Ах, он еще дразниться будет. Но я вовсе и не просила меня хватать! Он сам распустил свои ужасно длинные руки!
Но было не до пререканий — самолет не выравнивался, мы сползали с кресел вбок. Орхидея и Николай все дрыхли, и голова Николая упала на плечо его соседки.
Я посмотрела в иллюминатор.
— Мне кажется, — сказала я, — что тот двигатель не крутится.
— Не может быть, — прошептал, едва шевеля губами, Бондин. — Это так кажется, потому что скорость вращения винта очень высокая. Знаешь, как, например, ты не сможешь рассмотреть спицы велосипедного колеса, если крутанешь его…
— Извините за неудобства, — раздался голос Фиалки из динамиков под потолком, — левый двигатель встал. Капитан Ганс сейчас устранит неполадку.
— Двигатель не работает! — панически округлил и без того диковатые глаза Бондин.
— Я тебе только что это сказала, — ответила я.
— Он не работает! — хрипло повторил инспектор.
Похоже, от страха его заклинило на одной мысли.
— Ганс сейчас все починит! — сказала я ему. Интересно, как он починит — прямо на ходу? То есть на лету? Мы же мчимся с непонятно какой скоростью на непонятно какой высоте. Может, экипаж давно уже надевает парашюты? Или давно уже летит на них? Может, пора доставать ступы?
Бондина, похоже, посетила та же мысль.
— Жми на кнопку! — закричал он мне. А сам схватил журнал со столика и швырнул его в Николая, храпящего напротив.
Он совсем ошалел от страха? А Бондин крикнул нашим спутникам:
— Проснитесь! Эй!
Ах, значит, он их так будит, журналом. Я потянулась к зеленой кнопке рядом с иллюминатором, но потом увидела снаружи нечто и нажимать кнопку не стала. Около турбины прямо в воздухе сами собой выделывали какие-то кренделя инструменты. Я повернула кольцо. Так и есть. Инструменты летели не сами по себе: их держал в руках Ганс, который был все так же в треуголке — приклеена она к нему, что ли? — и, паря в воздухе около крыла, возился с двигателем.
— Там Ганс! — сообщила я Бондину.
— Уже… — прошептал он, — улетел…
— Чинит двигатель! — сказала я.
Бондин посмотрел на меня недоверчиво. Потом сказал:
— А ну да, он же… Но, может, все-таки вытащим пока ступы?
— Если хочешь, — и я нажала на зеленую кнопку.
Что-то щелкнуло над нашими головами, а потом оттуда вылетела кучка досточек и два деревянных кружка. Через несколько секунд в проходе над ковровой дорожкой парили две бочки.
Бондин взглянул на них и снова повернулся ко мне:
— А метлы где?
— Не знаю. — Я еще раз нажала на кнопку.
Голова моя начала кружиться, и я выключила око.
— Кажется, метел у них нет, — сказала я. Потому что их и правда не появилось даже после третьего и четвертого нажатия кнопки.
— Но как же тогда? — растерянно спросил инспектор.
— Штраф Гансу выпишите, — сказала я.
— От штрафа метлы не появятся. И вообще, это не моя юрисдикция.
А Ганс за окном все продолжал на лету возиться с двигателем.
— Как же без метел? — продолжал повторять бедный испуганный инспектор.
— Не переживай, — сказала я. — Руками грести будем.
Он сначала посмотрел на меня как на сумасшедшую, потом до него дошло, что я шучу, и он стал хохотать.
От его хохота проснулись Орхидея и Николай.
Николай, едва разлепив глаза, увидел ступы:
— Эвакуируемся?
— Пока только паникуем, — сказала я.
— А чего смеетесь? — удивленно спросила Орхидея.
— От паники, — сквозь хохот ответил Бондин.
Тут я заметила, что меня не сносит с кресла, а значит, самолет уже летит ровно. Я выглянула в иллюминатор: похоже, Ганс закончил ремонт. Сумку с инструментами затягивало в работающий двигатель, а кто-то тянул ее за ремень в противоположном направлении. В магическом мире я увидела, как Ганс ногами упирается в края турбины и тащит сумку на себя.
— Орхидея, — позвала я, — ты можешь как-то помочь Гансу отлепиться от двигателя?
Та повернула свое кольцо и тоже посмотрела в иллюминатор:
— Запросто, — она взмахнула рукой.
Ганса будто кто-то стукнул — он полетел кубарем прямо на нас. Я едва успела отпрянуть от окошка, как Ганса вбросило в салон прямо сквозь стену.
Он пулей пролетел перед нашими глазами и упал на столик у другого борта, потом вскочил на стол и завопил:
— Черти! Черти гамбургские! Где сумка! Сумка рабочая!
Я отвернула перстень. Ганс исчез из виду и продолжал кричать на немецком. Потом перешел на русский. Почти цензурный русский.
— Ой, — сказала Орхидея. — Я не подумала. Сумка сквозь стенку не прошла.
— Да! Поэтому для нее есть ящик снаружи! — выкрикнул голос Ганса. — А теперь она… Где?! Где?
— Летит к земле, надо полагать, — сказал Бондин.
— Да чего вы орете так? — возмутилась я. — Орхидея вас спасла, а вы…
— Спасла?! — продолжал орать Ганс. — От чего?
— От смерти! — выкрикнула я.
— Я уже! Уже умер! — орал Ганс. — Триста пятьдесят лет назад!
— Так давно? — удивилась я.
— Да! — сказал он. — И за все триста пятьдесят лет я не встречал таких тупиц! Даже в английском королевском флоте — а там полно дураков!
— Эй, — сказал Николай. — Осторожнее. В сосульку превращу.
А что, привидение можно превратить в сосульку?
Ганс замолк — видимо, тоже размышлял о вероятности этого.
— Вы служили в английском флоте? — поинтересовалась я у воздуха.
— Еще чего не хватало, — проворчал Ганс с презрением, — я воевал с ним. И с французским королевским флотом тоже, — он шумно вздохнул.
Я повернула око, чтобы видеть Ганса. Он хмуро поправлял свою повязку на глазу.
— Вы были пиратом? — догадалась я. Значит, неспроста у него такой наряд.
— Я всегда пират, — непонятно ответил он.
А я вдруг обеспокоилась:
— Слушайте, пират, то есть… — я смутилась, — капитан, пока вы тут, кто за рулем?
— За штурвалом, — поправил Ганс.
— Ну да, — кивнула я.
— Фиалка, — сказал Ганс. — Не беспокойтесь, у нее тоже есть лицензия.
— А — я вздохнула с облегчением.
— А я думал, у вас автоматика, — сказал Бондин.
— Пойду заменю ее, — мрачно буркнул Ганс, — и пришлю к вам. Чтобы напоила вас кофе. Всех.
Дался ему этот кофе.
— Лучше еще немного водки, — сказала Орхидея.
— И мне, — поддержал ее Николай, но, по-моему, без особого энтузиазма, просто чтобы не отставать от подружки.
— Мы прилетаем через полчаса, — сообщил Ганс и побрел к шторкам. — Вы все равно не успеете упиться как следует.
Какой грубиян. Разве мы упивались? Так, слегка отвели душу.
— Вы же тоже едете на остров Ла Гомера? — спросил Николай.
— Да, — кивнул Бондин.
— Значит, поедем вместе, — расплылся он в улыбке. — У меня свой транспорт, на нем доберемся до Лос-Кристианоса. А оттуда ходит паром на Ла Гомера.
— Так нам еще паромом ехать? — в ужасе вскричала я. — А нельзя сразу приземлиться куда надо?
— К сожалению, нет, — сказала вездесущая Фиалка. — У капитана дела на Тенерифе.
У него дела! А у нас дела важнее! Тем более что Миша с Мелиссой на своем маленьком самолетике приземлятся прямо на этот Гомера, это уж как пить дать. Или уже приземлились? Телефон, на котором я не переводила время, показывал десять минут седьмого. Значит, они, вполне возможно, уже не только приземлились, но даже поженились!
Я глубоко и грустно вздохнула.
— Но зато рейс парома будет в четыре часа, — утешила Фиалка. — За полчаса вы доедете до Ла Гомера. И никакого промедления.
Четыре по местному… Это семь по Москве. И еще плыть полчаса…
— А может, все-таки полетим сразу туда? — попросила я.
— Ганс никогда не меняет маршрут, — сказала Фиалка. Потом наклонилась ко мне и произнесла тихо: — У него подружка на Тенерифе.
А у меня жених на Ла Гомера! Хм. Подружка?
— Она тоже привидение? — шепотом спросила я.
— Да, — покивала Фиалка. — Хотела стать его женой. Даже присутствовала на казни, когда его за морской разбой повесили.
Инспектор, который, разумеется, все слышал, даже присвистнул.
Я тоже хочу стать женой. Миши. Пока его не повесили. То есть не захомутали.
Минут через двадцать самолет сел на аэродроме острова Тенерифе. Ганс сам вышел в салон нас проводить и вручил нам на прощание пакетики с растворимым кофе «три-в-одном» с напутственными словами:
— Хоть зажуйте его по дороге.
Вид при этом у него был ужасно мрачный — я видела с помощью перстня.
— Почему он такой? — прошептала я Бондину.
Но капитан расслышал. Сказал хмуро:
— Двадцать шесть!
— Что — двадцать шесть? — не поняла я.
— Шесть часов двадцать шесть минут, — тихо пояснила Фиалка. — Медленнее, чем в прошлый раз.
— О! — произнесла я. — Но зато… полет был замечательный.
Ганс сказал:
— Угу. — Кивнул сердито и ушел в кабину.
Фиалка, будто извиняясь за его неприветливость, улыбнулась своей очаровательной прореженной улыбкой. Потом направилась к выходу, где отдала цветной чемодан Николаю и сообщила ему:
— Ваш транспорт уже выпустили.
Выпустили? Она, наверное, имела в виду… что? Наверное, что транспорт вызвали. Просто русский язык для нее неродной.
— Как это — выпустили? — шепотом осведомилась я у инспектора.
— Из грузового отсека самолета, — ответил он.
— Машину?
— Навряд ли, — загадочно ответил инспектор.
— А что?
— Увидим.
Хм. Он, похоже, знает, но не хочет мне говорить. Ладно, увидим.
Стюардесса вручила инспектору саквояж и при этом что-то прошептала ему на ухо, отчего его щеки порозовели.
А когда мы пошли прочь от самолета, стюардесса крикнула:
— Счастливого плаванья!
Мы обернулись. Она помахала рукой и окликнула Бондина:
— Дэнис? — и она покрутила пальцем, будто набирала номер на телефоне.
Инспектор кивнул. И я заметила, как он скомкал какую-то бумажку в ладони и сунул ее в карман плаща. Стюардесса ему свой телефон успела дать? Вот прохиндейка. Да и что она в нем нашла? Я украдкой взглянула на Бондина: длинный, худой как жердь, глаза дикие, волосы топорщатся. К тому же инспектор. И зануда.
Но, в общем-то, мне было не до рассматривания инспектора. Потому что и без него было вокруг много чего интересного. За летным полем, огороженным забором из сетки-рабицы, колыхали широкими листьями пальмы, столбами стояли зеленые кактусы и цвели мелкими желтыми цветами какие-то полусухие кусты. Вдалеке на пологом коричневом склоне виднелись белые домики. Все было таким чужим, будто я на Марс попала, а не была по-прежнему на планете Земля. Даже солнце здесь было другим: вместо застенчивой сентябрьской лампочки — яркий и самоуверенный летний софит.
Орхидея и Николай шли впереди и разговаривали без умолку. Николай нес под мышкой свою кожаную книжку, в другой руке у него был чемодан.
— Паром ровно в четыре? — спросила я шедшего рядом Бондина.
— Да.
— А сейчас… — я посмотрела в телефон, — уже без двадцати пяти! Мы не успеем!
— Успеем, — спокойно сказал инспектор. — Николай ведь сказал, что подвезет нас. Ему тоже на паром надо.
Все же нам повезло, что этот Николай приехал сюда в отпуск. Хотя отпускники обычно могут себе позволить не спешить и опаздывать на паромы сколько угодно.
Я поневоле ускорила шаг. Мелисса с Мишей должны были прилететь на Ла Гомера как раз к шести по Москве. Они могли взять да и пожениться сразу по прилету. Или вообще передумать насчет времени и пожениться в воздухе! Может, шаман летел с ними?
Но ведь Бондин напугал шаманов. Интересно, сколько часов у них уйдет на просмотр списков?.. Да ведь сейчас все хранят данные в компьютерах! У них на проверку уйдет минуты две! С другой стороны, разве шаманы будут пользоваться компьютерами? С их-то профессией! Это будет неуважением к бубнам, танцам у костра и… травкам-муравкам…
— А шаманы пользуются компьютерами?
— Обычно да! Не дикие же они. Ну не все дикие, по крайней мере.
Тогда мы, может, зря прилетели?
Но Бондин досказал:
— Только списки с именами они там не хранят.
— Точно?
— Угу. Иначе бы проверка их нисколько не задержала. Они у них по традиции в свитках.
Ха-ха. Сидят сейчас шаманы по всему миру, шуршат длиннющими свитками, выискивая имя Михаила Реймса. И все только потому, что Бондин им наврал. Наврал — из-за меня. Ему ведь по службе не обязательно было это делать. Даже, наверное, наоборот, это было очень неправильно с его стороны. Тогда зачем он? Так стало меня жалко? У меня, наверное, сегодня ужасно несчастный вид.
Было тепло, я сняла кофту. Инспектор снял плащ, перекинул его через руку.
Орхидея и Николай ворковали в нескольких шагах впереди.
— Знаешь, а мы с тобой и сами могли бы Мишу спасти, без Орхидеи, — сказала я. — Пусть она едет с этим Николаем.
— Ты забываешь, что Мелисса Весловская — ведьма, — сказал инспектор. — А ты совсем ничего не можешь.
Я повернула кольцо и пощелкала пальцами. Да, искра не объявилась.
— Ну ничего, — проговорила я себе под нос, — поцелую Мишу, и она вернется.
— Да, только это он должен тебя поцеловать, а не ты его, — сказал инспектор. — А пока что нам необходима поддержка Орхидеи.
— Ну ладно, если ты такой трусишка.
Он приостановился:
— Я ведь о тебе беспокоюсь. Чтобы ты смогла вернуть себе жениха!
— Или тебе двух подследственных, — сказала я.
— Верно, — хмуро сказал он. — Давненько я никого в Сибирь не отправлял. А тут сразу две кандидатуры.
— Миша не виноват, — сказала я. — Его околдовала эта Крыса!
— Это мы еще проверим, — сказал Бондин.
— Хочешь сказать, что он в нее сам… сам влюбился?! — Да я сейчас придушу этого рыжего негодяя! Вон какая у него шея костлявая, пожалуй, и одной рукой получится.
— Кто знает, — пожал он плечами. — По крайней мере, любовное зелье не действует так сильно на… — Он замолк и быстро зашагал вперед.
Я догнала его:
— На кого не действует сильно?
— Кто? — спросил он.
— Зелье! — рявкнула я. — Не притворяйся дурачком! Ты сейчас только сказал…
— Я ничего не говорил, — ответил он.
Вот и попробуй выбить из него признание. Такой и под пытками не заговорит. Осел. Упрямый осел и негодяй. Что он там хотел сказать? Что любовное зелье не действует на того, кто морально устойчив? А у самого-то оно как мозги вышибло утром?
— А сам-то ты с утра вообще вел себя с Орхидеей по-идиотски! — высказалась я.
— Ну и что, — сказал он. — Я не был тогда влюблен.
Он сказал это «тогда» с какой-то странной интонацией. Что значит — «тогда»? То есть после этого он что, влюбиться успел? В кого это, интересно?
Я покосилась на него. Идет себе, тащит саквояж и плащ и сосредоточенно смотрит куда-то вдаль.
Да нет, тогда — значит просто «в тот момент». Да он вообще любил когда-нибудь в своей жизни? Ах да, он же жениться собирался. И что там произошло, интересно? Почему не женился? Спросить, что ли. Он же вот считает, что имеет право обсуждать моего жениха и наши с ним отношения, так почему же я не могу? М-да. Почему-то не могу. Неудобно. Да ладно, какое мне, в конце концов, дело до его невест и до его женитьб? Да абсолютно никакого. Мне абсолютно наплевать на этого служаку магического закона.
Я снова на него покосилась. А профиль у него забавный. То есть не забавный. А тонкий, симпатичный в общем-то профиль. Нос такой э-э… правильный. И подбородок красиво очерчен. И у зануд бывает внешность ничего себе.
Интересно, какая была у него невеста? Тоже, наверное, зануда. Может, коллега по работе. Этакая Жасмин. Ему бы подошла такая вот командирша. С его-то упрямством и вредностью.
— Может, хватит меня разглядывать? — раздраженно сказал вдруг Бондин.
Ой, кажется, все это время я на него пялилась, воображая, как бы он рядом с Жасмин смотрелся. Она, пожалуй, выше него будет.
— Я просто… задумалась, — сказала я.
— Неужели обо мне? — ехидно спросил он.
— Ага. Пыталась представить, какая у вас могла быть невеста.