— Все! Первым делом по приезде в Томск — иду к ректору. Он точно примет тебя на должность завкафедрой по эротике, место пока свободно.
— Благодарствую! Ехидная моя.
— Да нет, Дима, — стала серьезной Лена. — Просто раньше я считала, что ограничения в одежде и сексе существуют для того, чтобы люди могли заниматься полезной деятельностью, не смущаясь голых тел.
— А ты была хоть раз на нудистском пляже?
— Нет. А что, в Сочи есть?
— А то! Вот обязательно затащу тебя. Посмотришь, там обнаженные люди спокойно занимаются обычными делами и не комплексуют.
— Наверно, в нудисты идут импотенты.
— Ну уж. Просто нормальные люди умеют регулировать свои эмоции применительно к ситуации. А обнажение — ради единения с природой.
— Да уж, — вздохнула Лена, — я вот не сумела прореагировать адекватно тогда в гостинице, разделась… девка!
— Ой, какое извращение! — поморщился я. — Ты и в постель с мужем полезешь одетой?
Лена с интересом взглянула на меня.
— С то… с мужем разденусь.
Я прямо засветился от фрейдовской оговорки, она не представляет мужем никого, кроме меня!
— Хочешь лимон? — издевнулась девушка. — А то такое блаженство на лице.
Я обхватил игрунью на нервах за теплую талию и чмокнул в щечку:
— Вот тебе, чтобы не зазнавалась.
— И тебе, — чмокнула она меня таким же поцелуем.
Марсианские формы здания аквариума настроили на ожидание чудес.
Больше всего удивил сам стеклянный сводчатый туннель.
Хищные остроносые акулы плыли прямо на посетителей, раскрыв зубатый рот, явно желая проглотить нас. Но проплывали вверх, мимо, сверкая плавниками, в соседнее отделение аквариума, где разворачивались и устремлялись в тщетную атаку уже с другой стороны.
— Как им хочется сожрать нас! — поежилась Лена и прижалась ко мне. — Неужели не устают бесполезно нападать?
— Они не понимают, что между ними и людьми непреодолимая преграда, — ответил я, — все думают — вот он, желанный миг насыщения человечиной!
— Брр! — задрожала Лена. — А это змеи, да? — увидела она серебристые ленточки, выписывающие причудливые танцевальные па.
— Нет, это снежные мурены. Они кажутся змейками, потому что их плавники срослись в ленту. Вообще-то они безобидные и даже узнают хозяина, когда приходят их кормить.
— Как, по голосу?
— Не знаю как, но сразу подплывают к месту кормежки, как только он появится. Мне кажется, что у всех животных телепатическое восприятие гораздо лучше развито, чем у человека.
— Да, я знаю, люди раньше читали даже мысли друг друга, но потом стали пользоваться этим против соседей, и эволюция позаботилась убрать это свойство, чтобы не погиб род людской.
— Ого! — потискал я девушку в объятиях. — Ты тянешь уже по эрудиции на доцента.
— Ну тебя! — притворно сердито высвободилась она из моих рук.
Грозные пираньи носились стаями и щелкали зубами. Но больше всего было красных и оранжевых рыбок.
— А почему тут только такие яркие рыбки? — спросила Лена.
Я был рад показать колдунье свои знания морской фауны и прочел небольшую лекцию.
— Видишь вон те яркие красные пеньки с золотистыми чашами наверху и водянистыми голубыми щупальцами?
— Какие красивые кустики!
— Это не кустики, это актинии, морские животные из класса кораллов. И вот там: красные, зеленые, серебряные звездочки — это все актинии, прикидывающиеся растениями. Но как только рыба проплывает мимо их щупалец, они опутывают ее и выпивают кровь.
— Какая мерзость! Вампиры! Зачем тогда их держат в аквариуме?
— Чтобы чистили его от мелких рыбешек, которых может расплодиться столько, что в воде не хватит кислорода для питания других обитателей.
— Так они съели всех рыб, кроме красных?
— Точно. Красные, оранжевые — это ядовитые крылатки и рыбы-клоуны, единственные выживающие рядом с коварными актиниями.
— Ой, хочу на воздух, — сказала Лена, — здесь одни кровожадные чудовища.
Мы вышли из аквариума.
По поляне гуляли три важных павлина, которые никак не хотели распускать хвосты, несмотря на призывы зрителей.
Лена позвала негромко:
— Пава, пава!
Ближайший из павлинов сначала скосил один глаз и… подошел к девушке.
— Ну распусти хвостик, я никогда его не видела, — сказала Лена и сыпанула на траву кукурузы из пакетика.
Павлин дернул глазом на зерна, однако клевать не стал, повернулся хвостом к Лене, застыл на месте и, отряхнувшись для приличия, медленно раскрыл свой пышный разноцветный веер. Потом, так же медленно, начал разворачиваться, демонстрируя свой роскошный наряд. Толпа возликовала.
— Девушка, это он перед вами красуется! — закричал один мужчина из публики. — Надо же!
— Ты бы и сам не прочь покрутить хвостом перед такой, — тихо заметил ему его приятель, но Лена расслышала и дернула меня за руку:
— Пойдем!
— Что ты смутилась? — сказал я. — Удивительное дело, перед тобой даже павлины замирают.
— Ну тебя!
Подивились мы и на толстенное тюльпановое дерево, мощные корни которого правильным конусом ушли в гранитное основание, которым оно было огорожено. Задрали кверху головы у высоченных секвой с шершавыми красноватыми стволами, воздевших свои зеленые кроны к самым небесам.
— А в Сибири кедры еще выше, только вот почему, там же холодно?
— Зато у них такая теплая шуба, что только расти и расти под ней, — нашелся я, не зная правильного ответа.
Лена почувствовала мой шутливый тон.
— Ты был бы хорошей шпаргалкой по мобильнику — всегда знаешь ответ. У нас студенты покупают «клопы» к мобильникам и слушают подсказки.
— Ну, это старая шутка, еще из фильма про Шурика.
— Ты зря. Телефончик сейчас умещается невидимо, в ухе, и без проводов. А микрофон зашит в одежде.
— А сам мобильник? Его же может нащупать препод?
— Нет, мобильники за дверью, радиоизлучения «клопов» хватает.
— Изобретатели! Скоро и вправду в институтах будут включать глушилки.
— Уже хотели! — торжествующе произнесла Лена. — Нельзя по закону.
— Да, с новым поколением мне не потягаться!
— Не прибедняйся, студенты глубоко не шарят в познании, как ты, так, развлекаются.
Я был горд оценкой своего интеллекта.
Мы замерли у искусственной речки с ровными гранитными бережками, журчащей среди невообразимо плотной массы растительности. Снизу ярус густого кустарника, сверху над водой пальмы смыкают игольчатые листья.
— Куда она бежит? Пошли по течению, — предложила Лена.
Речка расширялась в живописные заводи, в них плавали лотосы и кувшинки. По берегам высились впечатляющие заросли папирусного бамбука.
В нижнем парке кусты зелени заходили прямо в самую воду озерка, по которому величаво скользили лебеди. Посетители молча стояли, подолгу не произнося ни слова, потрясенные таинственной притягательностью этой тихой, неброской красоты.
Лена оперлась двумя руками на мою руку, почти вцепилась в нее. Я боялся дрогнуть мускулами даже на миллиметр, чтобы не разрушить прочную связь наших бившихся в резонанс сердец. «Настоящее единение познается не в движении, а в застывшем оцепенении тел, прислушивающихся к Вечности», — подумалось мне в тот момент.
— Смотри — лебедь и лебедка, — прошептала наконец Лена.
Я не стал уточнять, я и так понял ее мысль: это мы с ней отразились в воде в виде пары прекрасных птиц, благородных в своей верности и неразлучности.
— А если одна из птиц погибнет? — сжалась Лена, почти повиснув на мне.
— Тогда другая камнем бросится с неба и разобьется, — тихо ответил я.
Слезы выступили на печальных глазах моей любимой.
— А у людей? У людей может быть такая любовь?
Я повернулся — осторожно, на полкорпуса, и молча прижал ее к груди.
Лена доверчиво уткнулась в мое плечо, а я несколько раз погладил ее по голове, как ребенка.
— Пошли-и? — напевно произнесла она, подняв голову и заглянув мне в глаза.
— Пошли-и, — повторил я за ней и взял ее за руку.
Не было ни объятий, ни поцелуев, но почему этот момент запомнился мне как самый пронзительный в моей жизни?
Набродившись, мы наконец решили из нижнего парка подняться на фуникулере в верхний.
Мы сидели рядом, взявшись за руки, и молчали — удивительно, но не было слов, чтобы передать насыщение подлинной жизнью, которая познается в единении с природой.
Наверху, миновав каменных львов на балюстраде, мы устремились мимо цветистых клумб — в центре каждой по развесистой карликовой пальмочке — к возвышавшейся на пригорке мавританской беседке в окружении кипарисов.
Беседка эта прославилась как место, где влюбленные из разных городов России, встречаясь в Сочи, назначают друг другу свидания.
Вот и сейчас, с букетом магнолий, там стоял мужчина средних лет.
Он внимательно посмотрел на Лену и спросил:
— Девушка, вы, случайно, не из Западной Сибири?
— В общем, да, из Томска, а почему вы так думаете?
— А я там, только в Тюмени, познакомился с женщиной, очень похожей на вас, но постарше. Не ошибусь, если вы из кержацкого рода.
— Не ошибетесь.
— Только там сохранились истинно славянские внешность и характер. Мы созвонились и договорились встретиться сегодня, вот здесь. Но жду уже два часа, наверно, она не смогла приехать. Возьмите эти цветы! Молодой человек, пожалуйста, не ревнуйте, этот подарок — в лице вашей дамы — всем славным сибирячкам. — Мужчина говорил немного торжественно, но мне это не показалось неуместным — я и сам был в каком-то приподнятом настроении и готов был делиться своей радостью с первым встречным.
— Что вы, мне неудобно, — на секунду заколебалась Лена. Но потом протянула руку и взяла душистые магнолии.
Вдруг мужчина, посмотрев вниз, крикнул:
— Аня! Я здесь!
Оглянувшись, я увидел белокурую женщину, из последних сил спешившую в горку, в нашу сторону.
— Встречайте свою даму, — с непритворной радостью сказал я, — она сейчас упадет от усталости.
— Возьмите цветы, — быстро сунула Лена букет в руки счастливца, и тот ринулся по склону вниз.
Видно было, как возлюбленная свалилась на руки обожателя, а тот, не стесняясь, присел на колени и осторожно ее поцеловал.
— Нет, Лена, подумать только — ты знаковая фигура, только появилась — и притянула влюбленных друг к другу, — сказал я восхищенно, без намека на юмор.
— Ты весь день сегодня льстишь мне, — ответила она, тоже без шутки и без упрека, скорее задумчиво.
Я догадался, какая борьба происходит в этой цельной, естественной натуре, наделенной от природы острым проницательным умом. Мое предположение тут же подтвердилось.
А произошло следующее. Мы поднялись к водопаду. Его тут называли «бесстыжий». Голубой поток, ниспадавший из расщелины, образовывал в нижней выемке почти вертикальное сердечко, поразительно похожее на обнаженное женское лоно. Вода тонкой длинной струей с брызгами падала вниз… Я пошутил, довольно рискованно:
— Интересно, найдется у природы достойный орган для таких волнующих гениталий?
Лена с улыбкой взглянула на меня:
— Размеры имеют значение. И потом, тут же: — Ты меня сексуально тестируешь?
— Да нет, спонтанная мысль, — смутился я.
— Закроем тему, знаешь, я так проголодалась! Пошли вниз, в кафе.
По дороге я думал: а ведь она не испугалась моего невольного, но явного намека на половую близость. Только все переиначила. Да как ловко!
Мы вернулись к площадке перед фуникулером. Еще издалека наши ноздри уловили одуряющий запах поджаренного мяса, смешанный с запахом дымка. На площадке вовсю шла торговля настоящими кавказскими шашлыками из баранины. У прилавка выстроилась небольшая очередь. Чуть в стороне над длинным казаном священнодействовал впечатляющей внешности грузин. Лена выхватила из сумки бумажник и, подбежав к нему, минуя очередь, протянула деньги:
— Можно мне два, я ужасно хочу есть! Пожалуйста!
Грузин сначала нахмурился — нарушительница порядка! — но, взглянув на девушку попристальней, расплылся в улыбке:
— Вах! Разве можно отказать та-к-кой красавица?
Сам принял от нее деньги и с поклоном вручил два дымящихся шашлыка.
Я даже не успел опомниться, как мы уже сидели за столиком и уминали румяные горячие кусочки с ароматом южных специй.
— Ну ты деловая! — вымолвил я. — Только не обижай меня тем, что будешь меня кормить.
Питание за счет студентки не входило в мои планы. Я подцепил Ленину сумочку и сунул в нее банкноту. Лена порывалась сделать протестующий жест рукой, но я уже вскочил из-за столика — заметил рядом с шашлычным прилавком другой, где разливали душистое домашнее вино, очереди там не было.
— Это настоящее мукузани, в городе его редко купишь! — Я поставил на столик фужеры в виде грузинских кубков — чаша яйцеобразной формы на невысоком основании, почти без ножки.
— Какая прелесть! — восхитилась Лена изяществом сосуда и отпила глоток.
Я промолчал, для меня не было картины прекрасней, чем светящееся радостью лицо моей богини.
— Смотри, какая красота, — сказала она, посмотрев вниз, на город.
Я повернул голову, действительно, отсюда, с высоты птичьего полета, Сочи выглядят притягательно.
— Не хочется уходить… Но… знаешь, пойдем, помнишь, там, у балюстрады, стояли скамейки, оттуда тоже все видно.
— Помню. Только мы лихо проскочили их, в броске на запах шашлыков, — пошутил я.
Мы допили благоухающий напиток и отправились искать свободную скамейку. Все ближайшие были заняты, но нет худа без добра — чуть дальше мы обнаружили скамью, вырубленную в туфовой скале, еле различимую сквозь ветви кустарника.
Сверху и сбоку от посторонних глаз скамью скрывали нависшие стенки грота, а спереди — густая спутанная зелень, сквозь которую все же просматривалась изумительной красоты панорама — город и море.
Лучшего места для уединения найти было невозможно!
Я расстелил куртку на жестком ложе, благодарный судьбе, что неведомо зачем прихватил ее с собой просто так, на всякий случай — погода была теплая, почти жаркая. Скамейка была свободна только потому, что никто не отваживался сидеть на холодном камне.
Мы сели рядом и обнялись — спокойным надежным объятием, как влюбленная пара во время свадебного путешествия.
— Смотри, орел! — неожиданно воскликнула Лена.
Распластав огромные крылья, грозная птица планировала вниз, что-то держа в когтях.
— У него зайчик! Маленький белый зайчик, — закричала Лена, рассмотрев с двухсот метров представшую ее глазам картину. — Он трепыхается! Он живой! — И расплакалась.
— Что ты, что ты, Лена. — Стал я гладить ее по льняным волосам. — Не надо, это вечный закон природы — сильный поедает слабого.
Девушка в ужасе прижалась ко мне, как бы ища защиты.
— Милая, я с тобой, я теперь всегда буду с тобой.
— Правда? — Ее распахнутые глаза еще излучали испуг, но постепенно взгляд ее потеплел, она успокоилась.
Я взял ее руку, повернул ладонью вверх и вжался губами в нежную теплую лощинку посередине. Потом кончиком языка стал слизывать линии бороздок, образующих затейливый рисунок, неповторимый для каждого, словно пытался проникнуть в тайну ее натуры, постичь загадку этой непостижимой прелести и глубины. Затем кончиком языка стал ласкать промежутки между тонкими пальчиками и нежно щекотать их боковые поверхности. Я делал все бездумно, повинуясь одному желанию нежно ласкать любимую. Лена затихла, замерла, не шевелилась. Потом, другой своей рукой, она обняла меня за шею и поцеловала — сначала возле подбородка, потом возле самых губ. Я едва не задохнулся, а она, положив мне на глаза ладонь, очень нежно взяла мою нижнюю губу в свои губы. Ее мягкие, теплые губки с терпким привкусом виноградного вина трепетали, вибрировали. Потом она ртом втянула мои губы в свои, прикусила их зубками и кончиком языка нащупала мой язык.