– Необходимо собрать всё, что осталось. Не забывайте вносить отдельные элементы в картотеку, – отдал короткое распоряжение руководитель группы.
Бойцы принялись исполнять приказ, рьяно раскладывая по пакетам части тел и амуниции, разбросанные по опушке. Один из них ненадолго остановился, найдя рядом с оторванной ногой в военном берце пожелтевшую карточку, почти разорванную и забрызганную кровью. С карточки на него смотрела счастливая семья, стоявшая на фоне крепко сложенного кирпичного дома в два этажа.
– Лейтенант, найден идентификационный элемент, – обратился он к своему руководителю.
Тот взял карточку из рук подбежавшего солдата и сделал снимок камерой своего смартфона. Специальная программа обработки изображений проанализировала полученный результат и идентифицировала двоих взрослых по носогубным складкам. Мужчина не был найден по базе, а вот женщина оказалась заключённой из лагеря № 3275, в данный момент проходящей медицинские процедуры.
– Отлично, – чуть слышно сказал лейтенант. – Всё меньше тёмных пятен. Всё меньше «ночных котов». Всё меньше проблем.
До полной победы оставалось двадцать восемь дней.
* * *
Владимир Колотенко
Дом для Тины
Дом хрустальный на горе для неё.
Сам, как пёс бы, так и рос в цепи…
В. Высоцкий
Её идея о строительстве собственного дома, в котором мы сможем жить вместе, наконец, вместе, приводит меня в восторг. Теперь у Тины земля просто горит под ногами, её невозможно удержать: она выбирает место то на берегу реки, то у моря, а то где-нибудь у подножья горы или даже на самой вершине, чтобы мир, говорит она, был перед нами, как на ладони. Она закрывает глаза и улыбается: «И ты будешь нести меня на руках в спальню, в нашу розовую спальню, и мы с тобой...»
Её можно слушать целый день и всю ночь, бесконечно... Когда её глаза переполнены мечтой о счастье, о нашем доме, или, скажем, о детях, наших детях, чьи голоса вот-вот зазвенят в этом доме, слёзы радости крохотными бусинками вызревают в уголках этих ореховых дивных глаз. И мне тоже трудно удержать себя от слёз. И вот мы уже плачем вместе.
Вдруг её шёпот у самого моего уха:
...Если я – твой крест, если я – беда,
отчего же ты дышишь мной тогда?
Если я тебе так мешаю жить,
отчего же ты просто не сбежишь?
Если я тебе – заговор от чар,
отчего унять ты не можешь жар?
Отчего стоять за твоей спиной
доверяешь ты только мне одной?
Отчего себе самому взамен
выбираешь плен у моих колен?
Отчего вопрос и ответ тогда?
Оттого что мы – это навсегдa…
Я не верю собственным ушам: «Это – навсегда»?
Моя кожа – в пупырышках вожделённого трепета и признательности.
Это – навсегда?..
Это – умопомрачение...
А вскоре я уже таскаю песок, цемент, скоблю стены, долблю всякие там бороздки и канавки, теша себя надеждой на скорое новоселье, тешу стояки и планки. Нужна глина, и я рою её в каком-то рву, тужусь, тащу. Проблема с водой разрешается легко, а вот чтобы добыть гвозди, приходится подсуетиться. Дверные ручки ждут уже своего часа – вот только двери установят, и ручки уже тут как тут. Очень тяжеловесной оказалась входная дверь, зато прочность и надёжность её не вызывают сомнений. А вот что делать с купальней – это пока вопрос.
Приходит лето…
– Я хочу… Хочу чуда, милый... Удиви меня!
– Ладно...
Я прекрасно осознаю, что это признание случайно вырвалось у неё, что она восхищается мной, а не моим домом, мной, а не белыми мраморными ступенями, мной, а не просторной солнечной спальней с высоким розовым потолком, мной...
Мной, а не…
– А здесь будет наша купальня! И мы с тобой, как Адам и Ева… Да-да-да, точно так же, как Адам с Евой в том озере райского сада, без придуманных кем-то стыдливых одежд, не стыдясь… Да-да-да!.. А ты как думал?!
– А моя рабочая комната...
– А твоя рабочая комната будет в спальне!
– В спальне?..
– Да! А ты где думал?!
«Сам, как пёс бы, так и рос в цепи…»
Проходит ещё один чёрный день.
Тина разочарована. Я целую её, но в её губах уже не чувствую жара.
– …И ты ведь не хуже моего знаешь,– говорю я,– и в этом нет никакого секрета, что, когда дом построен, в него потихоньку входит, словно боясь чего-то, оглядываясь и таясь, чуть вздрагивая и замирая, то и дело озираясь и как бы шутя, на цыпочках, как вор, но настойчиво и неустанно, цепляясь за какие-то там зацепки, чуть шурша подолом и даже всхлипывая, пошмыгивая носом или посапывая, а то и подхихикивая себе и, наверняка со слезами горечи на глазах, но напористо и упорно, и даже до отвращения тупо, почти бесшумно, но твердо и уверенно, крадя неслышные звуки собственных шагов и приглушая биение собственного сердца, но не робко, а удивительно остро и смело, как движение клинка... в него входит...
–Что? Что входит? – глядя на меня своими огромными дивными глазами, испуганно спрашивает Тина.
Я не утешаю её и не рассказываю, что прежде, чем строить на этой суровой земле какой-то там дом или замок, или даже храм, этот храм нужно, хорошенько попотев, выстроить в собственной душе. Чтобы он был вечен…
И снова и снова напоминаю ей: я хочу, чтобы она восторгалась мной, а не моим домом, мной, а не зеркалами и фаянсами, мной, а не кедровыми полами и резными окнами, вызывающими зависть чванливо-чопорной публики, которую она отчаянно презирает. И еще я хочу, чтобы у неё дрожали её милые коленки, когда она лишь подумает обо мне, чтобы у нее судорогой перехватывало дыхание, и бралась пупырышками кожа при одном только воспоминании обо мне…
Обо мне!..
А не о моём доме.
Об этом я не рассказываю, она это и сама знает!
– Что входит-то? – Её глаза – словно детский крик!
Я выжидаю секунду, чтобы у Тины не случилась истерика. Затем:
– Когда дом построен, – едва слышно, но и уверенно говорю я, – в него входит смерть…
* * *
Зинаида Кулиева
Они называли меня Алания
Белые буквы на спине моей красной куртки не оставляли им шансов поинтересоваться настоящим именем. Заглядывая в мои глаза, сощуренные от ветра и так непохожие на их камчатский прищур, они торопились зайти за спину и, словно выстрел, громко прочитать надпись, заставляя меня таким образом неизбежно обернуться.
– Эй, Алания!
Они – эвены, хозяева Камчатки…
Он потерялся как-то незаметно. Я отвлеклась сфотографировать группу танцующих подростков и через миг поняла, что его уже нет рядом… Искала глазами, бегала по поляне, спрашивала местных, сумбурно жестикулируя. Они качали головами.
Включив в фотоаппарате режим просмотра
снимков, я надеялась понять, в какой именно момент он исчез. Вот мы ещё вместе – фото с моей вытянутой руки. Танцующие фигуры. Стойбище эвенов... И снова начало фотографий: самолёт, аэропорт, Вулканы. Воспоминания утащили меня в самое начало этого путешествия…Мы никогда не обсуждали, кто куда едет. Повинуясь этой негласной традиции, я и в этот раз не спросила. Да он бы и не ответил. Сборы были недолгими, поездка – многообещающей.
И вот он пропал…
За три года, что мы были вместе, я успела привыкнуть к нему. Сотни километров, десятки городов и самое ценное – молчаливое понимание друг друга. Он знал все мои тайны. Я не рассказывала, он просто знал. В особо трудные минуты, обнимая меня за плечи, утешал своим безмолвием, просто находясь рядом. И вот сейчас он исчез…
Словно вязкий камчатский туман, обволакивающий Вулканы, стало проявляться понимание того, что же произошло...
– Пусть он вернется! – мелькнуло у меня в голове, когда я вкладывала в чрево Священного Древа Эвенов горсть мелочи. – Пусть обязательно вернется, чтобы я смогла проститься с ним. Или нет. Не проститься. Вернуть. Нет. Отпустить. Смириться.
Так много я никогда о нём не думала. Мы ведь всегда начинаем усиленно о ком-то вспоминать тогда, когда уже всё потеряно. И задаемся вопросом: почему? Почему именно сейчас, когда так трудно!? Мы забываем, что трудно становится именно от потери, поэтому одного без другого не бывает.
Стало совсем темно. Посреди поляны на деревянной сцене танцевали эвены. Вокруг горели костры. Камчадалы праздновали свой традиционный Новый год – 22 июня, в день летнего солнцестояния. Длинные чёрные тени прыгали сами по себе, не обращая внимания на танцующих. Оттого казалось, что люди и тени от них ничем не связаны.
Праздник был в самом разгаре.
Совсем отчаявшись, я попросила ведущих объявить со сцены о моей потере.
– Не волнуйся, Алания, найдется! – отвечали они. – Сегодня волшебная ночь, и все желания исполняются.
К полуночи я убедила себя, что так нужно, что именно здесь мы должны были расстаться и, наверное, именно так, внезапно. Шаманы «бубнили», праздник подходил к концу. Все прыгали через костер, очищаясь можжевеловым дымом от злых духов, запрыгивая в новый, непредсказуемый год.
Я смирилась.
Праздник закончился. Уходя в свою палатку, услышала:
– Эй, Алания! Вот он, нашёлся.
У меня было много вопросов, но я молчала. Он виновато обвил мою шею, коснулся плеч, но уже как-то по-другому.
–Знаете, – сказала я молодому шаману, принесшему благую весть, – наверное, ему лучше будет с вами. Если он так решил, я готова оставить его.
– Нет, Алания, – ответил шаман, – он здесь не нужен. Он выбрал остаться с тобой. Для нас это лишь сшитые полоски ткани, а для тебя… – Он помолчал.
– Кстати, а что это?– спросил он, покосившись на мою вернувшуюся потерю.
– Флаг, – смущенно ответила я.
– Флаг чего?
– Места, где я родилась, откуда приехала.
Он ухмыльнулся.
– Забирай, – ответил шаман, – нам здесь он точно не нужен.
Они называли меня Алания, так и не спросив моего настоящего имени, просто потому, что им это было неинтересно.
Примечание.
Алания – Республика Северная Осетия. Субъект Российской Федерации, республика в её составе. Входит в состав Северо-Кавказского федерального округа, является частью Северо-Кавказского экономического района.
* * *
Павел Подзоров
Математики
Профессор математики Рассветов шёл по улице. Он задержался на работе и теперь быстрым шагом направлялся домой, пытаясь успеть до дождя. Небо хмурилось. Хмурился и сам профессор, вспоминая сегодняшний разговор с нерадивым студентом Пилипчуком. Негодник посмел заявить, что математика абсолютно не прикладная наука и в жизни бесполезна. «Деньги считать уметь только, да балы в зачётке», – сказал Пилипчук, за что и был отправлен восвояси с «неудом». И всё-таки какой-то неприятный осадок от разговора остался.
Профессор был очень молод. Ему только на днях «стукнуло» тридцать. Естественно, что не все студенты воспринимали его серьёзно. Но таких он быстро ставил на место.
До дома можно было добраться и на общественном транспорте, но Рассветов всегда шёл домой пешком. Ему нравился родной город, и никакая непогода не могла нарушить устоявшуюся привычку.
Возле сквера на скамейке сидела и рыдала девушка. Рассветов по инерции проскочил мимо, но что-то в лице девушки заставило его остановиться.
– Я могу вам чем-то помочь? – вежливо поинтересовался он.
Девушка подняла глаза, и Рассветов увидел, что она молода и весьма хороша собой. Даже слёзы её не портили.
– Чем вы мне поможете? Мобильный в канализационный сток уронила. Толкнула меня тётенька, я и не удержала. – Она всхлипнула. – Это не просто телефон. Подарок это – от бабушки, в честь поступления в институт. Она с пенсии целый год откладывала.
Глаза девушки вновь наполнились слезами. Рассветов растерянно молчал. Не глядя на внушительное звание, он был ещё молод. И вот теперь перед ним сидит и плачет красивая девушка, а он со своей математикой бессилен ей помочь…
Девушка горько вздохнула.
И вдруг ему пришла мысль. Рассветов выхватил из папки лист бумаги и ручку:
– Позвольте, я попробую, если не помочь, то хотя бы успокоить Вас? Математику, надеюсь, помните? Смотрите…
Девушка, всхлипывая, недоумевая, посмотрела на листок.
– Я …кстати, на факультете…. прикладной…. математики учусь.
– Вот и отлично! Сейчас мы её и «приложим»… Итак: «АХ», – он быстро писал. – Где «А» – вы расстроены, и «Х» – у вас пропал телефон. Далее. «ВХ», где «В» – вы спокойны, а «Х», как мы условились выше – пропажа телефона.
На листке образовалась простенькая формула: «АХ = ВХ».
– Что мы имеем? С одной стороны, вы лишились телефона, и вы расстроены, с другой – вы лишились телефона, и вы спокойны… Поскольку телефон утрачен и в том и в ином случае, мы…сокращаем «Х». В результате получаем… – Он быстро зачеркнул «иксы». – А = В.
– В итоге: «А» – вы плачете, или «В» – вы спокойны… Выбор – за вами.
Рассветов посмотрел на девушку. Она отвлеклась, наблюдая за его примитивными вычислениями, и уже не всхлипывала.
– Правильно! Математически всё верно. – Девушка посмотрела в глаза Рассветову, и он увидел в них интерес. – Вы правы. Действительно не стоит сожалеть о том, чего нельзя исправить… Спасибо Вам.
Она встала, застенчиво улыбнулась и пошла вниз по улице…
Рассветов направился в противоположную сторону. «Вот и математика пригодилась», – думал он. Домой не хотелось. Его непреодолимо тянуло назад. Первые капли дождя упали на мостовую. Перед внутренним взором Рассветова стояло лицо девушки – то жалобное, то улыбающееся.
Больше всего на свете он желал, чтобы девушке вернулся телефон. А ещё лучше, чтобы телефон вернул он – Рассветов. А потом они бы просто шли