У него не оставалось иного выхода. Он обязан был арестовать ее за два убийства и позволить суду решать за него, виновна она или нет. Шляпа в его руках служила веской уликой, а если чемодан сожгли, уже не важно. Признание, улики…
— Что вы сделали с орудием убийства?
— Это был гладкий камень из машины. Я держу его сзади и подкладываю под колеса на подъеме. Один раз… еще во Франции… у меня на глазах грузовик скатился с горы на телегу, в которой ехали беженцы. Многие погибли. Я вожу с собой камень, чтобы такое не повторилось. Он до сих пор у меня в машине. Если поищете, вы найдете его под задним сиденьем. По-моему, на нем до сих пор сохранилась кровь Маргарет Тарлтон.
Он слушал, улавливал правдивые нотки и чувствовал скрытое за ними горе. Она дышала тяжело, прерывисто.
Аврора знала слишком много подробностей. Она сама отдала ему шляпку, она сказала, где орудие убийства, сообщила то, что для многих женщин покажется вполне разумным мотивом к двум смертям.
И все же… и все же чутье подсказывало ему, что она превосходная лгунья, но не убийца. Ратлидж догадывался, кого она защищает, хотя пока не знал почему. Что ей известно? Что вынудило ее признаться? Что выдало Саймона? Может быть, он забыл в машине шляпку? Или, выйдя в тот день из сарая, она заметила, что машина стоит не на том месте, куда она ее поставила? Может быть, настойчивость Саймона, который утверждал, что Маргарет на станцию отвезла она, хотя он прекрасно знал, что Аврора ее не отвозила? Сколько ей понадобилось времени, чтобы свести все воедино? Или она догадывалась обо всем постепенно? А может, прозрение наступило сразу, став для нее ужасным, неожиданным ударом?
Ратлидж невольно подумал, что Саймон слишком увлечен своим музеем, чтобы спланировать такое умное убийство и так ловко свалить вину на жену. Или это очередная ложь? Дьявольская и жестокая…
Существовала еще одна возможность… кто-то очень ловко позаботился о том, чтобы все улики указывали на Аврору, а Саймон так же, как и она, мучился сомнениями и страхом. Неужели первая попытка избавиться от Авроры — убийство Бетти Купер — не удалась, потому что никто не искал пропавшую служанку? И Маргарет Тарлтон, следующая жертва, едва не стала такой же осечкой, потому что в ее гибели обвинили Моубрея. До тех пор, пока в Чарлбери не приехала Элизабет Нейпир и не поправила Хильдебранда… но можно ли тут что-нибудь доказать?
— Что ж, ладно, — сказал Ратлидж. — Аврора Уайет, я вас арестую за убийство Маргарет Тарлтон и Бетти Купер. — В конце концов, именно этого она хотела. Уж лучше он, чем Хильдебранд.
Он почувствовал, как ее отпускает напряжение; она судорожно вздохнула.
— Я рада, что все кончено, — тихо сказала она. — Вы не представляете, как тяжело жить во лжи.
Он знал; он жил так каждый день, говорил он себе, беря ее под руку и ведя к машине. Он обманывал самого себя, уверяя, что он — опытный полицейский, способный сотрудник Скотленд-Ярда.
О чем ему не преминул злорадно напомнить Хэмиш.
Глава 26
Они добрались лишь до опушки рощи, когда ночь прорезал сдавленный крик. Аврора замерла на месте, прислушалась и повернулась к церкви.
— По-моему, кричали оттуда! — встревоженно сказала она.
— Подождите здесь! — на бегу велел Ратлидж.
— Нет! Я пойду с вами! — Она бежала за ним по пятам. В соседних домах зажигался свет; по дорожке со стороны дома священника двигался огонек.
Но когда они добрались до крыльца, то увидели только Элизабет Нейпир. Она сидела, сгорбившись и закрыв лицо руками. В темноте она казалась ужасно маленькой и хрупкой.
Аврора быстро подошла к ней, дотронулась до ее плеча.
— Мы здесь, — сказала она. — Что случилось?
Элизабет вскинула голову; белки ее глаз на бледном лице проступали полумесяцами. Она хрипло, прерывающимся голосом ответила:
— На меня напали…
На них упал качающийся свет фонаря, и Джоанна Долтон отрывисто спросила:
— Что случилось? Я могу помочь?
Фонарь осветил темные волосы Элизабет, которые рассыпались волнами по плечам, и порванный ворот платья. И багровые следы на шее, похожие на кровоподтеки. Элизабет зажмурилась от света и прошептала:
— О боже, как я испугалась!
— Кто на вас напал? — спросил Ратлидж. — Вы видели?
Элизабет качнула головой:
— Нет… он неожиданно выскочил, и я закричала… он схватил меня за горло, и я почувствовала его дыхание… — Ее передернуло, затрясло всем телом. Аврора, которая в первые мгновения замялась, опустилась на колени, обняла Элизабет, прижала ее голову к своей груди.
— Все хорошо, теперь вы в безопасности, не думайте об этом, — повторяла она тихим, ласковым голосом, растрогавшим Ратлиджа.
— Я пойду осмотрюсь… — сказал Ратлидж.
— Нет! — закричала Элизабет. — Нет, не бросайте меня!
— С вами миссис Долтон и миссис Уайет. Ничего не бойтесь. Я должен его найти. Возможно, еще есть время, чтобы…
— Нет! Пожалуйста, отведите меня назад. Я… не хочу оставаться одна, — взмолилась она.
Ратлидж решил, что она не просто боится. Неожиданно он сообразил, что Саймона нет в музее. Вполне вероятно, его нет и в доме.
Отбросив эту мысль, он помог Элизабет встать на ноги. И вдруг сообразил, что шляпка Маргарет пропала. Ее нет ни у него, ни у Авроры. Он тихо выругался. Нападение… или способ отвлечь внимание? Если последнее, то попытка увенчалась успехом.
Ратлидж подал Элизабет руку и молча повел ее через дорогу. Когда они дошли до дома Уайетов, миссис Долтон буркнула, что нужно успокоить соседей. Им навстречу уже спешили люди. Миссис Долтон пошла к ним. Аврора открыла для них дверь в дом.
Ратлидж усадил Элизабет на диван в гостиной и впервые смог разглядеть ее как следует. Ее бледное лицо искажали страх и потрясение, но голова у нее работала хорошо. Она хрипло сказала, тщетно пытаясь собрать растрепанные волосы:
— Я не хочу будить Саймона, пожалуйста, не надо его беспокоить! Ему и так хватит огорчений.
Аврора встретилась взглядом с Ратлиджем поверх головы Элизабет.
— Да, — только и сказала она. — Не будем беспокоить Саймона. Так будет лучше всего.
Ратлидж вызвался принести воды, а сам вышел в коридор и начал быстро и методично обыскивать дом.
Дверь, соединявшая дом с музейным крылом, по-прежнему была заперта. Он вышел в сад. Но в саду было темно; его окружали только ночные звуки.
Чутье, воспитанное ночными марш-бросками и ночными атаками, подсказало ему, что в саду никого нет. Даже Хэмиш ничего не улавливал.
Саймона не было ни в доме, ни в саду.
Может быть, он снова отправился к церкви? И издали заметил в руках Авроры шляпку…
Или Элизабет снова затеяла какую-то игру?
Конечно, может статься, что на нее набросился Дэниел Шоу, разгневанный тем, что она отказывалась отвечать на его вопросы. По крайней мере, сказал себе Ратлидж, уж это нападение никто на Аврору не свалит; в то время она была с ним.
Но, вспоминая, как увидел Элизабет в свете лампы миссис Долтон, он почему-то встревожился. На короткий, необъяснимый, мимолетный промежуток времени она напомнила ему Бетти Купер, аккуратно завернутую в пальто. И еще что-то не давало ему покоя — не то, что он видел, а чьи-то слова, но какие — он не мог вспомнить…
Он вернулся в дом, налил в стакан воды и отнес его в гостиную. С портрета над камином на них неодобрительно смотрел дед Саймона Уайета.
Элизабет успела кое-как причесаться; она лежала с закрытыми глазами. Аврора, застывшая в кресле, круто развернулась к вошедшему Ратлиджу. Тот молча покачал головой. Наверное, Аврора уже догадалась, что Саймона нигде нет.
Он передал стакан Элизабет; та стала медленно пить. Кровоподтеки на ее шее сделались заметнее. Они выглядели вполне настоящими. Такие невозможно устроить самому себе.
Вернув ему стакан, Элизабет поблагодарила его и закашлялась, как будто у нее болело горло.
— Я еще никогда в жизни так не пугалась! — призналась она. — Мне показалось… пусть ненадолго, и все-таки… что я сейчас умру.
— На вас напал мужчина? — спросил Ратлидж.
— Да. Высокий, сильный. Это было ужасно! — Отвращение у нее на лице тоже было неподдельным. — Мне показалось, что я умру! — повторила она, не в силах замолчать. — Это был Шоу, наверняка он! Он безумен, его надо лечить! Сегодня я не вернусь в «Герб Уайета», у меня нет сил!
— Я поищу его, — обещал Ратлидж и, повернувшись к Авроре, попросил: — Пожалуйста, заприте дверь, когда я уйду. Вы будете в безопасности.
— Вы вернетесь? — спросила она.
— Да. — Он понимал, что она имеет в виду. Вернется ли он, чтобы арестовать ее.
— Вот и все, что мне нужно знать. — Она проводила его до двери и, когда он вышел, сказала: — Прошу вас… Саймон…
— Аврора, я должен найти шляпку. Поэтому я и ухожу.
— Да, конечно! — испуганно ответила она и закрыла за ним дверь.
Местные жители уже вернулись в постели, успокоенные миссис Долтон. Ратлидж увидел, что ее фонарь снова покачивается перед домом священника. Неожиданно он подумал: она очень смелая женщина. Но она уже немолода и больше не красива, как были когда-то Маргарет Тарлтон и Бетти Купер. Как Элизабет Нейпир. Может быть, поэтому ей кажется, что бояться нечего. Или она привыкла рисковать ради других. Есть такие женщины. Он видел, как они ухаживали за самыми тяжелыми больными с инфлюэнцей, обрабатывали гнойные раны, демонстрируя стойкость, до которой многим мужчинам было далеко.
Идя к церкви, он напряженно вспоминал. Что тогда сказала миссис Прескотт о Маргарет Тарлтон, а Трут — о Бетти Купер? «У нее были такие красивые волосы». Он отчетливо вспомнил голос миссис Прескотт — восхищенный, завистливый. А Трут сказал: «Мисс Купер была гибкая, как кошка, которая нежится на солнышке» — или что-то в этом роде.
Обе были не просто красавицами. Они были совершенно уверены в своей красоте… не хвастались, просто были уверены… Соблазнительные. Искушающие.
Но Шоу по-прежнему оставался за скобками этого уравнения. Он был влюблен в Маргарет. По крайней мере он сам так говорил.
Если все началось с Бетти Купер, в чем Ратлидж теперь почти не сомневался, значит, к убийствам имеет какое-то отношение любовь. Но сейчас у него не было времени углубляться в такие мысли.
Непрестанно ведя диалог с Хэмишем, Ратлидж уже вглядывался в темноту, ища Уайета, ища Шоу. Шляпки нигде не было видно, хотя он искал тщательно. Чемоданчик, который оставила Аврора у дерева, был на месте. Он осторожно, медленно подошел к церкви.
Но там никого не было. Деревья, за ними кладбище, тени у толстых стен… Он не ощутил там жизни. Он дважды обошел саму церковь, ступая осторожно, медленно, потому что хотел во всем убедиться наверняка. Потом поднялся на крыльцо и толкнул дверь.
Она открылась, заскрипела о каменные ступени. Он очутился на темном островке. Впереди, на каменном алтаре, горели свечи, отбрасывая странные, причудливые тени в проходах, на норманнские колонны, на высокий сводчатый потолок. Свет был золотистым и теплым, и человек, сидевший на скамье в нефе, обернулся и посмотрел на него. На его лице тоже плясали золотые отблески.
Это был Генри Долтон.
— Я всюду искал. Никого… никаких признаков. Я зашел сюда, не стал возвращаться домой. Здесь спокойно, тихо. Я думал, может, Саймон вернулся. Не люблю женских криков… они действуют мне на нервы.
— Да. Здесь очень тихо, — ответил Ратлидж. Его слова и шаги эхом отражались от каменных ступеней. Он зашагал по проходу к Генри. — Вы видели, что случилось?
— Я искал Саймона Уайета. Шоу сказал, что он опять ушел бродить. Он его видел, а потом потерял. Потом Элизабет попросила меня помочь ей найти его. Она волновалась за него. Я сказал ей, что беспокоиться не о чем, что он сам вернется домой, но она настаивала.
— Вы знали, что он бродит по ночам?
— Иногда мне не спится. Один или два раза я видел, как он выходил на лужайку и стоял там как статуя, четверть часа или больше. В другой раз я встретил его. Он шел мне навстречу короткой дорогой с фермы — дорога заканчивается у кладбища. Мама беспокоится за него; она говорит, что он на грани изнеможения. Но все не так. Он волнуется из-за денег, Авроры и музея. Он боится, что не справится, и поэтому иногда ненадолго теряет сознание. Чтобы перестать думать.
Как ни странно, наблюдение оказалось очень проницательным.
— А сегодня… — напомнил ему Ратлидж.
— Сегодня он зашел в церковь. Стоял перед алтарем, зажигал свечи. Мне показалось, что он молится. Потом он взял свечу и пошел к склепу. По-моему, он шел как во сне.
— Что могло заинтересовать его в склепе? — Он вспомнил, что Генри что-то говорил ему, когда он первый раз приехал в Чарлбери. — В церкви есть потайные места, верно? Саймону о них известно?
— Не знаю. Наверное. Я пробыл здесь не очень долго. А потом он вышел с чемоданом. Я уже видел тот чемодан раньше; кто-то оставил его под старым алтарем в склепе. Он очень старый, еще саксонских времен. На алтаре есть напрестольная пелена. Когда отец был жив, мама каждую неделю гладила ее и клала на нее свежие цветы. Отец всегда говорил, что это напрасный труд, но мама им гордилась. Говорила, что важно поддерживать традицию. Я тоже прятался под пеленой, когда не хотел, чтобы меня нашли. По-моему, я рассказывал о своем тайнике Саймону, но точно не помню. Я теперь не всегда все помню.
— Генри… Он знал, что чемодан там… или нашел его случайно?
— Он вышел оттуда с чемоданом. Только не спрашивайте, куда он пошел, я не могу сказать, потому что не знаю. Мне показалось, он не хотел, чтобы его увидели. И почти сразу же Элизабет Нейпир снова направилась к церкви. А вы стояли под деревьями и тихо разговаривали с миссис Уайет. Тогда я решил вернуться домой.
Если Саймон забрал чемодан, куда он его унес?
Ратлиджу показалось, что он знает ответ. На ферму… а утром полиция устроит там обыск. Если чемодан найдут, он станет решающей уликой против Авроры!
Он повернулся к Генри:
— У меня еще есть дела. Где вас искать, дома или здесь? — С Генри он еще не закончил, но сейчас не время расспрашивать его. Генри может подождать… а Саймон — нет.
— Наверное, здесь. Когда мне не спится, я прихожу сюда, чтобы подумать. Отец всегда надеялся, что я стану приходским священником. И отец Саймона надеялся, что он попадет в парламент. Но война поставила на их надеждах крест, верно? Наверное, поэтому мне часто не спится. Я чувствую себя виноватым, потому что я не тот человек, каким мог бы стать.
Горькое замечание, но Генри как будто принимал свою жизнь стоически, независимо от того, как ко всему относилась его мать. Как будто он все знал и старался получше укрыть ее от правды. Миссис Долтон уверяла, что сын постепенно выправляется, что она замечает в нем улучшение. Наверное, от ее слов ему не раз делалось больно. Шрам оказался очень глубок. Рана затянулась, а поврежденный мозг уже не может исцелиться…
Ратлидж кивнул и ушел; его шаги снова гулким эхом отдавались в тишине. Генри крикнул ему вслед:
— Если увидите Саймона, не пугайте его. Сначала пусть закончит то, что он делает. Вы обещаете вести себя осторожно?
— Да, я запомню. — Но Ратлидж считал, что Саймон сейчас не в забытьи. Напротив, он прекрасно понимает, что делает.
Ратлидж вышел к машине, завел мотор и быстро поехал на ферму. Было очень темно. Машину он оставил у ворот, а сам быстро зашагал в густой темноте по ухабистой дорожке, ругаясь, спотыкаясь о колдобины. Здесь можно и ногу сломать… и что тогда делать? Джимсон не услышит криков о помощи!
Дойдя до дома, он осторожно обошел его кругом, держась по возможности в тени. Но он нигде не увидел света и не заметил присутствия Саймона Уайета. Ни в доме, ни во дворе. Хэмиш у него в подсознании был начеку; он настороженно следил за происходящим.
Ратлидж вошел в амбар и сразу увидел, что лошадей вывели. Даже кота нигде не было видно. Он быстро и бесшумно прошел по пустому, пыльному проходу к задним дверям и увидел, что коровы, которых обычно ночью держали в загоне за амбаром, пасутся в поле. Он увидел их — призрачно-белые пятна на фоне темного пастбища. На обратном пути он заметил, что дверца курятника стоит нараспашку, а куры разбежались, примостились на перевернутых телегах и на крышах хозяйственных построек.