родной! Ты настоящий брат! Где достал?
– Нашел, – соврал я, наслаждаясь произведенным эффектом и уже сожалея, что зря
обижался на него. «Малыш» вместе с «ты мой родной» очень даже звучит приятно. Тем
более: «Ты настоящий брат!», это вообще здорово!
Мне не хотелось при Зухре рассказывать ему, что на прошлой неделе на прополке
мака я эту пачку с портсигаром стащил у хромого бригадира нашего отделения
колхоза. Человека жестокого, постоянно поднимающего руку на любого, будь то
колхозницаили ребенок.Случилось это в тот момент, когда он, отругав старого
механизатора последними словами, ушел, забыв свою куртку на земле. Проходя
мимо, я увидел выпавший портсигар, а остальное уже было делом техники. Я
спрятал его в заветном дупле и хотел потом отдатьДанису,но как-то забыл.
Вспомнил лишь перед побегом, когда пошел доставать спрятанные в этом тайнике
перочинный нож и крючки для ловли рыб. Потом все так закрутилось, что совсем
запамятовал об этом.
Маленькая радость друга подняла настроение и нам. Мы начали считать падающие
звезды и загадывать желания. Я мечтал завтра поймать большую щуку, чтобы досыта
накормить друзей. Данис – сыскать много, много денег нам на дорогу. Зухра захотела
найти новую рубашку для Даниса.
–Утебя совсем износилась, – объяснила она свое желание. – Стыдно будет
предстать перед своим братом в такой рубашке. Я права? Эй, чего молчишь?
Данис долго не отвечал. Наконец, собравшись с духом, выпалил, словно выстрелил:
– Нет у меня брата. Я вас обманул. Сколько раз пытался сказать, не смог. Он
погиб. Служил в Красноярске, попал под гусеницы танка… Обманул я вас…
9
Повесть
– Ты шутишь? Скажи, что пошутил, – Зухра отказывалась верить в услышанное.
– Нет. Не шучу. Я виноват перед вами, не думал, что вы тоже захотите бежать… Хотел
только один… Потом не смог вам отказать…
Наступила гробовая тишина.
– Куда же мы теперь? – шепотом промолвила Зухра.
– Не знаю, – ответил Данис, тоже переходя на шепот.
Я оторопел, уж чего, чего, но такого поворота судьбы не ожидал. Значит, бежать нам
было некуда. Приехали, называется!
Звезды все мигали и падали, все мигали и падали… Я лежал и снова начал
думать о галактических путешествиях. Вот был бы у нас космический корабль! Мы
бы сейчас улетели на самую далекую планету, где нас никто не смог бы найти и
вернуть в этот детский дом. Пусть даже мы никогда, никогда уже не возвратимся
на Землю. Увидеть туманность Андромеды, взглянуть на диски Сатурна. Что, если
на самом деле на Марсе живут люди? А на Венере? Какие они? Такие же злые, как
наш директор и воспитатели? Не может же вся Вселенная состоять из таких
людей?!
Мои межпланетные путешествия прервались с первыми всхлипами. – Данис, что
с тобой? – выдохнула Зухра, пытаясь поднять егоголову.– Что с тобой?
Всхлип перешел в рыдание.
– Почему у меня всегда.... всегда…. всегда… – пытался говорить наш друг.
Слезы душили его. Я был потрясен. Чтобы Данис плакал?!
– Не надо… Не плачь… Ты не виноват, – старалась успокоить его наша подруга. –
Перестань! Малыш, принеси воды, скорее…
Я налил из котелка воду и подал Зухре. Данис не стал сопротивляться. Слышно
было, как его зубы стучат по алюминиевой кружке. Но вода не успокоила его.
Отбросив посуду, он заговорил, словно пытаясь выговорить накопившееся:
– Зачем они меня родили? Для чего? Чтобы я скитался по детским домам? Это у
меня уже четвертый. Вначале детский приемник, потом интернат, где били, били…
Потом детдом, похожий на концлагерь. Когдаменя, обгоревшего, привезли сюда, я
был счастлив… Здесь хоть дети друг друга не гнобили…
Зухра нашла отброшенную Данисом кружку и налила воды.
– Успокойся, Данис, попей водички, – предложила она ему.
– Нет, – оттолкнул он ее руку и продолжил, стараясь унять рыдание: – Зачем же
они произвели меня на свет?
Если не могли…– Ш-ш-ш, Данис, перестань… – Зухра провела рукой по его лицу. – Мы все
родились под несчастливой звездой. И ты, и я, и Малыш. Как осиротела, я еще не
встречаладобрых людей, кроме тебя и Малыша.
– А я встречал! – воскликнул я, обрадовавшись, чтомогу вставить слово, чтобы
отвлечь Даниса. – Однажды мы с Сашей шли из школы. Было очень холодно, и нас
на лошади догнал один мужик из какой-то деревни. Посадил в свои сани, довез до
детского дома и подарил нам по пять копеек. Мы потом на эти деньги купили у одной
бабушки по полстакана семечек. Хороший был мужик!
– Я тоже ни на кого не натыкался, – подтвердил Данис, пропуская мой рассказ
мимо ушей.
– А Макаренко, Дзержинский? Читал, что они были хорошими, детские коммуны
создавали, – не согласился я.
– Их я тоже не встречал, – ответил Данис почти спокойным голосом. – Может, и
были… Раз пишут…
– Данис, – после некоторой паузы робко заговорила Зухра, – у тебя есть еще
родные?
– Не знаю… Мой брат родился еще до войны, – Данис встал и подбросил в еле
тепливший костер несколько веток. – Отец наш вернулся в конце войны. Потом я
10
Повесть
появился. После побега из плена он воевал в партизанском отряде. Помню, мне было
четыре годика, а может, чуть больше, отец закреплял на мою рубашку свои ордена
и медали. Они были тяжелые, воротник рубашки свисал до груди. Родители
смеялись, а я плакал. Однажды утром мама нашла его повешенным в сарае. Она не
выдержала потерю отца. Выпила что-то и умерла. Их похоронили вместе. Я не знал,
почему они покончили с собой. Два года тому назад я отправил письмо в сельский совет
с просьбой разыскать родственников, а если нет таковых, сообщить мне, почему умерли
мои родители. Ответ пришел быстро. Секретарь сельсовета сообщил, что мой отец
работал в сельпо директором и во время ревизии нашли крупную недостачу. Ему грозила
тюрьма и позор. Уже потом органы выяснили, что отец не был повинен, воровали
бухгалтер и заведующий складом. Про родственников в письме ничего не было сказано…
Я не поверил. Если мои родители не были замешаны в воровстве, зачем же они
покончили с собой? Испугались? Не верю. Отец был закаленным человеком, так легко
не сдался бы, будь он невиновен… А секретарь сельсовета, скорее всего, пожалел меня,
не стал писать правду. Да, на войне он был героем, а дома… Погубил и себя, и маму. Так
я оказался в детском приемнике, а брата отправили в детский дом. Потом я успел
побывать еще в двух детских учреждениях. Первый, который называли интернатом,
куда я попал после детского приемника, расформировали, а второй сгорел с
двадцатью тремя воспитанниками. Я выбрался из огня, но маленько обгорел. Брат
после окончания школы оказался в строительном училище, а затем – в армии. Там и
погиб…
– А у меня мама умерла от водки, – вдруг призналась Зухра. – Она была очень
красивая!
– Ты тоже! – произнес Данис. – Так ведь, Малыш? Как артистка!
– Не-е-е… Она была как принцесса! Светлые волосы, зеленые глаза…Всегда пахла
духами… Я жила с бабушкой. Мама – с мужчиной. С генералом. У него еще была
другая жена. Он приходил и уходил. Они познакомились на фронте. Мама ездила на
войну с концертом. После войны они продолжали встречаться, и в итоге появилась я. Он
очень любил меня, но, как потом рассказывала бабушка, мама при людях не
разрешала мне называть его папой. Дома – да, но на улице – нет. Я была крошечная,
но все же помню, как бабушка ворчала, говорила, разве можно при живом отце
сиротой расти. Мы тогда жили в Ленинграде. Потом папу арестовали. Больше я его
не видела. Мама поначалу плакала, а потом начала пить…
Чем больше я слушал откровения моих друзей, тем сильнее чувствовал небывалый
дискомфорт. В детском доме все, что связано с прошлой жизнью, было под
негласным запретом. Здесь никто