— Привет, рыжий, — сказал коту Бондин.
— Привет, рыжий, — мелодично отозвался кот.
Я едва не рассмеялась вслух.
— Этот зверь мой свадебный наряд испортил! — заявила Мелисса.
Я усмехнулась. Хоть кто-то отомстил ей за меня.
— Ну, у него же просто инстинкты, подумал, что вы с ним играете, — миролюбиво сказал Бондин.
Хм. Какой он бывает милый. По крайней мере, с котами. Не с девушками.
— Я подумал, надо сцапать и на мелкие кусочки раздражительные колыхания, — меланхолично заметил кот. — Эх, проголодался. Кушать, кушать дайте!
— Все сегодня не задалось, — жалобно сказала Мелисса. — Торт свалился, платье порвали, жениха вот теперь забрали… А меня, может, вообще…
— Ну, вы же сами это все устроили, — проговорил Бондин сдержанно.
Ах ты, Крыса! Опять на жалость разводишь!
А та продолжала плаксиво:
— Я думала, это будет лучший день в моей жизни!
Да ты ведь этот день у меня украсть хотела! Стерва, кот абсолютно прав!
— Куша-ать! К крысам стервины слезы! — протянул кот настойчиво. — Куша-ать!
Я придвинулась к окну и осторожно заглянула одним глазком в комнату. Бондин держал кота на руках, поглаживал его голову пальцами.
— Кажется, он голодный, — сказал Бондин с усмешкой.
— Ты моя умница, — одобрительно сказал кот.
Бондин надел очки.
— Кушать, — коротко сказал кот.
— Я угадал, — сказал Бондин. И спросил суховато: — Мелисса Сигизмундовна, вы еще что-нибудь имеете сообщить мне?
Похоже, на ее жалобы он не повелся. Молодец.
— Нет, — сказала Мелисса.
— Ну, тогда вернемся к остальным. А если у вас еще будут ко мне вопросы или сообщения, я готов выслушать. И помочь, чем смогу. — И он наклонился к коту: — Ну, пойдем, рыжий.
— Пойдем, рыжий, — эхом отозвался кот.
Бондин рассмеялся.
— Сейчас, — сказал он, — только выключу запись.
Послышалось тихое звяканье. Надеюсь, мой шепот на записи не будет слышен! Не должен бы, я ведь снаружи стояла, далеко.
Бондин сказал:
— Вам придется повторить все, что вы мне только что рассказали, при Далии Георгиевне, чтобы я мог ее арестовать.
— При Далии Георгиевне! — ужаснулась Мелисса. — А запись тогда зачем?
— Ну, запись не может служить доказательством сама по себе. Она мне нужна для систематизации фактов.
— Но… повторять перед Далией Георгиевной… — пролепетала Мелисса.
Ой, они же сейчас в гостиную вернутся! И если я зайду с улицы, они тут же догадаются, что я могла подслушивать под окном!
Я быстро и бесшумно отступила от окна, а потом припустила во всю прыть в дом.
Вбежала в полутемную гостиную, освещенную только светом двух бра у стены, возле которой я до этого сидела. Над диванной спинкой виднелись две головы, и эти головы вовсю целовались.
Я промчалась мимо и шлепнулась в кресло под бра. Схватила журнал со стола, закрылась им и громко кашлянула. В это же время далеко в глубине дома послышался звук открывающейся двери, потом раздались шаги и голоса Мелиссы и Бондина.
— Вика? — раздался голос Орхидеи. — Ты давно здесь?
— Всегда здесь сидела, — как ни в чем не бывало ответила я, опуская журнал.
— Да? — конфузливо сказала Орхидея.
В этот момент в гостиную вошли Мелисса и Бондин с котом на руках.
— Разве ты не выходила? — Орхидея продолжала смущаться и, видимо, из-за этого никак не могла перестать меня допрашивать. — А мы тебя не видели.
— Еще бы, — сказала я. — Вы были так заняты… Игрой.
— Да, игра действительно очень… — пробормотал Николай. — Очень.
— Да, очень, — повторила за ним Орхидея.
Бондин поглядел на меня из-за стекол очков с подозрением — будто обо всем догадался. Да ну его. Вечно делает вид, что в курсе всего. Знаем мы его приемчики!
Бондин сказал, обращаясь скорее к Орхидее, чем ко мне:
— Кто-нибудь может наколдовать чего-нибудь съестного для голодного животного?
— Мя-я-у, — сказал кот.
Я давно уже выключила перстень, потому не поняла.
— Мяса, сырого, — перевел Бондин. И снял очки. Видимо, тоже устает все время глядеть на магическую реальность. Хотя и строит из себя ко всему привычного крутого магического служащего.
В мгновенье ока в руках у Орхидеи оказалась тарелочка с кусочками мяса. Кот нетерпеливо забарахтался в руках Бондина, инспектор спустил его на пол, и котяра вспрыгнул на столик, где Орхидея поставила тарелочку рядом с игровым полем.
Инспектор сказал:
— Ну, я, пожалуй, пойду прогуляюсь по берегу. Может, окунусь в море, — и почему-то посмотрел на меня вопросительно.
Типа, с собой приглашает?
— А мне можно с вами? — встряла тут Мелисса.
— Э… Кхм… — замялся Бондин, — разумеется.
— Я только купальник надену, — пролепетала Мелисса и скрылась в комнатах.
Она же под следствием. Какие ей купания? Я нахмурилась. Ну и пусть идут себе. Я встала, обошла журнальный столик, на котором весело чавкал кот, подошла к Мише, присела около него на корточки и погладила по голове. Оглянулась украдкой на инспектора, который стоял в нерешительности у стеклянной двери и с каким-то непонятным выражением лица, будто бы с обидой, глядел на меня. Потом быстро развернулся и вышел.
Тут появилась Мелисса в цветастом халатике, накинутом поверх красного раздельного купальника. Живот у нее плоский, как у гимнастки, и грудь вполне выдающаяся. А загар такой ровный и золотой — наверное, она на эти Канары каждый месяц ездит. А может, вообще по уик-эндам.
А что, отличная парочка — следователь и подследственная. И она будет у него на виду, прям вся практически.
И Миша спит, как назло. А то можно было бы с ним вдвоем пройтись по берегу.
Кот съел все, что было на тарелке, спрыгнул на пол, потом забрался на кресло под бра и стал умываться. Я вспомнила, что хотела спросить его кое о чем.
Я подошла к нему и повернула перстень камнем внутрь, чтобы понимать.
— Я хотела спросить… — начала я.
Он поднял морду, застыл с поднятой передней лапой, весь во внимании. Я тихо прошептала:
— Как ты узнал пароли?
Нет, ну правда же. Вдруг и мне когда пригодится.
— Пароли? — переспросил он. — Кто они?
— Слова, — пояснила я, — чтобы кактусы не кололись.
— Я их придумал.
Я удивилась:
— Просто придумал?
— Я подхожу и знаю, что кактус хочет что-то от меня услышать.
— О! — подняла я брови. Ничего себе. Кот-телепат. То есть телепат, это кто мысли людей слышит, нет? А тут… А у кактуса есть мысли?
Кот продолжил умываться.
Николай что-то игриво шептал на ухо Орхидее, и она смущенно хихикала.
Я почувствовала себя совершенно одинокой. Несмотря на то, что мой жених спал на полу в нескольких метрах от меня.
Ну и ладно, пойду гулять одна. Море, оно ведь остается морем, даже когда смотришь на него в одиночестве. А захочу купаться, наколдую себе суперский купальник. А нельзя ли наколдовать суперскую фигуру? Эх. Похоже, что нет. Орхидея давно бы уже наколдовала. Хотя ее теперь и безо всякой фигуры вон как обожают.
Я с завистью посмотрела на двух влюбленных, сидевших в обнимку.
Но почему мне так грустно? И почему я им завидую? Я ведь Мишу своего вернула! Своего любимого! Единственного! И мы поженимся к Новому году. Кстати, может, раз уж это будет в Новый год, позвать Николая регистратором? Это будет в тему. Не то что Дед Мороз в сентябре и на Канарах — нелепость какая-то!
Я выключила око и вышла наружу. Спустилась по каменной лестнице от виллы к берегу. В море рядом с причалом маячила врезавшаяся в него яхта. Похоже, Орхидея и думать забыла, что ее надо вернуть хозяину. Да плевать, мне-то что. Владельцы яхт — люди не бедные. Им одной яхтой меньше, одной больше — все равно. И потом, о порядке и о соблюдении законов у нас Бондин заботится.
Я сняла кроссовки и носки и бродила туда-сюда по берегу, загребая ступнями здешний странный темно-серый песок. Я размышляла, почему меня берет такая досада, когда я думаю об этом рыжем чинуше. Ну ладно, не чинуше. Он же кто-то вроде агента по всяким расследованиям. Он мне Мишу нашел.
Я должна быть ему благодарна. А он меня почему-то бесит.
Но волны успокаивающе шуршали, набегали белой пеной на берег, и мои беспокойные мысли будто убегали в море вместе с ними. Я закатала штанины джинсов до колен и пошла по мелководью. Вода была теплой.
Но купаться мне не хотелось. Да и плавать я не умею.
Небо над головой было огромным. Лилово-розовые пышные полосы облаков лежали на нем от края до края, будто гигантские крокодилы в тихой реке. Я медленно пошла вдоль полосы прибоя. Остаться бы на этом острове навсегда, бродить по пляжу, сидеть на вилле в гостиной и играть в настольные игры с… черт, почему мне на ум пришел этот рыжий инспектор?
С Мишей. Навсегда — с Мишей? Смятение захлестнуло меня. И это слово — «навсегда»… Если навсегда с Мишей, то значит, никогда больше мы не сядем в баре с Бондиным и не будем болтать, и он никогда не поцелует меня больше… Но мы же можем быть друзьями… Нет, не хочу я, чтобы мы были друзьями! К черту дружбу! Кажется, он мне нравится, этот долговязый нелепый сыщик. И как-то по-другому, чем Миша. Никакого спокойствия, сплошные терзания. Это что же — я влюбилась, что ли? Это по-настоящему вот так влюбляются?
С Мишей все было по-другому. Когда мы начали встречаться, он был мне симпатичен, я чувствовала к нему теплоту и нежность… Но чтобы вот так, чтобы хотелось помчаться к нему со всех ног, взъерошить волосы, заглянуть в глаза, повиснуть на шее и…
А может, я просто свихнулась, а вовсе не влюбилась? Свихнулась от всего этого навалившегося за два дня колдовства, похищения Миши, путешествия на другой конец света!
О, а вот и Мелисса. И рыжий сыщик. Я вышла из-за небольшого песчаного холма и увидела их. Мелисса сидела на полосатом матрасике, спиной ко мне, приняв какую-то неестественную, но суперграциозную позу «а-ля голливудская звезда каких-нибудь шестидесятых», рассчитанную, по-видимому, на Бондина. Но зря. Тот, в одних синих шортах, лежал на спине, раскинув руки и уставившись в небо. Его туфли и аккуратно сложенная одежда лежали рядом.
— Инспектор, — капризно сказала Мелисса, пока что меня не заметившая, — не могли бы вы намазать мне спинку кремом от солнца…
О боже. Какой избитый, глупый и пошлый прием! Да и солнце уже садится.
— Полежите минут пятнадцать на спине, — отозвался Бондин, поворачивая голову, — солнце сядет, и крем вам не понадобится… — Он заметил меня: — Вика? — Живо приподнялся, сел. — Решила поплавать все же?
Белобрысая Крыса тоже повернулась и хмуро посмотрела на меня.
— Я не умею плавать, — ответила я.
— В таком-то возрасте, — заметила блондинка.
— Тут странный песок, правда? — сказал мне Бондин и пересыпал похожий на порох песок ладонью.
— Правда, — сказала я, подходя к нему.
— Это остатки вулканической деятельности, — сказал Бондин.
Я присела рядом с ним, бросила кроссовки. Погладила теплый песок ладонью, сказала:
— Откуда ты знаешь?
Он положил ладонь поверх моей руки, сказал:
— Читал где-то…
— А как там Миша? — раздался пронзительный голос Мелиссы. — Уже очнулся?
— Не знаю, — обернулась я, — иди проверь.
— И не боишься, что я его у тебя опять уведу? — язвительно сказала Мелисса.
— Без любовного зелья тебе это вряд ли удастся, — сказала я.
Крыса раздула тонкие ноздри, запыхтела, а потом сказала:
— Да. Но только потому, что он очень порядочный и не нарушит слово, даже если тебя не любит.
Миша порядочный. А вот я, кажется, нет. Не должна я так смотреть на Дениса Бондина. И вспоминать, как его губы прикоснулись к моим губам. Ведь я невеста! У меня свадьба в Новый год!
Моя ладонь выскользнула из-под ладони Дениса, я вскочила, сказала:
— Пойду я.
Он вскочил вслед за мной, проговорил:
— Я с тобой. Подожди, только оденусь.
— Нет, — помотала головой я. Не ходи.
Схватила за шнурки свои кроссовки и быстро пошла обратно в сторону виллы.
Слышу, шуршит за мной кто-то. Бондин, в шортах и развевающейся рубашке, с остальной одеждой в руках, догнал меня:
— Поговорим?
— Нет.
— Да не беги ты так! Чего ты боишься?
Я остановилась. Посмотрела смело ему в глаза:
— Ничего я не боюсь. А у тебя там Мелисса не сбежит?
— Да куда она сбежит, — небрежно сказал он, — в браслете.
— А что браслет? — Мне было все равно, какие свойства у браслета, но я не знала, что говорить.
— Он антиугонный кроме прочего, к моему телефону пришвартован, дальше ста метров уйдет — сирена включится, — сказал он. Помолчал минуту будто ожидая, что я скажу, потом заговорил сам: — Мы вернемся в поместье, я выясню все о побеге Мелиссы и Михаила, заберу виновного в департамент…
Значит, будет Далию арестовывать.
— И что? — сказала я.
— И мы больше не увидимся.
— Правильно.
Он посмотрел на меня:
— Правильно? Или — «я рада»?
— Я рада, — буркнула я.
— Ты его правда любишь, Мишу?
— Да. — Я глядела вдаль, на море, мимо него.
— Не обманывай себя.
— С чего ты взял, что я себя обманываю? — сорвалась я. — С чего ты вообще ко мне прицепился? Любишь — не любишь? Чего ты от меня хочешь? Я что, должна перед тобой отчитываться? Кажется, это не входит в обязанности инспектора? Или ты и инспекцию чувств должен провести…
Он вдруг взял и поцеловал меня. Уронил одежду на песок и обнял. А я стояла и не могла от него оторваться. И минуты тянулись вечно. А в ушах бухало сердце.
Через бесконечные сотни-сотни тысяч мгновений я отодвинулась от его теплой, с прилипшими песчинками, груди.
— Ты весь в песке, — машинально сказала я.
Он тихо засмеялся, отряхивая песок с себя ладонями:
— Извини.
— Я совсем запуталась, — сказала я ему. — Я должна подумать.
Его лицо стало отчужденным, замкнутым:
— Подумать…
Я сказала, сбиваясь:
— Я тебя совсем не знаю. Мы только вчера познакомились. Я не хочу…
— … разрушать устоявшиеся отношения… — угадал он то, что я собиралась сказать.
— … из-за непонятно чего, — договорила я.
Он усмехнулся горько:
— Я для тебя, получается, непонятно что…
Я хотела сказать ему, что вовсе не «непонятно что», а очень важный человек Может быть, самый важный в жизни. Только вдруг я ошибаюсь? Вдруг постепенно выяснится, что мы совсем не подходим друг другу?
Он посмотрел на меня огорченно, а потом вдруг сказал:
— Жаль, я оставил очки в доме.
— Что? — не поняла я.
Он сказал еще более непонятно:
— Но я уверен, что они сейчас есть.
— Кто «они»? — растерялась я. — Очки?
— Поверни кольцо, увидишь.
Я повернула камень внутрь ладони. Все вокруг окрасилось серебристой дымкой, и в этой дымке между мной и Денисом вспыхивали и тут же гасли крошечные, но такие яркие золотые искры.
— Видишь их? — настойчиво спросил Денис, вглядываясь в мои глаза. — Ведь они есть?
— Ну и что, — сказала я безразличным голосом, но эти искры меня взволновали.
— Знаешь, когда они появляются?
— Ты же отказался просвещать меня на этот счет.
— Есть такое выражение, в людском мире: «Между ними искра пробежала»… Это от наших пошло. Они загораются в тот момент, когда возникает сильное взаимное чувство.
Ничего себе. Я стояла и смотрела исподлобья на Дениса и на золотые огоньки между нами.
Но искорки — это всего лишь искорки. Как там пелось в одной старой песенке: «Одна дождинка — еще не дождь…» Может, это всего лишь влечение, симпатия, да мало ли что! А с Мишей мы уже полгода вместе, мы жениться собрались!
Я отвернула перстень. И сказала:
— Ну и что.
— Ну и что?
— Да.
Он кивнул, подобрал одежду с серого песка и пошел прочь, но не туда, где осталась Мелисса, а вперед, вдоль берега.
Я долго смотрела ему вслед, как он бредет, долговязый и ссутулившийся. Потом вдруг испугалась, что он обернется, и пошла прочь от моря, от набегающей белой пены.
Ушла подальше, за камни, где песок был сухой. Вообразила небольшое покрывальце, и оно появилось, красивое, белое с синим, только… со своеобразным рисунком: посередине большое сердце, а в нем написано «Денис». М-да. Ладно, если я на него сяду, никто и не увидит, что там за кренделя. Да и нет тут никого.