Книги на себе: 20 кило в самолет. Это из Питера. Из Москвы повезло еще по 30 килограмм на рыло дипломатической почтой наше любимое Министерство иностранных дел. Но предупредили, что эти книги надо будет привезти назад – таможенные дела – или подарить (тому же Министерству), отчего и представители последнего будут нас контролировать. Но наши люди из издательства ОГИ тут же дали интервью во все стороны света, где похвалили французов за заботу о нашей культуре, родное Министерство печати и Министерство иностранных дел, мечтающее о подарках. На что хмыри из того Министерства сказали, что, мол, ни-ни-ни, они не против, продавайте, конечно, надо помогать малому бизнесу, на что мы-то всегда, вы просто не так поняли. После чего все выпили эту проклятую водку, без которой нас почему-то во всем мире не воспринимают.
Все это было без нас: москвичи приехали на день раньше, и от чиновничьего произвола отбивались они. А мы из Питера появились на сутки позже, после чего все разложили свои книги, расселись по местам, и на какое-то время застыли с таким выражением на лице, будто проглотили ведро гвоздей и теперь выбираем, какой гвоздь первым доставать из жопы.
Но народ повалил, и все очнулись, стали торговать.
Затрудняюсь сказать, на каком месте находится Россия по уровню полиграфии. Наверное, правильно нам дали номер сбоку у бара и туалета. И назывался он «Пи-180» (Р-180). Наверное, это и есть наше место. В «Пи».
Но и там мы лишь 180-е. После нас только разбомбленная Сербия, которая бегала к нам угощаться водкой.
И где эти программы воспитания в иноземных зрителях правильного отношения к России? И миллионы, пущенные на это дело? Где они? Кажется, в «Пи».
А интерес есть. К русской экономике, политике, географии.
«У вас есть книги по географии?» – у нас есть книги по географии. Материалы конференции по Мейерхольду на трех языках – самые те материалы. По географии. Покупайте.
Девочки из ОГИ горло себе сорвали, зазывая и продавая себя и нас. Потом опять себя и нас. Они так и не попали, бедняги, в Лувр. Некогда было. Надо отрабатывать деньги. Все в большом пролете. Нужны деньги. Очень нужны.
Считаем, считаем евро: десять, двадцать. «Сколько у вас стоит Кузин?» – «Для вас, мадам, он совсем ничего не стоит. Берите по двадцать». – «А Эйхенбаум?» – «Та же цена, мадам».
У нас на все одна цена. Деньги, деньги, быстрей, все в прогаре.
В среднем каждое издательство влетает на 700 долларов. «Берите современную прозу! Берите! Дешево!»
Современная проза всегда дешево.
Пришла Розанова. Ковыляя. С авоськой на колесах. Набрала книг, не торгуясь. Говорят, дрянь баба. Но она не торговалась. Значит, это отличная баба, если так можно сказать о вдове Синявского.
«Сколько стоят у вас «Парадоксы»?» – «Они ничего не стоят».
Был Григорьев, замминистра по нашей печати. Пролетом в Париж. Он помахал нам ручкой. Были из французского министерства. У этих на нас находится больше времени.
Я прилетел из Парижа совершенно очумевший. Продал я только половину своих книг. Десять килограмм. На остальное в последний день налетели крысы – русские магазины в Париже. Их два. Они хотят все за рубль.
Надо быть гордым. Я им ничего не продал за рубль. Я знаю, какие у них цены.
«Неужели вы все повезете назад?» – «Зачем назад? Я здесь подарю».
И подарил.
Сергею Д., в свое время выгнанному из «Русской мысли» по сокращению, теперь весьма небогатому, в свое время помогавшему всем и так и не скопившему ничего на черный день, так и оставшемуся русским через двадцать лет парижской жизни. Он, бедняга, просто не знал, куда себя деть, все гладил переплеты.
***
Э. А., здравствуйте. Изучил вашего «Маринеско». Сценарий хороший. По динамике можно предложить следующее. Немецкую часть пустить на немецком языке. Одновременно сжать диалоги. Добавьте атак. Надо совместить атаки немца и Маринеско, все время переходя от одного к другому. Напряжение должно расти от кадра к кадру, что можно достичь уменьшением времени на каждый эпизод. В конце этой совмещенной атаки, например, немец командует: «Пли!» – следует взрыв, а уже Маринеско докладывают, что торпеды попали в цель.
Диалоги с самим Маринеско требуют корректуры. Они жестче, проще. Командир никогда не заигрывает с командой. Да, они одна семья, но на командира всегда смотрят снизу вверх. Он как Бог. Он принимает единственно правильное решение при экстремальной ситуации. Маринеско пьяница. Но. Командир пьет, чтобы снять напряжение, а оно не снимается, и он не пьянеет. Пьет водку как воду. И это так. Подводники пьют, но не пьянеют. Сердце остановиться может, но ум трезвый. Про Маринеско-бабника я уже писал. Добавлю. Настоящие бабники, а он именно такой, молчаливы. Никогда не обсуждается предмет очередной страсти ни с кем. Даже с лучшим другом. Табу. Запрещено. Все знают и молчат. Команда понимает его с полуслова. Она, как собака, знает, чего хочет хозяин.
С тем комдивом было такое: после удачной атаки, при встрече на пирсе Маринеско крикнул своим: «Качать комдива!» – и они качнули: подбросили три раза, поймали два. Вроде случайно. Комдив упал на пирс и сказал: «Сам бандит, и команда у тебя бандиты!» – но Маринеско ничего не было.
После очередного утопления транспорта он пришел и на три дня лег на дно. Приехали награждать: «Где Маринеско?» – «А вот!» – под водой видна лодка. И еще для того, чтобы держать в напряжении, добавьте страшилок. Сны на лодке не только радужные из детства. От избытка углекислоты они цветные. Человек засыпает быстро (углекислый газ – снотворное), но просыпается, даже если не от кошмара, очень плохо: его мотает из стороны в сторону, он не может прийти в себя. Если кошмар – немедленно садится вертикально. Весь в поту. Например, такой кошмар: к нему подбирается старуха, смотрит снизу, как кошка, в глаза, потом начинает щупать так, как щупают курицу – жирна ли. А он не в силах пошевелиться, он кричит, рот открывается, а звук не идет… Наконец, пробуждение – его теребит вахтенный: «Товарищ командир! Товарищ командир!»
Командир в походе почти никогда не спит. У него могут быть галлюцинации наяву. Почему не показать это?
***
Еще по Маринеско. Там есть эпизод, где он вроде советуется со штурманом, влезать в базу за «Густовым» или не влезать. Командир ни с кем не советуется. Он принимает решение сразу и навсегда. Иначе он не был бы командиром. Маринеско очень хорошо себя чувствовал в стрессовой ситуации: пожары, взрывы, погони, торпеды. Это его. Он в этом купается. Он во время атаки петь будет. Поэтому для остальных членов экипажа он Бог. Какие они могут ему дать советы, когда он на одном чутье идет? Это как вожак волчьей стаи. Пусть другой волк ему что-нибудь посоветует – так в ответ получит, не обрадуется. Потому что во время торпедной стрельбы он, перископ, лодка и торпеда составляют одно целое. Это не торпеда попадает в цель – это он влетает в борт корабля, рвет его внутренности, урчит, рычит, отрывает дымящиеся куски.
Отсюда и береговая жизнь Маринеско – ему не хватает приключений. И еще – он артистичен. И не только потому, что из Одессы (кстати, уберите из текста то, что он хохол. Таким, как Маринеско, чхать на национальность. Он об этом даже не думает). Он артистичен, потому что ему этой береговой жизни мало. Он много читает. Подводники вообще много читают. Это чтоб не свихнуться.
По немцам. Можно добавить такой эпизод: лодка после удачной атаки всплывает рядом с тонущим транспортом. Немцы вылезают наверх, лениво курят, фотографируют тонущих людей. Тут появляется кто-то с автоматом и устраивает стрельбу по живым мишеням, азартно, с выкриками. Наверх поднимается командир и прекращает все одним движением, все вниз, срочное погружение, а старпому говорит: «Наказать!» – и называется фамилия того стрелка. Старпом смотрит недоуменно. Командир: «Списать на берег. На восточный фронт. Ему хочется пострелять!» – успокаивается и говорит: «Пойми! Это не добавляет нам чести!»
Для немецких подводников слово «честь» было не простым звуком. Немецкий подводник – беспощадная машина, но временами что-то включалось, к удивлению окружающих, и тогда – рыцари, кресты, честь.
***
По «Курску» много всего сказано. На нем столько людей заработало денег, и не только денег, что просто удивительно. Именно поэтому я не люблю высказываться. Конечно, эту трагедию надо делить на две части: взрыв и спасательная операция. По причинам взрыва было столько вранья, что есть ли смысл его опровергать? А сколько людей книги написали! Вот и Черкашин сподобился. Мне не понравилось, что он пытался на американцев все свалить, и я эту книгу читать не стал. Уж больно от нее госзаказом попахивает.
Мне с самого начала казалось, что так, как мы сами можем себя взорвать, никто нас взорвать не сможет. Так, как мы себя развалим, никто нас не развалит, и нечего тут на зеркало пенять. Американцы – наши противники. Неуважение к противнику – первый шаг к поражению. А стенания по поводу того, что они, мол, к нам в терводы лезут, вообще неприличны. Они-то лезут, а вы-то на что? Для того и существует флот, чтоб это «лезут» пресекать. Работа у них такая – лезть, а у вас работа – их гонять. Не будут они лезть, и вы останетесь без работы, а так – все при деле. И правильно они лезут, чтоб вам служба медом не казалась.
Между прочим, и мы лезли и лезем. Есть у тебя разведывательные, противолодочные лодки – лезь. Попался – грош тебе цена, а они молодцы, обнаружили тебя и загоняли до смерти.
Причина взрыва: скорее всего, торпеда. Как она рванула и почему? Повторюсь: сами. Без террористов обошлись. Между первым и вторым взрывом было 2.5 минуты, а в первом нашли потом только одного человека, а по тревоге там 7. Значит, бежали. 2.5 минуты – это огромное количество времени. За это время можно много чего успеть. Или не успеть. После первого взрыва, до второго, видимо, начался пожар, и от него рванули еще 4 торпеды. Иначе чего бы торпедам ждать 2.5 минуты, прежде чем сдетонировать?
Конечно, паника. Люди и виноваты, и не виноваты. Кто и как себя поведет в этой ситуации, одному Богу известно. Не будем их осуждать. Люди на подобную прочность не рассчитаны. Можно, конечно, какими-то тестами установить, кто и на что способен, но так ли это будет на самом деле?
Спасательная операция так же бездарна, как и все у нас теперь. Людей уморили. Они трое суток стучали, что бы там эти Клебановы ни говорили. Говорят, на западе все стуки расшифровали. Там они целые поэмы отстучали. Западникам верю, нашим – нет. Государству плевать на людей. Теперь это ясно всем.
***
Когда я был маленький, я сказал своей бабушке: «Бабушка! Что ты все «бог» да «бог», бога же нет!» – а она на меня посмотрела и говорит: «Сашенька, Бог есть!» Я этот ее взгляд до сих пор помню. Что-то очень нездешнее, холодное до дрожи и в то же время необычайно теплое, до трепета (никак не подобрать слов) входит в тебя, внутрь, и внутри уже все вспыхивает какой-то непонятной томительной радостью. Жуткое и сладкое. Да. Бог есть. Потом уже, под водой, я это понял еще раз. Он есть. И не просто есть: он каждому дает свой шанс.
Я от своей бабушки унаследовал способность чувствовать чужую боль больше, чем свою.
Сначала я думал, что все люди вокруг меня такие же как я, но потом, через много-много ошибок, я понял, что это не так. Все разные: большие, мелкие, умные, глупые, подлые, честные. И чтоб не сильно выделяться среди остальных, ведь у нас это опасно – выделяться среди остальных, – я принял такую форму поведения, что на флоте меня считали немного чудаком, артистом, гулякой праздным, бездельником, лентяем. Я был остер на язык и потому душа кают-компании, когда там нет командиров. Это помогло сохранить себя. Много было всякого рода провокаций – от любимых органов и от начальства – но тот же самый Бог миловал.
***
Конечно, мы с вами свои. Если и болит у нас, то одно и то же.
Я написал историю «72 метра» за 9 месяцев до «Курска». Там у меня лодка тонет, и до поверхности 72 метра, и люди ныряют из отсека в отсек, от одной воздушной подушки к другой, и я нырял вместе с ними, отфыркивался, отплевывался, вычислял в уме, сколько надо пронырнуть и где она может быть – эта проклятая воздушная подушка.
Когда это случилось с «Курском», я был на даче.
Несколько суток я бегал по квартире, телевизор молотил всякую чушь, а я бредил: «Так, ребята, спокойно, все хорошо. Сейчас будем выбираться», – это я про корму. То, что в носу живых нет, было очевидно.
«Сперва водолазов! Где у нас водолазы, глубина-то смешная? Значит, водолазы, и немедленно установить, в каком отсеке они сидят. Это должно быть через корпус слышно. Разговоры будут слышны. И потом они стучат. Конечно, стучат. Надо найти кингстоны. И по ним звуки хорошо будут уходить в воду. Без паники. Это не сложно. Да! У них же там темно. Фонари! Аварийные фонари. По два на отсек, питания хватит на 48 часов. Подэкономят – и на неделю… Пожары! У них там были пожары: электрощиты наверняка сорвало, и КЗ по всем отсекам. Но возгорания локальные. Значит, СО. Спасаемся от СО. Так, думаем: если стучат, значит, СО не в смертельных концентрациях, когда одного вдоха достаточно. Живы. А раз живы, дело поправимо. Надо найти регенерацию и стащить ее в один отсек. Теперь внимание – чтоб убрать СО из воздуха, надо делать так: вскрыть как можно больше банок с регенерацией и развесить пластины по отсеку. В пустой банке оставить парочку пластин, каждому взять по банке и, наклонившись в нее рожей, дышать. Столько, сколько надо. Да! Там есть переносные приборы ГА. Замерить концентрацию СО. С этим решили. Теперь холод в отсеке. Пока не остыл реактор, в смежном с ним отсеке где-то сутки будет тепло. Потом надо искать водолазные свитера. А если не найдут? Тогда только гидрокостюмы. В резине кожа не дышит, и температура тела повысится. Еда. Аварийный запас весь сюда. Должны быть сухари. Вода. Цистерны питательной под рукой, продержатся. А если будет поступать вода? Значит, все наверх, в воздушные подушки. А если попробовать выйти через кормовой люк? Рискованно. Без водолазов никак. Кормовой люк и в обычной – то жизни еле отдается, а тут и вовсе беда. Главное, людей занять. Расписать вахты: кто стучит, кто замеряет СО, кто следит за уровнем воды в отсеке. Не страшно. Где же водолазы? Люк лучше не отдраивать. Резать. Это можно определить. Где эти проклятые конструкторы? Они должны сказать, где и как резать. И потом, ребята из отсеков помогут. Резать отверстия сбоку и входить в отсек по-мокрому. Они все равно останутся в воздушной подушке…»
Через двое суток я понял, что они только имитируют спасательную операцию. Понял: убирают свидетелей. Пошел и напился.
Выпил много, хмель не брал.
***
Вчера у меня брали интервью. Им понравилось то, что я когда-то написал о промышленности – что в лодке при строительстве уже заложена целая сеть мелких недоработок, которые, как реки подземные, соединены и только ждут своего часа, чтоб сложить схему гибели корабля. Для этого и нужны люди в качестве бродячего запала.
Спросили, что я думаю о строительстве лодок вообще. Я им сказал, что я вообще не думаю. Думать надо тогда, когда ты задачу формируешь: зачем тебе лодки, для чего они нужны. Вот смотрю я, например, на такие громадины, как «Акула» или «Антей», и никак не избавиться от мысли, что передо мной родственники того торпедного аппарата на одну гигантскую торпеду, которая призвана была весь Нью-Йорк с причала разнести. Труба от него до сих пор в Северодвинске на берегу валяется и напоминает футляр для трамвая. Не лодки, а острова. Обнаруживаются они быстро. Топятся на выходе из собственной базы. Скрытый вывод их на боевое дежурство маловероятен. И получается, что не лодка под стратегию, а стратегия под лодку. Мне милее всего лодка типа «Пираньи»: тихо прилепились ко всему, что движется, пришли куда надо, что надо напортили и уползли. Экипажа почти нет, вооружения до хрена, боевые пловцы – то бишь решаю любые задачи. Мир-то маленький, чего его баллистическими ракетами портить. Нет, конечно, эти «плавдуры» нужны, но не более чем для отвлечения внимания. Самые рабочие, на мой взгляд, «Пираньи». Все же повторяется. Все по циклу. На мой взгляд, сейчас цикл малых и сверхмалых лодок. На них даже баллистическую ракету можно разместить, было бы желание. Только это будет небольшая ракета, а вреда она нанесет как большая. По поводу вреда природе тоже можно долго спорить, но этот вред на сегодня мне представляется очень локальным. Например, разом запереть весь вражий флот во всех базах. С помощью боевых пловцов. Ставлю везде мины пластиковые с ЯБП размером с кулачок пионерки и… пора предъявлять ультиматум. Мне по душе войны, похожие на шахматные партии: вам, ребята, мат в три хода. Конечно, для отвлечения внимания нужны маневры, походы, красивые мускулы. Походили, потерлись борт о борт, побряцали, а потом… бах!.. и поставили мат совсем в другом месте. Правда, фантастика?