– Бедлам у них творится. И вообще, теперь у тебя есть лучший друг Д`Амарьяк, вот пусть он тебе все и докладывает. А у меня – выходной. Два выходных! Имей уже совесть, Герман!
– Кого?
Людвиг длинно выругался и понял, что ему внезапно полегчало. Родной, привычный и понятный Герман и родными, привычными и понятными служебными проблемами. Мир не рухнул.
– Ладно, доклад подождет до вечера, – от внезапной покладистости Германа Людвиг насторожился. И оказался прав. – Ты не забыл? Сегодня к пяти вы с супругой должны быть у нас. Эмилия затеяла прием в честь герцогини.
Людвиг выругался еще раз.
Герман, мученически вздохнув, повторил:
– К пяти, Людвиг. И не вздумай не явиться! Эмилия обидится.
Настала очередь Людвига тяжко вздыхать. Эмилия – голубка небесная, но если она обидится… нет, лучше не рисковать.
– Ладно, понял я.
– То есть на сегодняшний вечер ты не принял больше никаких приглашений?
Людвиг зажмурился и с тоской вспомнил Черного Карлика и шебутное умертвие. И зачем он рвался домой? Лучше три дохлых императора, чем один великосветский прием!
– Нет, я же обещал.
– То есть ты забыл, а на необходимость представить герцогиню свету наплевал. Людвиг, Людвиг! Ты и из этого брака собираешься сотворить непотребство с печальным концом?
– Нет, папочка, – опять разозлился Людвиг. – Я собираюсь жить долго и спокойно, а эти ваши жены…
– Ну и дурак. Пойди, извинись. И подари что-нибудь. Цветочек там, украшение. Ты вообще знаешь, что любит твоя жена? Между прочим, прекрасная женщина! Умна, красива, образованна.
– Знаю, – оборвал его Людвиг. – Хватит меня воспитывать, папочка!
Вместо ответа Герман отвратительно довольно рассмеялся и повесил трубку.
А фониль в руках Людвига задымился, и Людвиг едва успел отбросить раскаленный эбонит прочь. На паркет. И, заложив руки за спину, пошел прочь из столовой – принципиально не слушая ворчание Рихарда о совершенно пустых тратах на новые фонили, новый паркет, новую посуду и сплошное разорение от дурного характера молодого хозяина.
Старый пень. Давно пора завести дворецкого помоложе, лет не более ста!
Следующие два часа Людвиг маялся. Ему не спалось, не читалось, не гулялось в саду и вообще ничего не хотелось. А ноги почему-то сами приносили его к дверям апартаментов супруги. Обнаружив себя держащимся за ручку ее двери в пятый раз, Людвиг велел себе собраться и подумать головой: что он, разрази его Баргот, делает?
Идет просить прощения? И какого демона в его руках мятые астры, явно только что сорванные в саду? О чем он вообще думал, когда их рвал?
Следовало признаться честно, что думал он опять о жене. И о том, что понятия не имеет, что она любит. То есть он помнил, что все женщины любят украшения и цветы, но какие украшения и какие цветы? А еще она покупала микроскоп.
Уронив астры на пол, Людвиг пощупал собственный лоб. У него жар? А если не жар – то откуда бред?
Про себя помянув Баргота и весь женский род, Людвиг отошел от покоев жены подальше и позвал. Тихо позвал:
– Рихард!
Умертвие тут же возникло рядом.
– Какие цветы любит ее светлость?
– Розы и фиалки, герр Людвиг.
– Давай фиалки, что ли… что стоишь? Неси!
Молча поклонившись, дворецкий испарился. А Людвиг отправился в свою спальню, радуясь, что стребовал с Черного Карлика какую-то блестящую побрякушку. То ли топазы, то ли алмазы, Баргот их разберет. Главное, дорогие, красивые и вообще из сокровищ короны.
Еще через пять минут Людвиг снова стоял у дверей Рины, и ему почему-то очень хотелось посмотреть в зеркало, поправить прическу и проверить, ровно ли завязан шейный платок.
Тьфу.
Вот что с ним, а? Заболел, не иначе как заболел!
Разлохматив волосы и содрав шейный платок к демонам собачьим – он дома, между прочим, дома! – Людвиг… постучался.
Тут же послышался топот каблучков, дверь отворилась, и невесть чему радующаяся камеристка присела перед ним в книксене.
– Ее… кхм… светлость у себя?
– Ее светлость гулять изволят!
– Где гулять?
– В саду гулять!
Глаза у камеристки были такие честные, что Людвиг заподозрил неладное. Хотя что может быть неладного в жене, гуляющей в саду?
Хмуро кивнув камеристке и подавив глупое желание спрятать букет фиалок за спину, Людвиг отправился в сад… хотя зачем сразу в сад?
– Рихард! Где моя жена?
– Где-то здесь, герр Людвиг! Позвать? – в невозмутимой физиономии Рихарда почему-то чудилась издевка.
Явно заболел. То бред, то видения, подумал Людвиг, выходя из дома в сад. Еще немного, и драконы на лужайке мерещиться начнут.
Словно в насмешку, над головой послышалось хлопанье крыльев, порывом ветра сдуло ворох желтых листьев – и прямо над головой пролетел дракон. Так низко, что можно было пересчитать не только перья в хвосте, но и чешуйки на пузе. И что им в их горах не сидится? Двадцать лет не появлялись над Виен, и еще столько же их бы не видеть!
Стряхнув с волос сухие листья, Людвиг пошел искать жену. Сад при вилле был небольшим, спрятаться особо негде. Правда, следящий артефакт почему-то упорно не желал показывать ее точное местонахождение, выдавая нечто расплывчатое – в пределах сада. Надо будет отдать его Гольцмееру, пусть починит. Наверняка опять аура Людвига пагубно влияет на маготехнику.
Он обошел сад три раза. Весь. Заглянул во все три беседки, в заброшенный павильон и в заросли старых яблонь. Вышел на кладбище – но там супруга в последний раз появлялась позавчера, уж такую малость мертвые всегда готовы были ему сказать. Задумался о том, чтобы завести немертвых собак, а то и вовсе горгулий, как на Брийонском соборе. Сделать их из собачьих костей, выдержать в крови, и не будет тварей вернее и надежнее.
Рины нигде не было. Садовник ее не видел. Артефакт по-прежнему показывал, что она где-то рядом.
Барготовы подштанники!
– Рихард! Где моя супруга?.. хотя нет. Проводи-ка меня к моей супруге. Сейчас же.
– Как прикажете, герр Людвиг, – поклонился старый пень… и проводил Людвига в ее покои.
Как?!
– Рихард, моя супруга сегодня покидала дом?
– Выходила в сад, герр Людвиг, но не за его пределы, – невозмутимо отчитался Рихард.
– Дери тебя…
– Вы что-то сказали, герр Людвиг?
– Ничего. Исчезни! Хотя нет. Скажи фрау Рине, чтобы ожидала меня в будуаре. Через пять минут. И не вздумай говорить, что я искал ее в саду!
– Слушаюсь, герр Людвиг.
Виен, Астурия. Вилла «Альбатрос», чуть раньше
Рина
И только захлопнув за собой дверь спальни, упав на кровать и поколотив подушку кулаками, Ринка поняла, что с ней что-то не так. Сильно не так! Людвиг, конечно же, гад чешуйчатый и дурак, но…
Но она сама – еще большая дура. Ведь по большому счету Людвиг ничего ужасного не сказал. И все его «измены» в самом деле были по долгу службы. А она… а она ведет себя как пятиклассница, которая впервые влюбилась в самого красивого парня из 7 «а»!
Влюбилась?! Она – и влюбилась в Людвига?! Нет, сто раз нет! Потому что этого не может быть никогда! Она с ним знакома без году неделю, а что у них уже два раза случился жаркий секс, ну так и что? Постель – не повод… да, не повод для любви!
Сердито утерев слезы уголком пострадавшей подушки, Ринка отбросила ее в угол, словно вместе с подушкой можно было отбросить и дурацкие, нелогичные и никому не нужные чувства. Да не чувства! Просто – секс. Она взрослая женщина с естественными потребностями, которые Петечка… Ладно, с Петечкой тоже было неплохо, но все познается в сравнении.
При воспоминании о сегодняшнем утре жар залил ее всю, от кончиков ушей и, кажется, до самых пяток. Даже пальцы на ногах поджались и в животе разлилась истома.
– Дура, не вздумай! – громко велела себе Ринка и вскочила с кровати. – Размечталась!
Пнув ни в чем не повинную кровать, она отправилась умываться холодной водой. И уже в ванной поймала себя на том, что торопится. Куда? Зачем?
Так. Надо остановиться и прислушаться. Откуда эта тревога? Куда хочется немедленно бежать? Неужели дракончик?
«Да, да, да, скорее, мне страшно, скорее! – отозвалось дрожью, холодом и обидой. – Почему так долго? Почему ты меня не слышишь? Я зову тебя, зову, а ты!»
Прижав ледяные ладони к щекам, Ринка ошалело глянула на себя в зеркало. Такая знакомая детская обида, что хоть плачь.
– Ах ты, фаберже! Это из-за тебя я тут с ума схожу?!
«Я не фаберже, – обиженно откликнулось нечто. – Я… я хороший!»
– Хороший, хороший, – пробормотала Ринка. – Без паники, сейчас я приду.
Нерожденный дракончик явственно всхлипнул, и Ринку окатило таким пронзительным одиночеством, что она сама чуть снова не заплакала. Но показала себе в зеркале кулак и помчалась в лабораторию, на ходу прихватив шаль.
По счастью, ей никто не встретился по дороге, если не считать Магды, выходящей с кухни.
– Ой, мадам! – рыжая смущенно потупилась, покраснела и сделала книксен.
Выяснять, что девчонка набедокурила, Ринка не стала – наверняка ничего серьезнее кражи пирожков или кокетства с садовником.
– Принеси мне завтрак в лабораторию, – велела она, приложила палец к губам и помчалась к потайному ходу, вход в который был как раз рядом с кухней, в одной из кладовок.
Яйцо, которое Ринка из чистой вредности продолжала звать Фаберже, тут же попросилось на ручки. Оно время от времени вздрагивало, елозило и тихонько жаловалось то на тесноту, то на холод, то у него что-то чесалось, то хотелось вообще непонятно чего. Приходилось его гладить, петь ему колыбельную и гулять с ним на руках, почти как с младенцем.
И только через час, не меньше, оно успокоилось и замурлыкало. И тихо, как-то робко, спросило:
– Мама?
– Мама, – со вздохом согласилась Ринка, понимая, что объяснять нерожденному малышу, что мама его потеряла, не стоит. Еще вылупится раньше времени от стресса. Или еще какая-нибудь гадость с ним случится.
– Мама, – повторило яйцо довольно и замурлыкало сильнее. Ринке даже показалось, что оно к ней прижалось.
Ее собственные эмоции тоже пришли в норму, и очень захотелось извиниться перед Людвигом. Правда, Ринка плохо представляла, как она объяснит свои закидоны. Что-то типа «дорогой, у меня тут яйцо скоро проклюнется, нервничает, и я за компанию. Надеюсь, ты не против наследника-дракона?»
Да уж. Физиономию супруга после такой новости определенно стоило бы запечатлеть.
Ринка тихо хихикнула. Сейчас, со спящим яйцом на руках, ей было невероятно тепло, уютно и спокойно. Даже мысли «а что скажет мама-дракониха» и «я понятия не имею, как растить малыша и чем его кормить» ее не слишком беспокоили. Все как-нибудь образуется, ведь… ведь мама рядом.
О Великий Ктулху… мама… Она скоро станет мамой. Ой-ой-ой.
И она снова рассмеялась, нежно прижимая горячее яйцо к себе.
Из расслабленной эйфории ее вывел Рихард, заглянувший в лабораторию.
– Герр Людвиг ищет вашу светлость. В саду.
Ой. Она совсем забыла, что следилка надета на кошку, а где носит эту Собаку, один черт знает. Опять Людвиг разозлится!
– Спасибо, Рихард. Он не спрашивал про лабораторию?
– Нет, ваша светлость. Но скоро он вернется в дом.
– И найдет меня на месте, – вздохнула Ринка. – Надеюсь, он не слишком злится.
– Не слишком, – по губам Рихарда скользнула тень улыбки.
Людвиг явился к ней в будуар минут через десять. Ринка как раз успела открыть книгу о драконах в поисках ответа на самый важный вопрос: чем питаются новорожденные? Но пока ответа не нашла. Вообще книга эта показалась ей скорее сборником сказок, чем практическим руководством… а, ладно. Потом разберемся.
– Да, дорогой? – улыбнулась она, вставая навстречу супругу, и мысленно надавала себе по рукам: не надо, не надо делать книксен, как нашкодившая Магда! Герцогиня вы или где?
В руках у супруга, кстати, красовался слегка помятый букет фиалок. И он совершенно явно не знал, куда бы его деть. Да и судя по сжатым губам супруга, поиски иголки в стоге сена (и чьи-то утренние закидоны) не добавили ему благостности.
– Граф Энн соблаговолит пригласить наших светлостей на прием в честь герцога и герцогини Бастельеро, – сказал он хмуро.
Что ж, Ринка вполне понимала нелюбовь супруга к светским мероприятием. Она бы тоже предпочла, чтобы он ушел на службу, а она могла бы вернуться к своему Фаберже.
Людвиг попытался сунуть руки в карманы, что в исполнении герцога выглядело… странно, короче, выглядело. Почти как книксен в исполнении герцогини. Попытался – и вспомнил про фиалки. Сжал губы еще тверже и, промаршировав разделяющие их с Ринкой пять шагов, вручил букет ей.
Безумно хотелось рассмеяться, но Ринка сдержалась. Вместо этого она поднялась на цыпочки и поцеловала Людвига в чисто выбритый подбородок, выше не дотянулась.
– Спасибо, это так мило… в смысле, цветы. Обожаю фиалки.
Ей показалось, или суровый полковник смягчился? Не улыбнулся, конечно, но вертикальная морщинка между бровями разгладилась.
Может, поцеловать его еще раз? А потом…
Ринке так явственно представилось это «потом», что она залилась жаром. Пришлось отступить на полшага. А то еще подумает, что она подлизывается! Или чувствует себя виноватой! Нет уж, не дождетесь.
Отступив еще на шаг – гад чешуйчатый, между прочим, даже не сделал попытки ее удержать! – она позвонила в колокольчик, вызывая Магду, и спросила, просто чтобы не молчать:
– Мне обязательно присутствовать?
И тут же пожалела. Глупо же, прием в ее честь – а это без вариантов.
– Обязательно, – нахмурился Людвиг.
– Хорошо, я буду готова…
– Через час. Наденьте что-нибудь синее или серое, – так же хмуро велел Людвиг… и ретировался.
Правда, на прощание одарив Ринку весьма горячим взглядом.
Странный он сегодня, подумала Ринка и велела прибежавшей на зов Магде:
– Фиалки в вазу, а мне – платье. То самое, серебристое.
Через час она была готова. Прическу, правда, пришлось сделать самую простую – Магда явно не училась на курсах парикмахеров. Но низкий свободный узел и выпущенные на висках локоны выглядели достаточно празднично и в то же время строго, чтобы не отвлекать внимания от фантастически прекрасного платья. Еще бы к нему кулон, что ли. Или ожерелье.
Вот зря она поскромничала и не спросила Людвига о шкатулке с украшениями. Наверняка же что-то есть!
Ладно, на всякий случай можно взять газовый голубой шарфик…
– Ваша светлость готовы? – прервал ее размышления голос супруга.
– Готовы, – отозвалась Ринка, отстраняя Магду, которая продолжала суетиться вокруг, поправляя складки на юбке. Не столько ради красоты, сколько чтобы еще раз коснуться девичьей мечты.
– Прекрасно смотритесь, – показалось, или голос Людвига немножко сел?
Судя по невозмутимому лицу, показалось. А жаль. Ринка бы не отказалась увидеть восторг в черных некромантских глазах. Или синих? Она совсем запуталась… ладно, спишем на магию.
– Это вам, – супруг протянул ей длинную бархатную коробочку. – Небольшой подарок из Франкии.
Увесистую.
И хоть Ринка не слишком понимала в драгоценностях, но даже она ахнула, когда ее открыла: на черной подложке сияло колье с крупными голубыми топазами в обрамлении бриллиантов, такие же серьги и кольцо. В ювелирной работе она тоже не разбиралась, но дизайн явно был не китайским. Что-то очень изящное, легкое и ажурное, что довольно странно сочеталось с большими камнями, но выглядело изумительно гармонично.
– Благодарю вас. Это очень… очень…
Кажется, она опять покраснела. Да что с ней сегодня творится? Это все яйцо. Определенно яйцо!
Пока Людвиг застегивал на ее шее колье и вдевал ей серьги, она молчала, наслаждаясь нечаянной близостью и тишиной. Касания его пальцев были нежны, бережны и обжигали, словно электрические искры, только приятно.
– Вам идет румянец, – шепнул Людвиг ей на ушко и отстранился. – Нам пора.
Накинув Ринке на плечи уже знакомый палантин из серебристой лисы (собственноручно, и задержав ее в объятиях на две секунды дольше необходимого!) Людвиг усадил ее в мобиль. Тут же невесть откуда взялась Собака, запрыгнула ей на колени и свернулась клубочком. За рулем был Мюллер – то ли потому что супруг не желал напрягаться, то ли потому что здесь уже ввели запрет на вождение в нетрезвом виде, а на приеме явно будут подавать не апельсиновый фреш.