На все про все — девять минут и тридцать четыре секунды.
— Мы молодцы! — заявила я, и мы с Аней начали собирать оборудование, чтобы отнести его назад к машине.
Баши с Элвисом уже отъехали, когда Оуэн еще раз наклонился над Тебого.
— Вот так, красавица… — приговаривал он, вводя ей в ухо антидот, прямо в вену.
Мы не уедем, пока не увидим, что слониха поднялась. Через три минуты Тебого встала на ноги, потрясла массивной головой и затрубила. Похоже, ошейник сел как нужно. Подойдя к стаду, она присоединилась к возбужденному ропоту и реву, прикасаясь к своим сестрам и производя мочеиспускание.
Я была горячая, потная — полный кошмар. Лицо грязное, на рубашке слюна слонихи. И я совершенно забыла о присутствии Томаса Меткафа, пока не услышала его голос.
— Оуэн! — окликнул он. — Чем стреляли? М99?
— Верно, — ответил ветеринар.
— Я читал, что достаточно булавочного укола, чтобы убить человека.
— Верно.
— И слониха, в которую вы только что стреляли, не спала. Ее только парализовало?
Ветеринар кивнул.
— Ненадолго. Но вы же сами видите, никакого вреда.
— У нас в заповеднике есть азиатская слониха по кличке Ванда. В восемьдесят первом году она обитала в зоопарке Гейнсвилля, когда в Техасе случилось наводнение. Большинство животных потерялось, но через сутки кто-то увидел, как из-под воды торчит ее хобот. Она два дня находилась под водой, довольно долго, прежде чем вода сошла настолько, чтобы слониху можно было спасти. После этого она стала ужасно бояться грозы. Не позволяла ни одному смотрителю искупать себя. Даже в лужу заходить боялась. Так продолжалось много лет.
— Не предполагал, что мой десятиминутный укол можно сравнить с сорокавосьмичасовой травмой, — присвистнул Оуэн.
Томас пожал плечами.
— С другой стороны, — заметил он, — вы и не слон.
Аня поспешила назад в лагерь, я украдкой взглянула на Томаса Меткафа. Создавалось впечатление, что он подразумевает, будто слоны умеют думать, чувствовать, испытывать злость, прощать. Все это находилось в опасной близости от моих убеждений — тех самых убеждений, за которые меня поднимали на смех.
Мы двадцать минут ехали назад в лагерь, и я слушала, как он рассказывает Оуэну о своем заповеднике в Новой Англии. Несмотря на мои опасения, Меткаф оказался не дрессировщиком цирка или владельцем зоопарка. Он говорил о своих слонах, как о своей семье. Он говорил о них так… как я говорила о своих. Он владел заповедником, где жили слоны, которые когда-то находились в неволе, но остаток жизни они проводили в мире и покое. Он приехал сюда, чтобы узнать, как бы приблизить их жизнь к естественным условиям обитания, не отвозя назад, в Африку и Азию.
Я никогда не встречала таких людей.
Когда мы вернулись в лагерь, Оуэн с Аней отправились в исследовательскую лабораторию, чтобы ввести данные о Тебого.
Томас встал, засунул руки в карманы и сказал:
— Послушайте. Можете быть свободны.
— Прошу прощения?
— Я все понял. Вы не хотите возиться со мной, не хотите плясать под дудку какого-то незнакомца. Вы выразились предельно ясно.
Грубость мне даром не прошла, мои щеки зарделись.
— Простите, — извинилась я. — Вы совсем не такой, как я думала.
Томас долго не сводил с меня глаз, настолько долго, что направление ветра в моей жизни раз и навсегда изменилось. Потом я улыбнулась.
— Вы ожидали увидеть Джорджа?
— И что с ней стало? — позже поинтересовалась я, когда мы выехали с территории. — С Вандой?
— Понадобилось два года, я много раз оказывался в мокрой одежде, но сейчас она постоянно плавает в пруду заповедника.
Когда Томас это сказал, я уже знала, куда его повезу. Я переключилась на первую передачу, пробираясь по глубоким пескам пересохшего русла реки, пока не увидела то, что искала. Слоновьи тропы напоминали диаграмму Венна, узор передней ноги частично перекрывал узор задней. Следы были свежими — плоские, блестящие круги, которые еще не успели припасть пылью. Вполне вероятно, я даже смогу угадать, кому принадлежат следы, если обратить внимание на трещины в них. Если умножить длину окружности задней ноги на два с половиной, можно определить рост этого конкретного слона. И я вижу, что это слониха, потому что здесь прошло целое стадо — видны многочисленные отпечатки, а не одинокая цепочка следов самца.
Эти следы располагаются неподалеку от тела Ммаабо. Я гадаю, набрело ли стадо на тело слонихи. И как они поступили?
Отмахнувшись от посторонних мыслей, я выжала сцепление и поехала по следам.
— Никогда не встречала владельца слоновьего заповедника.
— А я никогда не встречал людей, которые надевают на слонов ошейники. Так что мы квиты.
— А что вас заставило организовать этот заповедник?
— В тысяча девятьсот третьем году на Кони-Айденд жила слониха по кличке Топси. Она помогала строить парк отдыха с аттракционами, возила желающих, показывала трюки. Однажды погонщик швырнул ей в рот зажженную сигарету. Слониха убила его — какая неожиданность! — и на нее навесили ярлык опасного животного. Владельцы Топси решили ее убить и обратились к Томасу Эдисону, который как раз пытался доказать опасность переменного тока. Он наспех соорудил какой-то прибор, и слониха умерла за считаные секунды. — Он взглянул на меня. — Эту казнь смотрели полторы тысячи человек, среди них мой прадед.
— Значит, заповедник достался вам по наследству?
— Нет, я вообще забыл об этой истории, пока не поступил в институт и летом не пошел работать в зоопарк. Туда как раз привезли слониху Люсиль. Это было большим событием, потому что слоны всегда привлекают толпы посетителей, и все надеялись, что Люсиль повысит доходы зоопарка. Меня взяли помощником главного смотрителя, который имел большой опыт общения с цирковыми слонами. — Он посмотрел в окно на заросли. — Вы знаете, что не нужно бить слона палкой, чтобы заставить его делать то, что ты хочешь? Просто прикасаешься ею возле уха, и слоны сами отходят из-за угрозы испытать боль, потому что знают, чего ожидать. Не стоит и говорить, что я совершил грубейшую ошибку, когда заявил, что слоны отлично понимают, как плохо мы с ними обращаемся. Меня уволили.
— Я недавно изменила объект своего исследования, выбрала тему «Как слоны переживают горе».
Он взглянул на меня.
— Они скорбят искреннее, чем люди.
Я вдавила педаль тормоза, мы остановились.
— Но коллеги с вами не согласились бы. Если честно, они подняли бы вас на смех. Как смеются надо мной.
— Почему?
— Для своих исследований они могут использовать ошейники, проводить измерения, оперировать полученными опытным путем данными. То, что один ученый считает когнитивной способностью, второй называет способностью к улучшению физического состояния, а для этого никакой мыслительной способности не требуется. — Я поворачиваюсь к нему. — Но если бы я смогла это доказать… Вы представляете, какие последствия это будет иметь для руководства организаций, которые занимаются защитой дикой природы?! Например, вы сегодня спросили у Оуэна, этично ли стрелять в слона дротиком со снотворным М99, если животное прекрасно понимает, какие манипуляции мы с ним проводим. В особенности когда следует выстрел в голову, например при выбраковке стада… Но если мы не будем прибегать к таким методам, как же тогда контролировать популяцию слонов?
Он бросил на меня изумленный взгляд.
— Ошейник, который вы надеваете слонам на шею, измеряет уровень гормонов? Уровень стресса? Может определить, болен ли слон? Как можно предсказать смерть? Как узнать, какой слонихе надевать ошейник?
— Смерть мы предвидеть не можем. Этот ошейник предназначен для иных целей. С их помощью ученые пытаются узнать радиус поворота слона.
— Совершенно необходимое для слона знание! — засмеялся Томас. — Это если говорить вкратце, верно?
— Я серьезно.
— Да что вы говорите! Как кто-то вообще может допускать, что это исследование более значимое, чем ваше? — Он покачал головой. — Ванда, слониха, которая едва не утонула… У нее частично парализовало хобот, и ей было необходимо некое подобие гарантии безопасности, когда она приехала в заповедник. И слониха взяла за правило повсюду таскать с собой шину. В конце концов она подружилась с Лилли, и потребность повсюду носить с собою шину отпала, потому что теперь у нее появился друг. Когда Лилли похоронили, Ванда принесла свою шину к месту захоронения и положила ее на холмик. Складывалось впечатление, что она таким образом отдавала дань уважения подруге. Или же она думала, что теперь Лилли поддержка нужнее.
Никогда жизни я не слышала ничего более трогательного. Мне хотелось расспросить Томаса, остаются ли слоны из заповедника у тел тех, кого считали своей семьей. Хотелось узнать, является ли поведение Ванды аномальным или это норма.
— Можно я вам кое-что покажу?
Приняв решение прямо на месте, я поехала в объезд, пока мы не прибыли к телу Ммаабо. Я знала, что у Гранта случится приступ, если он узнает, что я возила посетителя к трупу слона; одна из причин, по которой мы сообщаем егерям о смерти слонов, — чтобы они не возили туристов к разлагающейся туше. Падальщики уже растерзали тушу, вокруг скелета кружили тучи мух. Тем не менее Оналенна и еще три слонихи стояли неподалеку.
— Это Ммаабо, — сказала я. — Она была матриархом стада, которое насчитывало двадцать голов. Вчера она умерла.
— А кто это вдалеке?
— Ее дочь и кое-кто из стада. Они скорбят, — решительно заявила я. — Даже если я никогда не смогу этого доказать.
— Вы можете измерить их скорбь, — задумчиво произнес Томас. — Существуют исследования, посвященные бабуинам Ботсваны, когда измеряют уровень стресса. Я знаю, что анализ образцов экскрементов показал увеличение уровня глюкокортикоидного гормона, маркера стресса, после того, как одного из бабуинов племени убил хищник — и эти маркеры наиболее четко выражены у тех бабуинов, которых с погибшим связывали социальные узы. Следовательно, если взять образцы фекалий слонов — что, похоже, дело для вас привычное — и с помощью статистики показать увеличение в кортизоне…
— …возможно, у слонов происходят такие же процессы, как у людей, — начинает освобождаться окситоцин, — заканчиваю я. — В этом, вероятно, и кроется биологическая причина того, почему слоны после смерти кого-то из стада ищут утешения друг у друга. Научное объяснение скорби. — Я восхищенно смотрела на него. — Никогда не думала, что встречу человека, который был бы увлечен слонами так же, как я.
— Все всегда случается впервые, — пробормотал Томас.
— Вы не просто владелец заповедника.
Он смутился.
— Диплом я защищал по нейробиологии.
— Я тоже, — призналась я.
Мы смотрели друг другу в глаза. Я заметила, что у Томаса они зеленые и вокруг зрачков оранжевый ободок. Когда он улыбнулся, меня словно парализовало — как будто я оказалась в тюрьме собственного тела.
Нас прервал трубный звук.
— Ага, — произнесла я, с трудом отрывая взгляд, — как часы.
— Что это?
— Сейчас увидите. — Я тронулась на первой передаче и направила машину по крутому склону. — Когда приближаешься к диким слонам, — объяснила я негромко, — делай не так, как делал бы твой злейший враг, подбираясь к тебе. Будет приятно, если он подкрадется сзади? Или вклинится между тобой и ребенком?
Я остановила машину посреди широкого круга на возвышенности, а потом стала спускаться по гребню холма к пасущемуся и плескающемуся в пруду стаду слонов. Трое детенышей затеяли кучу малу в грязной луже; тот, что находился в самом низу, вывернулся из-под сестер и выплеснул в воздух фонтан воды. Их матери пересекали пруд вброд, били ногами, гоняли волны, валялись в грязи.
— Вот это матриарх, — сказала я, указывая на Бойпело. — А с загнутым ухом Аканиянг, мать Динео. А Динео — вон тот щекастый, что валяет брата в грязи. — Я представила Томасу каждого слона по имени, закончив Каджисо. — Она должна через месяц родить, — сообщила я. — Первенца.
— Наши девочки все время играют в воде, — обрадованно сказал Томас. — Я-то решил, что этому они научились в зоопарках, где когда-то обитали, чтобы как-то отвлечься. Я думал, в дикой природе есть место только жизни и смерти.
— Да, — согласилась я, — но игра — это часть жизни. Я видела, как матриарх ради забавы съезжала с крутого берега на задней части.
Я откинулась назад и задрала ноги в кроссовках на приборную панель — пусть Томас еще полюбуется, как слоны шалят. Одна самка-детеныш упала на бок в грязь, отодвинув более юного брата, который пронзительно завопил от негодования. И тут же их мать протрубила: «Вы двое, прекратите!»
— Именно за этим я сюда и приехал, — негромко признался Томас.
Я взглянула на него.
— Посмотреть на водопой?
Он покачал головой.
— Когда слон поступает к нам в заповедник, он уже раздавлен. Мы делаем все, что от нас зависит, чтобы вернуть животное к жизни, но двигаемся на ощупь, потому что не знаем, каким был слон, пока его не сломали. — Томас поворачивается ко мне. — Вам очень повезло, что вы можете наблюдать за этим каждый день.
Я не стала говорить ему, что еще я видела осиротевших в результате зачистки популяции детенышей и такую жестокую засуху, что кожа слонов над тазовой костью натягивалась, как холст на подрамнике. Не стала говорить, что в засушливый сезон стада распадались, чтобы не соперничать друг с другом за ограниченные ресурсы. Не рассказала о жестокой смерти Кеноси.
— Я поведал вам свою историю, — подытожил Томас, — но вы не рассказали, как сами оказались в Ботсване.
— Говорят, что люди работают с животными потому, что им некомфортно рядом с другими людьми.
— После знакомства с вами, — сухо заметил он, — я воздержусь от комментариев.
Почти все слоны к этому времени уже вышли из воды, устало потащились по крутому склону, испачкали спины в грязи и исчезли вдалеке, там, куда повела матриарх. Последняя самка подталкивала детеныша под зад, помогая ему подняться по холму, а потом вскарабкалась сама. Они размеренно уходили прочь. Мне всегда казалось, что слоны ходят под музыку, что звучит у них в головах, только никто другой ее не слышит. И судя по покачивающимся бедрам и расслабленной походке, я бы сказала, что двигаются они под музыку Барри Уайта[22].
— Я работаю со слонами, потому что это сродни наблюдению за людьми в кафе, — призналась я Томасу. — Слоны смешные. Трогательные. Находчивые. Умные. Боже, я могла бы продолжать и продолжать… Слоны во многом похожи на людей. Когда наблюдаешь за стадом, видишь, как детеныши исследуют границы дозволенного, мамочки заботятся о своих отпрысках, расцветают девочки-подростки, мужают самцы. Я не могу целый день наблюдать за львами, но на слонов готова смотреть всю жизнь.
— Мне кажется, я тоже, — ответил Томас, но когда я повернулась к нему, он смотрел совсем не на слонов. Он не сводил взгляда с меня.
В нашем лагере правило: не отпускать гостей гулять без сопровождения. Во время ужина егери или исследователи забирают их из временных жилищ и при свете фонарей ведут в столовую. И это не попытка очаровать гостей, а простая предосторожность. Я уже не раз наблюдала, как туристы в панике бежали, когда дорогу им внезапно пересекал бородавочник.
Когда я пошла звать Томаса на ужин, дверь у него была приоткрыта. Я постучала, открыла ее шире. Ощутила висящий в воздухе запах мыла после душа. Над кроватью работал вентилятор, но все равно стояла чудовищная жара. Томас сидел за письменным столом в штанах цвета хаки и белой рубашке, волосы еще влажные, подбородок гладко выбрит. Руки проворно мелькали над тем, что напоминало крошечный бумажный квадратик.
— Одну секунду, — попросил он, не поднимая головы.
Я ждала, засунув большие пальцы за ремень и раскачиваясь на каблуках ботинок.
— Прошу, — сказал Томас, оборачиваясь, — я сделал это для вас.
Он потянулся за моей рукой и вложил мне в ладонь крошечного слоника-оригами, сделанного из долларовой банкноты.
В последующие дни я стала смотреть на место своей работы глазами Томаса. Блестящие в земле кварцы казались мне горстью бриллиантов, которые швырнули на улицу. Птичьей симфонией — пернатые сгруппировались по голосам на дереве мопане — дирижировала мартышка-вервертка. Страусы с игриво раскачивающимися хохолками напоминали бегающих на высоких каблуках старушек.
Мы говорили обо всем, начиная от браконьеров на территории заповедника и заканчивая остаточными воспоминаниями слонов и тем, как их связать с посттравматическим синдромом. Я ставила кассеты с песнями слонов в период полового созревания и в период течки, и мы гадали, не упустили ли другие песни (на более низких частотах, которые человеческое ухо не улавливает), передающие слонам опыт, который они таинственным образом накапливают: какие территории представляют собой опасность, а какие нет; где можно найти воду; какой самый короткий путь из одного участка обитания в другой. Томас рассказывал, как перевезти слона в заповедник из цирка или зоопарка, после того как его признали опасным; как вспышки туберкулеза у слонов, содержащихся в неволе, становились все возрастающей проблемой. Он рассказал мне об Оливии, которая раньше выступала по телевидению и в парках аттракционов, но однажды сорвалась с привязи и убила зоолога, который пытался ее поймать. О Лилли, которая в цирке сломала ногу, но так и не восстановилась. Была у него в заповеднике и африканская слониха Гестер, осиротевшая в результате «зачисток» в Зимбабве и двадцать лет выступавшая в цирке, пока дрессировщик не отправил ее на пенсию. Сейчас Томас как раз вел переговоры о том, чтобы привезти еще одного африканского слона по кличке Мора, надеясь, что они с Гестер подружатся.