Окружив фигуру кольцом из обыкновенной пеньковой верёвки, Кутул зажёг светильники.
Крохотные, неровные огоньки больше чадили, чем освещали.
Кутул погасил все иные источники света и в полумраке зазвучали первые строки заклятья.
Тело поднялось над столом, медленно переместилось в воздухе, застыло над вычерченной магом фигурой.
Голос Кутула стал глуше, временами слова заклятия превращались в угрожающее рычание, временами — в угрюмый вой.
Исчезали швы на перекроенном теле, затягивались шрамы. Обескровленная, бледно-синюшная плоть розовела, становилась живой.
Теперь, почти касаясь чадящих огоньком, над линиями и плошками парил почти нормальный, почти живой человек.
Кутул угрожающе взвыл — и созданное им существо начало вращаться, на ходу видоизменяясь, перекидываясь из человеческого естества в волчье.
Голос мага замедлил свой полувой-полунапев — в воздухе парил матерый дохлый волк.
Новая цепочка слов — волк снова обернулся человеком.
Потом снова волком.
Кутул замолчал в разумье, принял решение — и снова заставил человеческое тело принять волчье обличье.
— Чтобы голоса не подавал, не жаловался, — буркнул он сам себе под нос и, обойдя все плошки, подсыпал в них едкий зелёный порошок.
Пламя затрещало, застреляло искрами, взметнулся резко пахнущий дым, окутал висящего волка. Зверь дернулся всем телом и шумно вздохнул.
— Тихо, тихо, — сказал Кутул, ногой отшвыривая один светильник.
Тут же воздух перестал быть опорой для зверя и он рухнул вниз, на подставленные руки мага.
Приняв тяжелую тушу, Кутул лишь крякнул и понёс нового оборотня в клетку.
* * *В соседнем подвале колдовала Лив.
Перед ней на столе громоздилась обычная, по виду болотная кочка, покрытая пожухлой травой.
Лив, в скромном платье, в сером платке и фартуке от шеи до пят, похожая сейчас на добропорядочную селянку, водила над кочкой ладонями, не касаясь даже сухих травинок и сосредоточенно прислушивалась.
Потом взяла тонкий узкий нож и принялась взрезать макушку кочки по окружности. На лбу у чародейки выступили бисеринки пота, видимо кочка скрывала внутри себя нечто такое, что нельзя было тревожить.
Наконец нож вернулся к той точке, от которой началось его движение.
Лив вынула его, снова что-то прикинула и, поддев кончиком ножа, откинула срезанную макушку, словно крышку ларца.
И разочарованно скривилась.
Внутри была зола, сплошная зола, в которой поблескивали золотые пружинки и шарики.
— И это прокалённое… — вздохнула она. — Двенадцать гнёзд проверили — и всё впустую. Дохлое это дело, Нерг, что бы там твой магистр не говорил.
Юный Нерг сидел напротив и внимательно следил за действиями чародейки.
— Но, может быть, ещё не всё потеряно? — робко спросил он.
— Тут видна работа мастера, — Лив брезгливо потыкала деревянной палочкой в пружинки. — Если уж зачищал, то полностью. Убирай.
Нерг водрузил обратно срезанную макушку, перенёс кочку со стола на пол, к таким же обезглавленным.
— А давайте, госпожа Лив, вот эту попробуем — принёс он с длинного дощатого стелажа ещё один ощетинившийся травинками бугорок. — Я её на краю болота нашёл.
— Давай, — безразлично согласилась Лив. — Только я сначала передохну.
Она повела рукой — на столе возник поднос с дымящимся кофейником, вазочка с сахарным печеньем и две чашки.
— Кофейку будешь?
Нерг робко кивнул.
Лив небрежно плеснула себе в чашку кофе, затем ему. Сделала глоток и захрустела печеньицем.
— Одно утешает… — задумчиво сказала она, — что злючка Солей сейчас в худшем положении, возится с вислюгами, а от них такие цыпки на руках и бородавки по всему телу появляются, что не сразу и сведёшь. Особенно, ежели в срамном месте вскочит. Помнится, был у меня жуткий роман, а тут, как на грех, заказ по вислюгам подвернулся. Пришлось решать — либо любовника потерять, либо денег кучу. Вразг не пожелаешь такого выбора.
Нерг, сжавшись, сидел весь пунцовый и смотрел строго в чашку.
— А-а, всё равно Солей терять нечего, так что бородавки ей личную жизнь не загубят… — закончила рассказ и опустошила чашечку Лив. — Так где твоя необычная кочка?
Взмахом ладони она заставила поднос исчезнуть.
Протёрла нож.
— Жаль, нельзя это в перчатках делать, — пожаловалась она не столько Нергу, сколько самой себе. — А ведь руки портятся. Ладно, работаем.
«Прослушав» ладонями кочку, Лив привычно отделила макушку и не удержалась от возгласа:
— Живое!
Внутри кочки была полость, прикрытая полупрозрачной слизистой плёнкой, немного похожей на ту, что покрывает заплесневевшие соленья.
Затаив дыхание — а Нерг перестал дышать сразу после возгласа Лив — чародейка подцепила плёнку, сняла её, словно покрывало. Потянуло сладковатым запахом гниения. Нерг сморщился, Лив и ноздрёй не повела.
На первый взгляд углублении лежал клубок громадных дождевых червей, сизых и лоснящихся. Только сизость их тел отливала тусклым золотом.
— Да уж, повезло. Спящее гнездо огненных змей, целое — целёхонькое… — сказал Лив. — Сейчас мы из них закваски наделаем. Нерг, дружок, неси холостое гнездо.
Нерг бросился за кочкой.
Лив поворошила в гнезде, подцепила одного червяка и стала потихоньку наматывать его на палочку, как макаронину на вилку. Лицо у чародейки было задумчивым, словно она не могла решить, насколько вкусна огненная змея в сыром виде.
Нерг поставил кочку с золой на стол.
— Полей её! — приказала Лив. — Ковшик, надеюсь, ты сумеешь позаимстовать через тонкие пути?
Нерг вспыхнул от снисходительной насмешки чародейки, но ничего не сказал, лишь сцепил пальцы — и зачерпнул появившимся ковшиком воду из появившейся деревянной бочки.
В мокрую зольную кочку Лив опустила огненную змею.
— Следующую! — скомандовала она. — И поливай лучше.
Распутав клубок спящих змей, чародейка определила каждую тварь в отдельную кочку.
Под клубком, на дне углубления обнаружились плавающие в беловатой слизи яйца, похожие на муравьиные, только крупнее.
— Их трогать не будем, — решила Лив. — Себе дороже. Пусть магистр сам решает, куда их и как. Нерг, детка, сбегай в лабораторию Кутула. У него там таз гниющих обрезков под столом стоял, неси сюда, им нужно лакомство какое-нибудь положить, раз мы команию разбили и по разным кочками развели.
Нерга при слове «детка» передёрнуло, но он лишь дёрнул обидчиво уголком рта — и поспешил из подвала.
Через некоторое время вернулся, держа на вытянутых руках таз с кровавой мешаниной человечьей и волчьей требухи, кишок, легких, печени и почек. Все эти, как определила их Лив, обрезки действительно уже изрядно протухли и этот смрад забил даже вонь гнезда огненных змей.
Нерг поставил таз на стол — метнулся в к выходу — но не успел добежать, его вырвало на пол у самого входа, вывернуло наизнанку и долго полоскало.
— Терпи, — жёстко и с видимым удовольствием сказала Лив. — Чистеньким хочешь остаться? Чистой магией заниматься, звездами и приятными на вкус эликсирами? А так не бывает, наша магия — она такая и есть, кровавая и вонючая, только издалека сияющая и благоухающая, а близи тухлая и грубая, как рыбацкий парусник.
Она двумя пальцами стала вытягивать из таза то глаз в оплётке глазных мышц, то кусочек губчатого лёгкого, то обрывок селезёнки — и раскладывать по заряжаемым гнездам.
— Яиц принеси, — бросила она моргающему ошарашенно Нергу. — А потом убери за собой.
Юный маг, пошатываясь, вышел и вскоре вернулся с корзиной яиц.
Лив, словно рачительная и умелая хозяйка, затеявшая праздничный пирог, просматривала каждое яйцо на огонь, затем ножом разбивала его — и ловко опрокидывала половинки над кочкой, выливая белок и желток. Подносила ладонь, что-то шептала — и свежее гнездо затягивала яичная пленка.
Лив накрывала кочку отрезанной макушкой, закручивала в единый пучок травинки с двух сторон, словно скрепляя таким образом разрез, певуче выговоривала заклинание — и кочка становилась целой, только вместо сожжённого в своё время гнезда огненных змей там, надежно укрытое, зрело новое гнездо.
Нерг приводил пол в порядок.
— Как управишься, — холодно сказала Лив, — сходишь к магистру Комининусу и скажешь, что всё готово. Он распределит, по каким местам ты разнесёшь и укроешь наши подарки. И скажешь ему ещё, что матричное гнездо попалось с кладкой, я поставлю яйца в инкубатор, только нужен неугасимый огонь. На который моих сил не хватит. Пусть сам его зажигает, раз главный, а я пойду, ванну приму. Надо смыть эту вонь и питательную маску сделать.
* * *Комнинус Страза был не в подземелье, он сидел в одной из башен замка, превращенной в кабинет. Всю северную стену кабинета магистра занимала карта мельинских земель.
Кроме мастера в башне был ещё и Угус.
Когда Нерг зашёл, чтобы передать слова Лив, маги совещались.
— Вы меня извините, мастер, — угрюмо говорил Угус, — но я не пойму, к чему такие выкрутасы и почему нельзя по-простому: подложный вексель вручил, деньги по нему взял и исчез.
— Скорее-быстрее, тяп-ляп, — кивнул согласно старый магистр. — Неужели нет даже желания сделать всё чисто и аккуратно? Нам такие грязные операции не нужны.
— Но тогда как, мастер? — развел руками Угус. — Убейте, не понимаю.
— Мы сыграем изящнее, — объяснил добродушно Комнинус Страза. — У гномов узы родства священны, в том числе и долги усопших родственников. Поэтому ты делаешь долговое обязательство от имени уважаемого Серториуса, о котором мы только что рассуждали. Его долговая расписка — солидный документ.
— Но ведь он же не усопший родственник, мастер? — с недоумением переспросил Угус. — Накостыляют нам по шее, как пить дать.
— Никто не знает, что нас ждёт, — философски отозвался магистр. — Сегодня мы живы, а завтра?
Угус прихлопнул рот ладонью, удерживая возглас.
— Угу, закивал он головой. — Понял, теперь понял.
— Нет, мы желаем долгих лет здравствования почтенному Серториусу, — улыбнулся старый маг, — но дороги сейчас так опасны, а города полны заразы. Не так давно в Хвалине судачили, что появилась новая простуда — человека поваляется в горячке, да выкарабкается, лишь чирьями отделается, а гномов эта болезнь косит… Мир тем и прекрасен, что непредсказуем.
— Магистр, я дурак! — восхитился Угус.
— Совершенно несомненно, — подтвердил Комнинус Страза. — Но почерк у тебя изумительный. Так что ты хочешь мне сказать, мальчик мой? — обратился он ласково к Нергу.
— Лив говорит, всё готово, — выдохнул Нерг. — Только нужен огонь.
— Замечательно. Я сейчас этим займусь. А ты, дитя мое, иди, упаковывай вещи.
— Зачем, мастер? — изумился Нерг.
— Здесь останутся Кутул, Гарам и Флавиз, — объяснил Комнинус Страза. — У них еще есть дела. С вислюгами Солей справилась, гнезда Лив зарядила. С Угусом мы сегодня сделаем всё необходимое — и нам пора перебираться на юг, подальше от Друнга. Мы должны заявить о себе, о своей Чародейной Лиге где-нибудь на окраине Ойкумены. И прийти в Империю лишь тогда, когда без нас справиться не смогут. Основы мы заложили, а текущую работу отлично сделают наш искуссник Кутул, проныра Флавиз и силач Гарам. Угус, кстати, а где сейчас Флавиз?
— Пошёл на кладбище с лопатой, — отозвался Угус, не поднимая головы, старательно копируя угловатые гномьи письмена со старой долговой пластины на кусок тончайшего полупрозрачного пергамена. — Сейчас костей нагребёт, провлокой разживётся — и начнёт костяных гончих мастерить. Если трезвым, конечно, будет.
— Иди, мой мальчик, собирайся, — велел Комнинус Нергу. — А мы закончим дело с почтенным гномом.
Он повернулся к карте — и на ней загорелся, замерцал крохотный огонёк, двигающийся от Острага в сторону Мельина.
— В следующую среду удобнее всего… — заметил Комнинус Страза Угусу и прищёлкнул пальцами.
Повинуясь легкому движению магистра, переломилась с громким треском рукоять метлы, стоявшей у камина.
— Болезнь надежнее, — отозвался Угус.
— Кто спорит, — улыбнулся магистр. — Хвалин на карантине, но карантин, увы, ввели слишком поздно. А на юге сейчас тепло и никакх дождей. И у нас будет долгий, приятный и заслуженный отдых. Если ты, конечно, сделаешь хорошую долговую.
— Обижете, мастер! — возмутился Угус. — Мои документы лучше настоящих!
— Так, значит, зимние сапоги не нужны? — уточнил Нерг.
— В ближайший год — нет, — весело отозвался Комининус Страза.
* * *Прошли дни, потом месяцы.
«Друнг полон нечисти…» — поползли вскоре шепотки по Империи.
И было отчего зашептаться…
Зима в том году выдалась на удивление снежной. Белой пеленой были укутаны поля, в белые тропы превратились дороги.
И кровавыми росчерками легли на них следы…
Оборотни стали неотвязным бедствием деревень. Раза в два крупнее обычного волка, лунными ночами они приходили за жертвами. Снег почти не скрипел под громадными лапами. Если на пути вставал засов либо задвижка — в зыбком лунном свете было видно, только видеть было некому, как на глазах менялась когтистая лапа, подушечки удлинялись, превращались в подобие гибких пальцев, тихо убирающих засов, — и полу-зверь, полу-человек проникал в жилище, люто и яростно убивая там спящих.
А потом уходил, — и цепочка следов тянулась туда, где золотились, неподвластные зиме, чащобы Дадрроунтгота.
Одна деревня, вторая: Дальше — больше. Уже и на городских окраинах, в пригородах, вынесенных за крепостные стены, начали появляться громадные волки.
Ни стрелы с серебряными наконечниками, ни колья не причиняли вреда этим тварям.
Попытки доморощенных чародеев остановить их ничего не приносили. Наоборот, было замечено, что именно волшебников-то оборотни и жрут охотнее всего.
И, словно насмехаясь над обезумевшими людьми, каждый раз ясные и чёткие следы начинались на границе зимы и осеннего Друнга — и исчезали там же.
Ближе к весне оживились кровохлюбки и вислюги. Привычные средства защиты от них не действовали, они снимали дань с уже обескровленных оборотнями деревень — и опять, кто не ленился, мог прикинуть, что чем ближе к чародейскому лесу, тем больше этих тварей, тем они злее и ненасытнее.
Словно мало было разгулявшейся нечисти, вдобавок к этому не стало покоя и на погостах.
Чуть растаяла земля, перестала быть каменной, — словно кто выталкивать стал покойников, вытеснять их на белый свет. А уши-то, уши-то у тех мертвецов, у кого они ещё не отпали, — острые стали, словно не люди там похоронены, а дану богомерзкие. Видали и костных гончих.
Зашептались в деревнях и городах нехорошо… А потом и в голос заговорили. И говорил-то народ про одно…
В такие окаянные времена и лёг бы да помер, — и то страшно, коли уж на погосте покоя нет.
Люди кинулись в храмы Спасителя, моля оборонить от Нечисти и Нежити, да только…
Нет, слуги спасителевы, молитвой вооружась, шли и на оборотней, и на живых мертвецов — да только толку от них было ничуть не больше, чем от магов местных. Только гибли зря, без пользы обществу.
А имперские чиновники налоги собирать были горазды — это да. И указы писать.
Только кошмарники да ногохвосты неграмотны все, как один, и что про них указы писаны, не ведают.
И остался род людской без заступников.
Пропала вера у простых людей в справедливость. Ведь и дураку ясно, неспроста это… Отсюда новости, оттуда — и всё на Друнг сходится…
Ладно бы одно, два — но столько… Неспроста…
Только высшей власти плевать — она с бывшими врагами давно спелась, любому понятно было, что куплено всё наверху, поганым золотом чародейского леса людские страданья оплачены.
Потому что только Дану прямая корысть это делать и есть — очень они людей за Берег Черепов любят, просто обожают. И про то, что славный Мельин, столица имперская на месте их города возведен тоже не забыли.
Нелюдь — она же коварная, хоть то орк, хоть то эльф, а про гномов и вообще речи нет.
Вот и придумали те же Дану, как мирным договором Империи глаза отвести, а самим, под шумок, изводить деревню за деревней, хутор за хутором, город за городом…