– Так мне его еще и поблагодарить нужно? – выдавил из себя Дим сочащуюся ядом фразу.
– Было бы неплохо. Но это как сами знаете.
Дим, развернувшись, промаршировал на выход. К черту! Он, полыхая злобой чистейшей концентрации, рванул на полигоны и с редким удовлетворением метал заряды в обугленную мишень до тех пор, пока не закончилась энергия. После, лежа дома, под невнятное бухтение жены обдумывал, как же ему подойти к Ноту, как переступить через все, что успело скопиться между ними, и попросить.
Нот нашел его сам, когда Дим, взъерошенный, сидел за компьютером и бессмысленно пялился в экран, перебирая все катастрофы, катаклизмы за последнее время. Где искать? Что искать?
– Ты ничего уже там не найдешь. Место зачистили под ноль, уволокли скорее всего даже крупицы соли, – раздался насмешливый голос у него за спиной.
Дим раздраженно выдохнул, но промолчал.
– Предлагаю устроить пикник в одном глухом белорусском лесу.
– Это еще зачем?
– Я там как-то случайно наткнулся на место расстрела времен оккупации. Шансы, конечно, не велики, но может быть, найдем что-то подходящее.
Дим поморщился, чувствуя себя вандалом и могилокопателем. Но вспомнив, что его заставил вытворять Дору, плюнул на внутренние противоречия и согласился.
Всю подготовку к экспедиции Нот взял на себя, буквально на пальцах объяснив упирающемуся Диму, что это не первая его экспедиция. Поэтому Дим стоял на перроне с фактически пустыми руками, курил и жутко нервничал. Еще и Мила перед самым отъездом устроила некрасивый скандал, опять вышвыривала его вещи из шкафа, металась по дому, вспоминала всю их жизнь, выгребая мусор из самых темных уголков памяти. Дотошно перебирая прожитое, шипела гюрзой и сочилась злыми словами.
«Разведусь, – устало думал Дим. – Надоело».
Троицу Нот-Дору-Костик Дим заметил издалека. Костик в радостной лихорадке обскакал Дима, тормошил его ежесекундно и вообще горел каким-то нездоровым румянцем, пока Дору и Нот, тихо переговариваясь, перебирали вещи. Дим пытался не смотреть на две макушки, склоненные друг к другу, и не додумывать о том, что их связывало. Поэтому он смотрел на Костика, тот же старательно отворачивался, убегал смотреть табло, покупать воду, то доставал телефон, то прятал его, но его взгляд словно магнитом возвращался к той же паре. Он резко заливался румянцем и начинал суетиться с удвоенным рвением. Все происходящее жутко не нравилось Диму. Что происходит? Когда Дору выпрямился и, прощаясь с Нотом, обнял его, задерживая чуть дольше приличного, Костик отвернулся и поник.
Лес наступал на саму деревню, активно забивая зеленью и отвоевывая у когда-то человеческого жилья пядь за пядью, прорастая в обезглавленных ветхих домишках, распирая их ветвями деревьев. Покрывал упругим серебристо-зеленоватым мхом оставленные колодцы, прятал стрелки дорог под ковром богатого разнотравья. Разъедал и расщеплял кое-где оставшиеся частоколы заборов, уничтожая границы, наставленные людьми. Дим оглянулся и выдохнул: суетливая дорога в переполненном вагоне, злые, царапающие шуточки Нота, постоянное раздражение, теснившее что-то в подреберье, вдруг отступило. Он, городской житель, знавший природу только в формате парков, был оглушен той величавой жизненной силой, которую почувствовал, ступив под кроны деревьев. Тут все было пронизано богатой мощной энергетикой. Ветер, словно давний знакомый, мягко обнимал, перебирал волосы, выдувал чуждый ему запах и пропитывал своим насыщенным ароматом. Дим, глубоко задышав, присел, обалдело пытаясь охватить взглядом необъятную бесконечную зелень леса.
– Переночуем тут, – Нот широким хозяйским жестом обвел умершую деревню, – дождемся волонтеров и двинем.
– Кого?
– Ты знаешь, что меня поражает в тебе больше всего? – спросил Нот, устраиваясь рядом. – Твое нелюбопытство, – поведал он, так и не дождавшись вопроса. – Удивительная средневековая дремучесть. Если в тебя не впихивать информацию, ты так и будешь либо воспринимать все как само собой разумеющееся, либо проигнорируешь. Волонтеров. Раз мы пришли поднимать мертвых, то надо их как-нибудь отблагодарить. Похоронить по-человечески, может быть, найти родственников. Этим и занимаются волонтеры. А мы им поможем в рамках своей программы.
Дим покосился на Нота, удивленный проявлением такой человечности. Он с самого начала решил в любом случае поступить подобным образом, только мысли задействовать в этом кого-то еще у него так и не возникло.
– Спать-то как будем? – поинтересовался он, дождавшись конца внушительной сентенции.
– Тьфу ты, – сплюнул Нот и потянул к себе огромный баул, который еще на перроне вручил Диму, – тут спальный мешок и палатка. Увы, в одном экземпляре. Будет тесно и тепло. Минет больше предлагать не буду, так что не дергайся.
Диму казалось, что он уже давно отвык краснеть, а тут заполыхал и, чтобы скрыть алеющие предательским знаменем уши, принялся разбирать баул. Обнаружил там котелок, спички, соль. И все. Мысленно прикинул, на сколько им хватит его запасов еды и медикаментов, значительно погрустнел, но, вспомнив про обещанных волонтеров, понадеялся на более продуманный набор для проживания в лесу.
Закончив с нехитрым туристическим снаряжением и перекусив домашними заготовками Дима, парни разбрелись в разные концы бывшей деревни. Слишком тесно показалось им в этом фактически безграничном пространстве. Дим оккупировал трухлявое бревно у покосившейся стенки старенького домика, смотрел, как солнце медленно клонится к закату и верхушки деревьев заливаются богатым златокупольным цветом церковных маковок. Он волновался. Пытался загнать в подкорку все то, что всколыхнуло известие о ночевке, и не мог. Перед его глазами издевательски медленно прорисовывались полустертые картины, на которых под тонкой кожей проглядывали пентаграммы вен и артерий. Приоткрытые во сне губы казались удивительно мягкими и податливыми. А вид возбуждающегося парня и вовсе вызвал резкий сердечный гон. Как же он будет спать с ним? Дим уже проводил в глубочайшем смятении солнечный диск, лес уже подобрался к нему влажной прохладой и ночными звуками, а он все еще не мог снять себя с насиженного места и вернуться в палатку. И только когда звезды стали перемигиваться, а скорбная необыкновенно большая луна безмятежно посеребрила светом остовы домов, он тяжело встал и направился к темнеющему многограннику палатки. Нота не было. Выдохнув, Дим оккупировал нутро спального мешка, поворочался, прогоняя неудобные мысли, и затих.
Бок пекло правильно и знакомо. Дим сонно завозился, пытаясь перегруппироваться и, развернувшись, подтащил источник тепла к себе ближе. Источник завозился и, злобно матерясь, принялся сопротивляться, что, по мнению Дима, было совсем не логично. Поэтому он попытался спеленать его руками и ногами, что вызвало новый яркий и образный взрыв мата, который все-таки пробился сквозь сон в сознание. Дим тут же резво отпустил из плена обозленного Нота и попытался даже как-то найти парочку слов в оправдание. Слова не подбирались, утонувший и разомлевший в интимном тепле спальника мозг был занят управлением совсем другими функциями. Да и где взять такие слова, которые бы оправдали мощную эрекцию и попытки Дима притереться своим достоинством к Ноту? Нот, резко дернув молнию и располосовав мешок, выбрался наружу. Холодный утренний воздух показался Диму наглым вторженцем, что ворует общее на двоих тепло. Он закутался в кокон фактически с головой. Вдыхая запах Нота, разбавленный собственным, он почувствовал, как желание будто мощным кулаком сдавило все его тело, заставляя принять очевидное. Дим хотел этого парня. Хотел. Это признание нисколько не ослабило накала, но разрешило пальцам, сомкнувшимся на естестве, помочь пережить такое насыщенное на открытия пробуждение.
Над лагерем волонтеров висело тяжелое молчание, только шум монотонной работы, сдержанные обрывки фразы и посеревшие от увиденного лица. Дим стянул с себя грязную майку, насквозь пропитанную потом, обтер лицо и, воткнув лопату в жирную лесную почву, присел рядом. Тяжело. Физически и морально тяжело было хоронить заново уже однажды погребенные тела. Горькая, злая, молчаливая неудовлетворенность топила его разум и рвала сердце. Он, несостоявшийся историк, вдруг обрел личное, глубокое понимание той истории, которая раньше была лишь датами, географией и фактами. Тоскливая беспомощность перед случившимся когда-то очень давно заставляла скручиваться его душу в конвульсиях боли, и она оплакивала, утешала и обещала помнить о тех, кого смолола в своих жерновах война.
Так нельзя. Нельзя. Сейчас в душе Дима четкой, острой разделительной чертой проходила граница доброго и злого. Его выбор становился глубоким личным постулатом, который отметал сомнения и вопросы, отметал полутона, навсегда хоронил сомнения о том, какой же он – Дим. «По-разному» теперь не получится.
Раскурив сигарету, он бездумно крошил землю в загрубевших ладонях. И вдруг, разминая очередное переплетение корешков, нащупал металлический завиток. Откинув сигарету, он распотрошил комок – на его ладони оказалось зернышко прозрачного камня, взятое в оправу из потемневшего металла.
– Нот! – оглянулся Дим в поисках напарника. – Нот?
Дим крепко сжал в кулаке находку. Она будто пульсировала, и от этого становилось страшно. Он поднялся и неторопливо обошел лагерь в поисках парня, но его нигде не было.
– Он у реки, – махнула ему одна из девушек, занимавшихся стряпней, когда Дим крутился около палатки и соображал, куда же мог деться его наставник.
Дим, кивнув, отправился в указанном направлении. Спустившись ниже, туда, где река мелела и выходила на песчаную отмель, Дим увидел парня. Стянув джинсы, он подошел к Ноту, который плескал на обгоревшие на солнце плечи прохладную воду.
– Я нашел, – он протянул раскрытую ладонь, на которой поблескивал камушек.
Нот молча взял вещицу в руки и сжал в кулаке, замер, прислушиваясь. Потом, кивнув, отдал ее Диму.
– Нашел. Очень мощная вещь.
– Что дальше?
– Покажешь профессору, она посмотрит, а пока не потеряй и не показывай никому.
Развернувшись, Нот вышел из воды. С того самого утра он старался держаться от Дима подальше и даже ночевать не приходил, засиживаясь до глубокой ночи у костра, а потом исчезая в чьей-то чужой палатке. Дим молчал. Злился. Не понимал, что делать. Нужно ли что-то делать? Можно ли? И только хмуро выцеливал Нота взглядом на протяжении всего дня.
За спиной раздался тихий плеск, и тут же почти над самым ухом зазвенел смех. Дим дернулся. Уже несколько дней в придавленном тяжелой атмосферой лагере не звучал ничей смех. Он резко оглянулся и увидел незнакомого парня. Дим интуитивно попятился, Нот же, сорвавшись, вклинился между Димом и наступающим чужаком.
– Что тебе нужно? – злобно почти пролаял Нот, оттесняя Дима к берегу и тут же бросил через плечо: – Иди в лагерь.
Парень застыл, рассеянно разгоняя небольшие волны руками.
– Не мути воду, – рявкнул Нот, медленно отступая к берегу.
– Приказываешь мне? – задрав голову, захохотал парень.
Дима передернуло. Этот звонкий заливистый смех был нечеловеческим. Он сильнее сжал свою находку и вдруг увидел: словно туман осаживался вокруг парня и уходил в воду, стягивая за собой личину, делая кожу того молочно-белой с легким серебристым рисунком будто сетка… или чешуя. Увидел, как лицо немного вытягивается, глаза становятся больше, губы тоньше и жестче, а нос теряет свои очертания. Волосы, стянутые в косу, вырастают уже гребнем. Дим ошарашенно задохнулся воздухом.
– Ай да разглядел, – веселился парень, обнажая острые мелкие зубы. – Не бойся, – протянул он руку к Диму. – Не бойся, я не обижу.
Вокруг Дима разливался ласковый голос, и того потянуло, хотелось шагнуть навстречу, рассмотреть, потрогать. Провести пальцами по этой чешуе.
Он уже почти шагнул, когда Нот хлестнул по воде залпом огня, оттолкнул Дима к берегу и сам выбрался из реки, утягивая Дима дальше к лесу. Парень же, плеснув в ответ водой, исчез, будто и не было.
– Кто это? – Дим непроизвольно дернулся в сторону реки.
– Водник. Он твой амулет почувствовал. Забрать решил. Держись теперь от воды подальше.
– Первый раз вижу русалку, – Дим все еще топтался, оглядываясь на безмятежно ровную гладь воды и жалея, что не смог рассмотреть поближе.
– И лучше бы последний, – хмурый Нот собирал их одежду. – В воде ты с ними не справишься, на суше их не бывает. Хорошо, что заканчиваем. Сегодня переночуем, а завтра уедем.
– Но мы не успеем до конца дня…
– Так надо. Мы достаточно сделали, – отрезал Нот и подтолкнул Дима в сторону лагеря. – К реке даже не подходи.
Дим зло прищурился, резкие слова заклокотали в горле, но, бросив взгляд на ладони Нота, покрасневшие от выпущенного по воднику залпа, осекся.
Вечером Дим всухомятку сжевал нарубленные бутерброды и даже не стал дожидаться кипящей на огне каши, уполз в палатку. Зарывшись в спальный мешок по самый нос, он провалился в глубокий сон. Сон был холодный, наполненный непроницаемой черной гладью воды и серебристым смехом, отражающимся от ее поверхности и скачущим словно мячик. Проснулся он от жажды. По пологу палатки настойчиво барабанил дождь, разрываясь залпами грома. Дим выпутался из жаркого нутра спальника и перетряхнул сумку в поисках воды. Чертыхнувшись, он откинул полог палатки, подставляя под дождь ладони. Обтерев лицо дождевой водой, накинул на себя тонкий целлофан дождевика, выбрался наружу. Окинул подтопленный небесными хлябями лагерь и отправился на поиск питьевой воды. Перевернув чайник, вылил в кружку только заварочную муть. Совсем недалеко от лагеря бил родник, Дим, подхватив чайник, отправился к нему. Вода в роднике пенилась и поднималась мутью. Дим в очередной раз чертыхнулся. Да что ж это такое? Абсурд какой-то – вода есть и воды как бы нет.
– Пришел? – раздалось совсем рядом.
Дим поднял глаза и заметил водника, тот, распластавшись по траве, подставлял дождю лицо.
– А я тебя заждался. Зову, зову. Извелся уже песни петь.
– Песни? – Дим с интересом изучал парня. Угловатая колкость фигуры не казалась отталкивающей, наоборот, делала ее более законченной и совершенной. А плавники, веерами раскрывающиеся то тут, то там, придавали совсем фантастический вид. – А зачем ты песни пел?
– Отдай то, что нашел, – парень, томно выгнувшись, уставился на Дима завораживающе огромными глазами. – Отдай, – прозвенело в голове Дима серебром. – Отдай, – набивал дождь морзянкой. – Отдай, – журчал ему родник.