрикнула, когда на полутемной лестнице ей преградила путь мужская фигура.
— Ах, это вы, господин де Сен-Марс, — сказала она, вглядевшись. — Вы меня напугали.
— Рад, что вызвал в вашей душе хоть какое-то чувство.
Девушка, казалось, не расслышала горькой нотки, прозвучавшей в этих словах.
— Позвольте же мне пройти!
— Вы избегаете встреч со мной! Но отчего? — спросил Сен-Марс, боком поднимаясь вперед нее по лестнице.
— Я не избегаю их и не ищу! Я тороплюсь на репетицию балета; я уже и так опаздываю, к тому же нетвердо знаю свою роль…
— Вашу роль! — с пафосом воскликнул молодой человек, снова встав у нее на пути. — Я желаю предложить вам иную, лучшую роль — роль маркизы де Сен-Марс!
Мадемуазель де Шемеро взглянула на него недоверчиво, но с интересом. Сен-Марс был красив, и так думала не только она одна: пышные вьющиеся волосы обрамляли удлиненное лицо с ямочкой на выступающем подбородке; капризная складка губ под крупным нависающим носом придавала ему порой надменное выражение, подчеркнутое прищуром больших глаз с тяжелыми веками. К тому же он богат: в будний день ходит в парчовом колете с воротником из тонких кружев, покрывающим плечи, и расшитых золотом штанах. Здесь, в Сен-Жермене, у него есть свой дом, и еще особняк в Париже, рядом с Лувром, и замок… Маркиза де Сен-Марс! Интересно будет послушать, что станут говорить те, кто называют ее теперь «прекрасной нищенкой»! Он умен, читает наизусть Ариосто и Тассо, его принимают в самых изысканных салонах. Конечно, он не слишком знатен, но это дело наживное. Он в милости у короля и кардинала, не пройдет и года, как он станет герцогом. Вот только… почему он выбрал ее?
Сен-Марс ждал ответа; нужно было что-нибудь сказать — неважно, что.
— Простите, сударь, но в балете я принцесса, — девушка ловко проскользнула мимо него и убежала.
Пока ее каблучки стучали по паркету, в голове гудела разноголосица мыслей, вызванных неожиданным предложением. Если это шутка, то очень злая! Правда, Сен-Марс уже давно преследует ее своими ухаживаниями, но его мамаша, верно, подобрала ему партию получше. И потом, король наверняка не даст согласия на брак; не разрешил же он Мари де Отфор выйти замуж за Жевра! Хотя тут другое дело; Сен-Марс мужчина, Люинь же был женат… Да полно, вправду ли он хочет на ней жениться? Все знают, что он завсегдатай в доме Марион Делорм на Пляс-Рояль! Впрочем, не свататься же он к ней ездит; она многих принимает, были бы деньги… Может быть, спросить совета у кардинала? Нет, лучше пока ничего ему не говорить…
В приемной она почти столкнулась с Мари де Отфор, которая шла к ней навстречу.
— Ну где же ты пропадаешь? — воскликнула та. — Сколько можно ждать!
— Представь себе, меня задержал на лестнице господин де Сен-Марс и говорил мне всякие глупости.
— Он просто нахал и невежа! — Мари вспыхнула, и глаза ее гневно загорелись. — Просто непонятно, как он сумел втереться в доверие к королю! Наговаривает ему на меня, несчастный соглядатай, кардиналов прихвостень! Я буду не я, если уже через полгода его не прогонят!
Обе, шурша юбками, скрылись за дверью в зал, где уже шла репетиция.
В сентябре Ришелье постиг новый удар: кардинал де Лавалетт скончался в Лионе от пневмонии. Четыре месяца он держал осаду в цитадели Турина, после того как жители города открыли ворота испанцам, которых привел Томас Савойский. Затем вступил в переговоры и ловко сумел повернуть дело так, чтобы избежать капитуляции, заключил перемирие на два месяца, вывел свои войска из Турина и сохранил для Франции несколько крепостей. Но смерть ему провести не удалось… Сидя на постели, Ришелье раскачивался из стороны в сторону, обхватив голову руками. Если б он мог отдать свою кровь, чтобы спасти жизнь друга! Но поздно, поздно, поздно…
Людовик приехал в Гренобль, чтобы встретиться там с Кристиной. Они не виделись десять лет. Располневшая Кристина теперь поразительно напоминала свою мать: та же надменная поза, то же упрямое выражение лица, та же манера нервно обмахиваться веером, сдувая кудряшки с выпуклого лба. Ришелье не любил и глубоко презирал эту недалекую, самовлюбленную женщину, а теперь к его чувствам примешивалась еще и злость: кардинал де Лавалетт отдал свою жизнь, чтобы эта клуша, тайно вывезенная из Турина под покровом ночи, строила из себя владетельную герцогиню.
Возможно, сходство с матерью бросилось в глаза и Людовику; во всяком случае, он говорил с сестрой сухо и без всякой душевной теплоты. Он предложил взять на себя заботу о воспитании племянника — ее четырехлетнего сына Карла-Эммануила II — и вплоть до его совершеннолетия установить над Савойей французский протекторат. Кристина усмехнулась:
— Протекторат! Уж не готовите ли вы Савойе судьбу Лотарингии?
— Поймите же, — Людовик уже выходил из себя, — вы можете лишиться регентства, а ваш сын — престола. Сила сейчас на стороне братьев вашего мужа, а вы здесь никто, понимаете вы это или нет?! Я предлагаю вам помощь, заботясь о вас как брат!
— Ах, вот как? — Кристина вложила в эти слова всю иронию, на какую только была способна. — Какая трогательная братская любовь!
Людовик вскочил со стула и несколько раз прошелся по комнате. Встретился взглядом с Ришелье, стоявшим у окна: ну как с ней прикажете разговаривать? Кристина продолжала обмахиваться веером, сидя в кресле.
— Да будет вам известно, ваше высочество, что у короля Франции есть собственные государственные соображения, — сдерживаясь изо всех сил, заговорил кардинал. — Ему не нужны враги на границах королевства. Если вы не способны осознать, что ваш брат заботится и о ваших интересах, ему остается лишь договориться с принцем Томасом и кардиналом Морицем. Франция важнее семейных уз.
— Ну конечно! — герцогиня вскочила с кресла, словно ее подбросило пружиной. — Кому об этом говорить, как не вам! Ведь это вы разрушили нашу дружную семью!
Ришелье обменялся взглядом с королем: начинается!
— Мой брат слишком доверчив и мягок, — продолжала Кристина, — тогда как ему следовало бы…
— Довольно! — резко перебил ее Людовик. — Предоставьте мне самому решать, что мне делать. Вы не желаете моей опеки?
— Нет!
— В таком случае, знайте: я не предлагаю дважды.
Людовик вышел, грозно насупив брови; Ришелье последовал за ним под уничтожающим взглядом герцогини.
В конце октября молодой голландский адмирал Мартин Тромп разгромил в Ла-Манше испанский флот. Из семидесяти кораблей уцелели только семь, сумевшие добраться до Дюнкерка. Десятитысячный десант, который должен был высадиться в Пикардии, лежал теперь на дне моря, и кардинал-инфант во Фландрии мог рассчитывать только на свои силы. Но Франция не сумела воспользоваться этим успехом: как всегда, внешние проблемы не удалось решить из-за внутренних. В Нормандии пятый месяц продолжалось восстание босоногих — крестьян, добывавших соль. С началом войны пришлось ввести новые налоги — на соль, напитки, табак, карты, игру. Ришелье поступал так против воли, зная, что добром это не кончится, но иначе не мог. Он обложил налогом и богатых, «новых дворян», вотчинные земли, сдаваемые внаем. И вот теперь приходилось снимать с фронта лучшие части — между прочим, иноземных наемников, на уплату жалованья которым и шли эти чертовы налоги, — чтобы железной рукой усмирять бунтующих крестьян.
Ришелье порой начинал роптать, но тотчас сам этого пугался и вымаливал у Бога прощение. У него было такое чувство, что он лезет на высокую стену по веревочной лестнице, и как только ставит ногу на новую ступеньку, та обрывается.
Людовик, поначалу недолюбливавший Сен-Марса, теперь уже души в нем не чаял и не мог без него обойтись. Молодому маркизу удалось то, что до сих пор не удавалось никому: в Пикардии король принимал участие в пирушках в мужской компании, когда пили круговую, произнося здравицы в честь друг друга. Правда, он быстро от этого устал, однако ему нравилось новое для него чувство бесшабашности и грубоватого задора. Здесь не было «всех этих женщин», капризных, неверных и лукавых; все они друг друга стоят, и мадемуазель де Отфор ничем не лучше герцогини де Шеврез. А мужчины — не подушки, чтобы женщины втыкали в них свои шпильки!
В таком боевом настроении он вернулся в Сен-Жермен, поселившись в Новом замке. Анна Австрийская жила в Старом, целиком поглощенная заботами о сыне, который уже начал ходить и вызывал умиление на женской половине своим милым лепетом. При виде отца, пахнущего кожей и лошадьми и гремящего шпорами, малыш неизменно ударялся в слезы и звал мать. Бедная Анна утешала его, как могла, боясь прогневать мужа. Людовик в раздражении уходил к себе, думая, что такое воспитание до добра не доведет, и что надо забрать ребенка от королевы как можно скорее.
В один из таких моментов, когда Людовик глядел туча тучей, а Анна испуганно молчала, Мари де Отфор имела неосторожность сказать какую-то колкость в адрес Сен-Марса. Людовик ничего не ответил, но в тот же день попросил жену освободить мадемуазель де Отфор от обязанностей фрейлины. Анна была на все согласна, лишь бы у нее не отобрали сына. Мари не поверила письму, в котором ей предписывалось немедленно покинуть двор, и подстерегла короля, чтобы услышать приказ лично от него, в тайной надежде, что он не устоит перед ее чарами и передумает. Но Людовик был неумолим.
Сен-Марс стоял у окна и смотрел, как две женщины во дворе садятся в карету. Одна из них обернулась, скользнув взглядом по окнам, словно желала с кем-то проститься. Это была мадемуазель де Шемеро, изгнанная вместе со своей подругой. Анри стиснул в кулаке пряжку от плаща; острие вонзилось в ладонь, но он не чувствовал боли. Кровь тонкой струйкой стекала в рукав, пачкая дорогие кружева…
Через неделю после отъезда Мари де Отфор Сен-Марс выкупил должность главного королевского конюшего. При дворе его теперь называли «господин Главный».
Ришелье недолго радовался успехам своего протеже. В его планы вовсе не входило сделать из Сен-Марса нового Люиня. Однако щенок показал зубы. Когда кардинал при раздаче бенефициев наделил его младшего брата, аббата д’Эффиа, скромным аббатством в глухой провинции, Сен-Марс нажаловался королю, тот рассердился и приказал отдать «малому кардиналу» лучшее аббатство. Ах, вот как! Пешка хочет пройти в ферзи! Хорошо же…
Сен-Марс выехал на Пляс-Рояль, спрыгнул с коня и привязал поводья к кольцу у знакомого дома, в окнах которого горели огни; несмотря на поздний час. Поднялся по деревянной лестнице, улыбнулся изображению святой Екатерины на оконном стекле, расчерченном тонкой решеткой на ромбики и квадратики, мельком глянул на себя в зеркало и очутился в строгой прихожей с двумя окованными железом сундуками в испанском стиле. Сюда доносились голоса, смех, кто-то пел, аккомпанируя себе на лютне.
В каждой из трех гостиных, обитых темно-красным, синим и коричневым шелком с золотым цветочным узором, было полно гостей, большей частью мужчин. На столиках стояли изящные бокалы из цветного стекла, и чувствовалось, что их наполняли уже не раз. Появление Сен-Марса было встречено шумными приветствиями. Ему навстречу вышла сама хозяйка.
— Вот и вы, наконец, — сказала она с легким укором, — я уж думала, что вы сегодня не приедете.
— Марион, я не мог вырваться раньше, — оправдывался Сен-Марс, целуя ее. — Если бы ты знала, какая мука «скучать» вместе с королем, выслушивать его нудные нотации! Ну, пошли, пошли, не будем терять времени…
Лавируя между гостями, останавливаясь, чтобы перекинуться парой слов то с тем, то с другим, они, наконец, выбрались из шумных и душных гостиных. Дальше шли пять спален, некоторые уже были заняты.
— Ты поможешь мне? — томно произнесла Марион, расшнуровывая платье на груди.
— Да, да, любимая! — нетерпеливо отозвался Анри.
Скоро одежда уже лежала на полу, а неизвестно откуда налетевший сквознячок словно невзначай задул свечу…
Людовик, по обыкновению, проснулся рано. Пламя свечи отражалось в черных окнах, а лакей, принесший кувшин с теплой водой, сонно моргал глазами.
— А где же мой дорогой друг? — недоуменно спросил король, не увидев Сен-Марса в числе придворных, пришедших пожелать ему доброго утра. — Где господин Главный?
— Прикажете его разбудить, сир? — угодливо спросил камер-лакей Ла Шене.
— Как? Он еще спит?
— Господин маркиз только два часа как вернулся из Парижа и лег спать.
Король нахмурился; подошел к окну и побарабанил пальцами по стеклу.
— Не надо будить, — отрывисто сказал он. — Обойдемся без него.
Приемная понемногу опустела.
— Ла Шене! — позвал король.
— Да, сир?
— Интересно знать, что господин де Сен-Марс делает по ночам в Париже?.. Ну, отвечайте же; я вижу по глазам, что вам это известно!
— Говорят, — с нажимом произнес Ла Шене, — что господин Главный посещает там Марион Делорм. Он бывает у нее почти каждый день., то есть ночь, так что сия особа уже считает себя его женой и даже называет себя в шутку госпожой Главной. Господин де Сен-Марс подарил ей…
— Довольно! Ступайте!
Ла Шене вышел. Людовик присел к столу и пододвинул к себе чернильницу. «Дорогой кузен, — перо скрипело по бумаге, разбрызгивая чернила, — если бы вы знали, какие мучения мне доставляет господин де Сен-Марс! Он невыносим, ленив, дерзок в речах, высокомерен! Он настолько большого мнения о себе, что распространяет ложные слухи — в том числе и о вас, а после нагло оправдывается, все отрицая..»
…Ришелье не мог не улыбнуться, читая это письмо, написанное старательно выведенными крупными буквами. В своем ответе королю он призвал его быть снисходительнее, «ибо молодость и мудрость — вещи несовместные», и пообещал прочитать Сен-Марсу хорошую проповедь. В тот же день он вызвал господина Главного к себе в Рюэй. Тот отправился туда, как на пытку.
Ришелье сидел в кресле, слегка покачивая головой; Сен-Марс стоял перед ним, переминаясь с ноги на ногу.
— Вы истинный француз, сударь мой, — сказал кардинал, — они никогда не помнят добра и забывают своих благодетелей.
Сен-Марс возвел глаза к потолку.
— Я пристроил вас на королевскую службу, чтобы знать обо всем, что говорит и делает король, а не для того, чтобы вы шлялись по куртизанкам! — тон Ришелье стал почти грубым.
— А я вам не шпион! — запальчиво отвечал Сен-Марс. — Мне не нужна эта придворная должность, я гораздо охотнее стал бы… губернатором Вердена, например!
Ришелье усмехнулся.
— Мое место в армии, а не при дворе! — продолжал Анри. — Я хочу командовать войсками, как отец! Дайте под мое начало армию, и я…
— Ваш покойный отец, — твердо перебил его кардинал, — никогда ни о чем не просил. Это я — слышите? — я просил его взять на себя командование, потому что уважал его таланты. Вы же пока еще ничем себя не проявили. Разве что этим, — Ришелье достал письмо от короля и зачитал его Сен-Марсу. — Одно мое слово — и вас отправят в армию. Но не командующим.
Сен-Марс обозлился.
— Вам угодно знать, что говорит король? — вскипел он. — Извольте! Он говорит, что вы ревнуете его ко мне, и что все прежние его приближенные своей опалой обязаны вам. Он говорит, что вы навязываете ему свои решения, выдавая их за его собственные. Одно мое слово — и…
Анри захлебнулся. Ришелье спокойно смотрел на него.
— Так скажите же это слово, — уронил он. — А мы посмотрим.