— Какого черта? — Нейтан отстранился, встал на колени у нее между ног. Эмитист не могла быть девственницей. У нее ребенок.
Однако на внутренней стороне ее бедра алела кровь. И он припомнил, что почувствовал преграду еще до того, как она вскрикнула от боли.
Она была девственницей.
Как, черт возьми, такое возможно?
Перед глазами мелькнула черная пелена, но Нейтан поспешил закрыть их, чтобы не видеть ее, лежащую на боку, свернувшись в клубок и обхватив руками колени, с лицом искаженным страданием.
Но это не мешало ему совершенно ясно осознавать, как такое стало возможным.
Негодяи обманули его.
Глава 7
Нейтан прижал к глазам сжатые в кулаки руки, едва сдерживая крик боли, такой же острой, как ее боль.
Как мог отец так поступить с ним?
Ведь это его отец сказал Филдингу, что Эмитист тайно родила ребенка. Нейтан понял это в тот самый момент, когда друг признался, что ему сообщили об этом по секрету и его крайне огорчает необходимость приносить такие дурные вести. Нейтан сразу распознал манеру отца использовать простака, чтобы тот сделал за него грязную работу.
Но Нейтан никогда не подвергал сомнению правдивость этой истории. В то время он ни за что бы не поверил, что его отец способен опуститься до такой низости, намеренно очернить доброе имя женщины только потому, что она могла помешать осуществлению его планов.
Нейтан наивно полагал, что отец — с большим тактом и снисходительностью — пытается предупредить о подстерегавшей его опасности. Дает ему шанс самому освободиться из зловещих пут, вместо того чтобы просто вмешаться, используя свою власть, как он обычно делал. Нейтану казалось, что отец предоставляет ему последнюю возможность доказать свою способность сделать правильный выбор. Что ему предлагают одуматься и перестать противиться усилиям семьи устроить его брак с Лукастой, не обсуждая с родными ужасную ошибку, которую он чуть было не совершил, действуя по своему разумению.
Нейтан считал, что для отца важны их взаимоотношения. Что все его уловки проистекают из желания избежать прямой конфронтации с сыном, которая могла закончиться полным разрывом.
Правда оказалась больнее пощечины. Отца интересовала только возможность заключить альянс с Делакортами. Он был убежден, что все его сыновья должны стать влиятельными фигурами в обществе. Не исключая и самого младшего.
Цена не имела значения.
Как и то, кто заплатит эту цену.
Эмитист снова застонала и, приподнявшись, с ненавистью взглянула на него.
— Мне следовало знать, что ты не принесешь мне ничего, кроме боли, — сказала она, прервав его мучительные раздумья и напомнив о том, что она сейчас страдает, испытывая реальную физическую боль. Боль, которую причинил ей он. — Что ты поманишь меня… А потом заставишь страдать.
Так вот как она это воспринимала? И наверное, была права. Эмитист не могла понять, почему он так внезапно охладел к ней. Почему так грубо вычеркнул ее из своей жизни. И сделал это публично. Нейтан вспомнил ее лицо в тот вечер… О господи, этот изумленный убитый взгляд, когда он прямо дал понять, что порывает с ней. Какой подавленной она была, когда он стал танцевать с другими девушками. Что он наделал?
Почему он не стал задавать вопросы? Почему не пошел прямо к отцу и не потребовал доказательств?
Потому что, наконец, увидел способ заслужить отцовское одобрение, вот в чем дело. То, что с этой историей он послал к нему Филдинга, ясно дало Нейтану понять, что старик категорически против его брака с Эмитист. У него были свои планы насчет младшего сына. Планы, в которые не входила его женитьба неизвестно на ком и отъезд в деревню, где Нейтана ожидала сельская жизнь.
И Нейтан стал ему подыгрывать. Он не позволил себе проявить слабость к ее слезам, убедив себя, будто они лишь подтверждают ее вину. Будто она расстроена тем, что раскрыли ее тайну.
И все же в глубине души Нейтан знал, что разбивает ей сердце.
Он понимал это, будь он проклят!
Вот и сегодня. Нейтан чувствовал, что она невинна Но, как и раньше, не поверил своему внутреннему голосу, предпочитая верить в ложь. Потому что это избавляло его от чувства вины. Ему не хотелось быть человеком, который разбивал ее сердце. И он упорно твердил себе, что у нее нет сердца. Что она лживая интриганка.
Но теперь ему пришлось почувствовать себя виноватым. Он действительно заманил ее, а потом заставил страдать. И не один, а уже два раза.
Нейтан поспешил закрыть глаза на неудобную правду: Эмитист искренне любила его.
И позволил одному слову лжи уничтожить все.
Все эти потраченные зря жалкие, проклятые годы… Все эти годы он верил в ложь. И позволил ей проникнуть так глубоко, что она полностью исказила его взгляд на жизнь.
У Эмитист не было тайного ребенка. Она приехала в Лондон не для того, чтобы с помощью хитрых уловок заманить в свои сети мужчину. Она была невинна. Невинна!
Эмитист снова застонала и попыталась сесть.
И Нейтан, очнувшись, подумал о том, сколько времени стоит над ней, в ужасе осознавая страшную ошибку, которую совершил. Слишком долго. Ведь потребовалось всего несколько секунд, чтобы правда словно молния поразила его. И все это время Эмитист страдала, потрясенная грубым болезненным вторжением в ее тело. Ей нужно было помочь. А он стоял перед ней на коленях, как болван, от которого не было никакого толку, потому что все его мысли унеслись на десять лет назад.
В его сознании самым страшным была обида, которую он нанес ей тогда. Но для Эмитист это было страдание, на которое он обрек ее сейчас.
И с этим он обязан был что-то сделать. Он должен облегчить боль, причиной которой стал сегодня, доказать, что он не безжалостный человек, который не дал ей ничего, кроме горя.
И не нужно заводить разговор о том, что случилось десять лет назад. Не этого она от него ждет.
Нейтан вспомнил о том, как чуть не начал расспрашивать Эмитист о той маленькой девочке, которую принял за ее дочь. И о человеке, который, по его мнению, был ее отцом. О том человеке, которого считал подлым соблазнителем.
Но этим соблазнителем был он сам. Эмитист не знала другого соблазнителя, кроме него. Это он грубо и бесчувственно лишил ее девственности. Как будто мало было того, что он разрушил ее надежды десять лет назад. Чего это ей стоило? Он никогда раньше не задумывался над этим. Она уехала из Лондона в самый разгар сезона. И так никогда и не вышла замуж…
— Я больше никогда не сделаю тебе больно, не заставлю тебя страдать, — поклялся Нейтан.
— Конечно нет, — твердо ответила Эмитист, потянув на себя одеяло, чтобы прикрыть грудь. Потом свесила ноги с кровати. — Потому что я тебе не позволю.
— Подожди! — Нейтан схватил ее за плечи и, когда она даже не повернулась к нему, произнес, глядя на ее застывший профиль: — Подожди, не уходи. Позволь, я принесу тебе… что-нибудь выпить. Да, выпить. Конечно, мне следовало запастись горячей водой, чтобы предложить тебе ванну, но сейчас на это уйдет слишком много времени.
Нейтан дрожал, с трудом выдавливая из себя слова. Его речь стала почти невнятной. Но какой человек мог бы оставаться спокойным, узнав, что десять лет назад с презрением отверг единственную женщину, которую любил, потому что не нашел в себе достаточно мужества, чтобы разоблачить самую подлую ложь о ней? И только когда в очередной раз обошелся с ней, как с самой настоящей потаскухой, ему, наконец, открылась правда о том, что она была девственна и не повинна ни в каких преступлениях.
Вскочив с кровати, Нейтан вышел из комнаты и метнулся к буфету, где держал графин с хорошим бренди. На миг ему вдруг захотелось стать католиком. Как хорошо было бы пойти к священнику, исповедаться и избавиться от чувства вины, прошептав несколько молитв.
Плеснув в стакан добрую порцию бренди, он поспешил назад в спальню и с облегчением увидел, что Эмитист по-прежнему сидит на краю кровати, закутавшись в одеяло, а не бегает, как он боялся, по комнате, собирая свою разбросанную одежду.
Нейтан протянул ей стакан, который она приняла с хмурым видом.
— Я… мне очень жаль, что это было больно. Так часто бывает в первый раз. Я думаю…
— Мне странно, что кто-то решается на второй, — перебила Эмитист и, глотнув бренди, поморщилась.
— Возможно… другим мужчинам удается сделать это не так неловко, как мне, — признал Нейтан, проведя рукой по волосам. — Если бы я знал… — Нет, он не должен говорить ей этого. Или должен? И объяснить, почему думал иначе. — Я неправильно понял. Дело в том… я думал, что тебе не терпится…
Нет, все не то. Он не может ни в чем винить ее. Это его ошибка. И ему ее исправлять.
Нейтан знал только один верный способ сделать это. Он сделал глубокий вдох.
— Мы должны пожениться, — сказал он. Это было бы соразмерное наказание за все, что он ей сделал. Последняя жертва, которую он мог принести в оправдание своего греха.
Однако Эмитист нахмурилась еще сильнее:
— Мы не станем делать ничего подобного!
— Но мы должны, Эми, как ты не понимаешь? — Нейтан сел на кровать рядом с ней. — Я лишил тебя девственности, погубил тебя…
— Ты ничего меня не лишил. Мы договорились провести вместе ночь и, как я надеялась, с удовольствием. Какая глупость, — с горечью произнесла она.
Нейтан вздрогнул. Если бы он предложил ей это десять лет назад, Эмитист была бы на седьмом небе от счастья. Тогда она любила его.
А теперь она не ждала от него ничего, кроме разочарований, как, впрочем, и все остальные.
— Ты ошибаешься, — возразил он, — это легко исправить. — Если бы он стал ее мужем, она не была бы разочарована. Он стал бы лелеять ее. Был бы ей верен. Загладил бы все обиды, которые причинил ей. Защитил бы от любого, кому вздумалось обидеть ее.
— Но не с помощью женитьбы, — возразила Эмитист. — Я согласилась на твое предложение, потому что считала тебя человеком, способным не всегда держать себя в рамках… приличий. Ты совершенно ясно дал понять, что не имел намерения жениться на мне, ни десять лет назад, ни теперь. Ты заставил меня, — сказала она, ткнув пальцем ему в плечо, — поверить, что с тобой безопасно иметь дело. О господи, почему я никак не научусь? Как я могла надеяться получить от тебя что-то, кроме разочарования? Думать, что ты при твоей репутации ловеласа сможешь сделать это… — Эмитист махнула рукой, в которой держала стакан с бренди, в сторону смятых простыней, — приятным! Теперь оказывается, что даже это не самое глупое из моих заблуждений в отношении тебя. Теперь ты говоришь о том, что хочешь навязать мне путы супружества.
Эмитист поставила стакан с бренди на ночной столик и встала.
Надо срочно что-то делать, решил Нейтан, нельзя дать ей так уйти. Он никогда не сможет ее вернуть и никогда не сможет освободиться от чувства вины. Внутри у него похолодело.
Думай, думай! — приказал он себе.
У Нейтана сложилось впечатление, что чем сильнее он пытался удержать Эмитист, тем упорнее она пыталась освободиться.
Она сказала, что надеялась чувствовать себя с ним в безопасности… это означало приходить и уходить, когда пожелает.
И наконец, она хотела получить удовольствие.
Собрав последние остатки способности рассуждать, Нейтан откинулся на подушки и сложил руки за головой, глядя, как Эмитист пытается, не уронив своего достоинства, встать с кровати. Однако сделать это оказалось отнюдь не просто, учитывая, что единственное, чем она могла защитить его, было изрядно побитое молью одеяло, при каждом неосторожном движении обнажавшее не меньше того, что оно прикрывало.
— Ладно, — с притворной непринужденностью произнес Нейтан, — ты не хочешь за меня замуж. Я могу это понять. Потому что, сколько себя помню, мне постоянно твердили, что я полное ничтожество.
Если не считать нескольких коротких недель десять лет назад, когда одна девушка, только что приехавшая из деревни, ловила каждое его слово. Когда она его видела, ее лицо озарялось. Никогда и ни с кем Нейтан не чувствовал себя так хорошо, пока не встретил Эмитист.
Его спокойный голос и видимое равнодушие возымели на Эмитист мгновенный и весьма порадовавший его эффект. Как опытный грум успокаивает раненую норовистую кобылу, так и его кажущееся отступление подогрело ее любопытство. Эмитист перестала шарить по полу, подбирая предметы своего туалета, и впервые с того момента, как Нейтан покинул ее тело, посмотрела прямо на него.
Правда, вместе с любопытством в ее взгляде еще сквозило беспокойство.
— Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что ты полное ничтожество? Ты сын лорда Финчингфилда.
— Отец всегда был моим самым суровым критиком. Понимаешь, у меня никогда не было амбиций, что является самым тяжким грехом, который только может совершить отпрыск семейства Хэркорт.
Нейтан чувствовал определенное удовлетворение, что порвал с отцом и вырвался на свободу задолго до сегодняшнего дня. В противном случае ему пришлось бы пойти и сказать отцу, что он никогда не простит ему того, как он поступил с Эмитист. И сделал его пособником в ее несчастьях.
Тем временем Эмитист нашла один ботинок и, усевшись на край кровати, стала натягивать его на ногу.
Нейтан сел, придвинулся ближе и обхватил ее руками за талию.
— На самом деле тебе ведь не хочется уходить, верно? — шепнул он ей на ухо.
Эмитист вздрогнула, но не оттолкнула его.
— Я больше не заикнусь о женитьбе, — выдохнул он и слегка укусил ее шею, — если мысль о том, чтобы связать себя брачными узами с таким человеком, как я, тебе так противна.
— Дело не в тебе, — задыхаясь, ответила Эмитист, непроизвольно вытянув шею. — Я вообще не хочу выходить замуж. Ни за кого.
Губы Нейтана скривились в горькой усмешке. Хэркорт подозревал, что и в этом ее решении тоже могла быть его вина.
— Я понимаю тебя, — согласился он. — Я прошел через это унижение, оказавшись связанным с женщиной, не питавшей ко мне ничего, кроме отвращения. И мне бы не хотелось снова оказаться в этом состоянии.
— Но ты сказал…
— Это был шок, моя милая, — Нейтан скользнул одной рукой под одеяло и обхватил грудь Эмитист, — когда я обнаружил, что ты девственна. Но если ты действительно не хочешь замуж, мы можем забыть об этом.
— Здесь нет никаких если, — твердо произнесла она. — Я легла в твою постель не для того, чтобы заставить тебя сделать мне предложение.
— О-о? — Хэркорт нежно очертил языком ее ухо. — Тогда, может быть, ты скажешь, чего хотела добиться от меня. Ты ведь не из тех женщин, для которых любовные похождения обычное дело. Я прав?
— Конечно нет. Ты сам только что убедился в этом! Я… — Эмитист замерла на вдохе, когда он стянул одеяло и принялся ласкать обе ее груди.
— Тогда объясни мне, — настаивал Нейтан. — Расскажи, что тебе от меня надо.
— Я точно не знаю, — задумчиво произнесла она. — Мне просто… хотелось узнать, как это бывает.
— Любопытство? Это все, что привело тебя сюда? Я тебе не верю, — упрекнул он, сильно прикусив мочку ее уха.
— Ладно. Нет, не только это, — призналась Эмитист, прикрыв глаза. — Это… это все зрело какое-то время.
— Зрело, конечно, — согласился Нейтан, скользя рукой вниз по ее телу, пока не добрался до мягких волосков внизу живота.
— Меня тошнит оттого, что люди указывают мне, как я должна себя вести, — сказала она, запрокидывая голову, — как думать. И никогда не быть… счастливой. Я хотела… — Его рука скользнула ниже, и Эмитист, запнувшись, замерла.
— Ты хочешь вырваться на свободу. Быть собой. Даже если еще точно не знаешь, что из этого получится.
— Да, — простонала она. — О да… но как ты?..
— Как я узнал? А что, ты думаешь, я делаю в Париже?
— Я не знаю. Я не знаю, что ты делаешь. Но…
— Но это хорошо, верно? Теперь никакой боли. Только удовольствие, обещаю.
Нейтан снова уложил Эмитист на кровать и, опустившись сверху, стал целовать ее.
Сначала она отвечала на его поцелуи, но потом застыла и, отведя голову в сторону, спросила: