Правда, стоило мне ступить на пол: земляной, покрытый остатками трухи и пепла, как я замерла. Холод, который здесь царил, был мертвым. Я почувствовала, как меня затягивает в него, как выбрасывает силой проводника на грань, и краски вокруг померкли окончательно.
Эрик стоял в центре подвала, со всех сторон к нему тянулись щупальца тьмы.
Мощные, страшные, обращающие в пепел и тлен все, через что они проходили. Нетронутым здесь оставался, пожалуй, только он (окутанный облаком золотого сияния). А еще картины на стенах, картины, которых было бесчисленное множество, но на всех них была одна-единственная женщина.
Темноволосая, темноглазая, с яростным сильным взглядом.
Обнаженная и в разорванных одеждах, на коленях и в кандалах, в подземелье или запертая в магических ловушках, но несломленная.
Непокоренная.
Мне хотелось зажмуриться, как в детстве, чтобы не видеть впивающихся в ее тело веревок, ожогов укусов или следов плети на коже, вместо этого я продолжала стоять и смотреть. На лицо, переходящее с холста на холст. В глаза — страшные, сверкающие тьмой, или широко распахнутые, на губы, раскрывшиеся в беззвучном крике, приоткрытые словно в низком животном стоне или плотно сжатые, углами вниз. На изгиб тела, когда ее оплетали цепи, или когда она сломанной игрушкой лежала на простынях, на руки, с которых срывались щупальца тьмы. Такие же, как сейчас в настоящем тянулись к Эрику.
Смотрела, не отрываясь.
Потому что написано это было яростно, отчаянно, жутко.
Потому что не могла двинуться с места, словно вросла в пол.
В ту самую минуту, когда я об этом подумала, Эрик обернулся. Взгляд его, отмеченный золотом и тьмой, задержался на мне.
И сердце пропустило удар.
— Кто она? — вопрос против воли сорвался с моих губ.
Кажется, сейчас я была близка к тому, чтобы взлететь наверх по ступенькам. Подхватив юбки и не думая о том, что оставляю за спиной, потому что Тхай-Лао оказался прав: к такому я была не готова. Не готова видеть женщину, глядящую на меня отовсюду, из-за чего создавалось ощущение, что я схожу с ума. Не готова знать, что все это… все это — его рук дело?!
Натянутые нити тьмы чуть дрогнули, но Эрик остался неподвижен.
— Жена моего брата.
Что?!
— Я был безумно влюблен в нее, Шарлотта. Сходил по ней с ума.
Лучше бы я не спрашивала. Лучше бы не спрашивала, потому что этот разговор точно не должен был быть таким. А каким должен?
С каждой минутой у меня все сильнее кружилась голова, словно тьма и грань вытягивали из меня силы.
Или же силы вытягивали его слова.
Эрик был влюблен в жену своего брата?!
Или… влюблен до сих пор?
— Я совершал ужасные поступки, Шарлотта. Я чуть не убил ее и Анри. Готов был убить, только чтобы она принадлежала мне. Я отдал ее в руки отца, потому что не знал, что мне делать со своим чувством. В ту минуту я думал, что если ее не станет, мне станет легче, но… Тереза была единственной, кто в меня верил, единственной, кого мне удавалось любить — больной, извращенной любовью, поэтому когда она должна была умереть, я закрыл ее собой. Поэтому она спасла меня, вытащила из-за грани.
Он говорил, а я чувствовала, что его слова обтекают меня подобно тому, как его обтекало это дикое золотое сияние. Весь его облик сейчас изменился, в бледность вплеталась хищная потусторонняя суть, а судорожно сжатые пальцы казались когтями. Но страшнее всего был взгляд: чувство создавалось такое, что я смотрюсь в саму Смерть или в ее посланника, заточенного в человеческом теле. Холод, расползавшийся от него, инеем подчеркнул прядь, запавшие глаза сверкали.
— После смерти отца я уехал в Иньфай, чтобы справиться с той тьмой, что живет у меня внутри. С тем, что гораздо страшнее самой смерти, — он улыбнулся, но улыбка вышла кривой. — Я научился рисовать, чтобы сохранить в памяти ее лицо, потому что она была единственной, ради кого я держался. Я был безумцем, и это — отражение моего безумия. Безумия, с которым я справлялся шаг за шагом, с помощью самых разных тренировок и практик. Но одно оставалось неизменным: сильные чувства его возвращали. Так или иначе, поэтому я от них отказался. Отказался от любой возможности испытывать сильную боль, ненависть или сострадание. Ото всего, что могло подтолкнуть меня к тому…
Он развел руки в стороны:
— Что ты видишь. Я продержался двенадцать лет, — он смотрел на меня. — Двенадцать лет. До встречи с тобой.
Нити протянувшейся к нему тьмы задрожали, словно их растягивала невидимая рука, а потом шевельнулись.
— Уходи, Шарлотта, — голос его был тихим и ледяным, как сочащаяся сквозь него тьма. — Ты увидела меня. Сегодня ты увидела больше, чем кто бы то ни было. Поэтому просто уходи.
— Нет.
Не сразу поняла, что ответ, звучащий так решительно и твердо, принадлежит мне.
Глубоко вздохнула, вытесняя зарождающийся страх воспоминаниями о том, как Эрик закрыл меня собой. Сбрасывая наваждение глядящей со стен женщины «Девушкой», которую он собирался восстановить. Вместе с осознанием вернулась и уверенность, с которой я рвалась к нему. Его прошлое для меня не имеет значения, а в настоящем… в настоящем я останусь с ним, что бы ни случилось.
— Я сказал: уходи, — почти проскрипел он. Сейчас его голос вряд ли можно было сравнить с человеческим, он напоминал не то клекот раненой хищной птицы, не то шипение глубинной тьмы, решившей заговорить со мной через него. — Не заставляй меня вышвырнуть тебя отсюда.
— Не заставляю, — с трудом сдерживая внутреннюю дрожь, шагнула вперед. —Если ты вышвырнешь меня, это будет только твое решение.
— Шарлотта, я сдерживаюсь из последних сил, — процедил он.
— Не сдерживайся, — я снова шагнула к нему, глядя, как его глаза становятся совершенно дикими.
— Ты меня слушала? — Жесткий взгляд словно невидимая стена. — Любое сильное чувство превращает меня в то, что я есть. Я могу причинить тебе боль…
— Тогда почему до сих пор не причинил?
Шаг. Еще один.
Расстояние между нами понемногу сокращалось, и чем меньше оно становилось, тем отчетливее я чувствовала исходящий от него холод. Мертвый, близости с которым противилось все мое существо. Что-то подобное я испытала, когда впервые упала на грань из-за своей сути проводника, но сейчас это было гораздо страшнее. Пространство вокруг Эрика дышало пустотой, черные нити расползались в стороны щупальцами. Именно поэтому я заставила себя сделать еще шаг в ставшем вязком, как кисель, воздухе.
— Потому что тренировался долгие годы. Долгие годы учился сдерживать последствия того, что со мной сотворил отец. — Он кивнул на стены, в низкие нотки ворвалась странная, диковатая высота, от которой по коже прошел мороз. — Того, что я завершил сам.
— Но ведь ты справляешься с этим. Справляешься каждый раз в одиночку. Позволь мне сегодня остаться с тобой…
Снова шагнула вперед.
— Уходи. Сейчас же, — высота его голоса дрогнула, как мгновениями раньше — нити тьмы. Сквозь них пробились изумрудные искры готового вот-вот раскрыться пространства.
Остановилась, словно передо мной выросла стена.
Если сейчас он откроет новый портал, я его уже не найду. И только Всевидящий знает, что будет тогда.
— Поднимайся наверх, Шарлотта. Тхай-Лао тебя отвезет.
— Он не защитит меня от агольдэра.
— Ты действительно не понимаешь? Защищать тебя сейчас нужно только от меня.
— Не понимаю, — выдохнула. — Не понимаю и не хочу понимать. Ты столько всего для меня сделал…
Мне не хватало слов, не хватало чувств, чтобы передать все то, что я хотела ему сказать.
— Ты спас меня от Вудворда, хотя мог просто остаться в стороне. Ты пошел за мной, когда леди Ребекка меня увезла, хотя знал, что портал вытянет из тебя все силы. Ты говорил, что хочешь меня наказать, но ты наказываешь себя, изо дня в день, Эрик. Почему?! Почему ты не позволяешь себе верить в то, что ты достоин любви, счастья, простых человеческих радостей… больше, чем кто бы то ни было?!
— Любви, Шарлотта? — теперь уже совершенно мертвый голос ударил сильнее, чем если бы Эрик просто приказал мне замолчать. Солнечное затмение его глаз (когда тьма поглотила золото, не оставив даже сияния ободка, и потекла в белки) было жутким.
Я же смотрела в них и видела совсем другие.
Светлые. Полные нежности. Живые.
Родные.
— Скажи, ты сможешь любить чудовище?
Этот простой вопрос прозвучал неестественно-спокойно. С тем же успехом он мог спросить у меня, что я хочу на ужин, но в глазах даже сквозь заливающую их тьму застыло нечто такое… такое, что застыла я. Чувствуя, как стыну изнутри.
Усилием воли вытолкнула себя из этой стужи в тепло. Разливающееся в груди, набирающее силу, согревающее.
— Я не верю в чудовищ, — сказала тихо.
— А во что веришь?
— В любовь.
Воспользовавшись короткой паузой-замешательством, стремительно шагнула в потусторонний холод. Позволяя ему вцепиться в меня когтями, обняла Эрика и глубоко вздохнула, отпуская бьющуюся во мне магию.
Полыхнувшая перед глазами золотая вспышка и рычание:
— Шаррррлотта! — заставило вскинуть голову.
Золота в его глазах больше не было, точно так же, как и тьмы, но было нечто похуже, и прежде чем я успела об этом подумать, меня уже втолкнули в раскрывшийся портал, даже пикнуть не успела.
— Ты… — яростно произнес Эрик. — Сумасшедшая. Несносная. Девчонка.
Он наступал на меня, и сейчас я все-таки попятилась. Боковым зрением уловив обстановку и понимая, что мы оказались в Дэрнсе. В его спальне.
— Я тебя согреть хотела! — выдохнула ему в лицо.
Которое внушало серьезные опасения.
— Сейчас согреемся, — произнес он.
Так выразительно, что я не выдержала и одним прыжком оказалась возле ванной. Влетела в нее, задвинула щеколду и привалилась спиной к двери.
— А ну выходи, Шарлотта, — донеслось снаружи.
— И не подумаю, — ответила, пытаясь отдышаться.
— Выходи, или войду я.
— И что будет?
— Ты правда хочешь это знать?
Нет.
Не хочу.
Я едва успела осознать эту мысль, когда щеколда за моей спиной повернулась. Сама.
Точнее, не сама, а подчиняясь дымчатой туманной нити, протянувшейся в щель между спиной и дверью. С визгом, которого сама от себя не ожидала, отпрыгнула назад, а дверь чудом не слетела с петель.
— Думала, что меня это остановит? — Эрик захлопнул несчастную дверь с такой силой, что она жалобно хрустнула. — Ты хоть знаешь, что когда ты кинулась мне на шею, из тебя могло выжечь магию подчистую? Это ты понимаешь, ненормальная?!
Что?
Выжечь магию?!
— Как?!
— То, что ты видела — та дымка, которая меня окружала, называется золотая мгла. Это сильнейшая антимагия, при соприкосновении с ней любой маг лишается сил. Надолго. Очень надолго. И это очень больно, Шарлотта, — последнее он прорычал так, что задребезжали матовые стекла. Или мне просто так показалось. — Если бы я не успел ее отвести…
Это прозвучало зловеще.
— Откуда я могла знать?! — выкрикнула я. — Откуда, если ты мне об этом не сказал?!
— Ты не должна была бросаться ко мне. Не должна, потому что я просил тебя уйти. Дурная!
Прежде чем я успела сказать, что сам он дурной, Эрик уже шагнул ко мне. Я не успела отпрыгнуть, как меня уже притянули к себе. Не просто притянули, сграбастали в объятия, уткнувшись носом в растрепавшиеся волосы.
— Знаешь, Шарлотта, — хрипло произнес он, — когда-нибудь я точно тебя выпорю, и увы, не потому, что это доставит мне удовольствие. Просто ты окончательно меня доведешь.
Что-о-о?!
— Это я? Я окончательно тебя доведу? — забарахталась в его руках, бессмысленно и тщетно.
Эрик отстранился только для того, чтобы вглядеться в мое лицо.
— Я ведь правда мог тебя зацепить, — произнес негромко. — Почему ты никогда не слушаешь, что я говорю?
— Но не зацепил же, — сама не знаю, почему, шмыгнула носом.
— Ты что, собираешься плакать? — подозрительно спросил он.
— Нет.
Не собираюсь, я сказала.
Нельзя столько плакать, я же не дырявая тучка.
— Я просто хотела остаться с тобой, — это не я всхлипнула, оно само. — Просто хотела, чтобы…
И тут меня прорвало. Слезы хлынули из глаз, а Эрик судорожно вздохнул и уселся на край ванной, увлекая меня за собой.
— Всевидящий, — вздохнул он. — Вот и что мне с тобой делать?
Шляпку с меня сняли в первую очередь. Потом накидку и пальто.
Когда пришла очередь платья, я вспомнила, что под ним нет белья, и снова начала вырываться.
— Н-не надо, — прошептала, давясь вздохами и всхлипами. — Я сама.
— Ты сегодня уже достаточно сама, — произнес Эрик.
А потом подтянул меня еще ближе к себе, усадил на колени и коснулся губами щеки. Раз, другой, третий… Так легко и невесомо, что если бы я не чувствовала его дыхания, наверное, не поверила бы, что он так может.
Может — что?
Губы коснулись моих, и я почувствовала вкус своих слез. Соленый, стирающийся за удивительно нежным поцелуем.
— Замерзла? — спросил он, заключая мои руки между ладоней.
Покачала головой.
— Замерзла, — Эрик мягко растирал озябшие пальцы.
Не знаю, когда успела. То ли в машине, то ли когда спустилась в этот жуткий подвал.
Он остановился лишь для того, чтобы открыть воду, а потом снова повернулся ко мне. Расстегивая платье, смотрел мне в глаза. Смотрел так, что я сама не могла поверить в то, что знаю его… сколько? Чуть больше месяца? Всевидящий, сейчас мне казалось, что между нами раскинулись годы, а может быть, так оно и было.
— Что ты имел в виду, когда сказал про двенадцать лет?
Теперь я уже внимательно смотрела ему в глаза. Смотрела, не отрываясь, затаив дыхание, не вполне отдавая себе отчет, насколько для меня важен его ответ.
— Я говорил о том, что рядом с тобой не могу не чувствовать. Даже если бы очень хотел… не могу.
— Но ты не хочешь? — зачем-то уточнила я.
— Все, чего я хочу, это никогда больше не отпускать тебя. Ни на минуту, — негромко произнес он. А потом поднялся, увлекая меня за собой.
Платье с шорохом упало к моим ногам, и тут я вспомнила про шоколад.
И про белье.
Еще раз.
— Я вся липкая, — пробормотала смущенно.
— Это мы сейчас поправим.
Он подхватил меня на руки, мягко опуская в теплую воду.
Звякнули склянки, по ванной поплыл легкий аромат цветущей вишни. Эрик слегка повел рукой, и по воде словно прошла волна, вспенивая ее. Теперь я сидела, укрытая облаком пены по самую грудь. Сидела и смотрела на него сверху вниз, понимая, что хочу невозможного.
Хочу того, что приличным девушкам в голову приходить не должно.
Но наверное, мне уже давно пора смириться с тем, что я не приличная.
Вцепившись дрожащими руками в бортики ванной, медленно поднялась. Пена укрывала мое тело невесомым покрывалом растрепавшейся тюли. Эрик замер, взгляд его скользнул по моим плечам и груди.
— Ты уверена? — спросил хрипло.
— Уверена, — ответила я, мягко подавшись вперед, положила руки ему на грудь. — Позволишь… тебя раздеть?
Эрик перехватил мои запястья, стоило мне коснуться верхней пуговицы. Наверное, не случись между нами всего, что случилось, я бы не решилась на такое. Уж точно не сразу, но сейчас только спокойно смотрела ему в глаза. Не пытаясь отнять руки или отстраниться, не настаивая, но и не отступая. Невыносимо долгое мгновение, пока его пальцы браслетами сжимались на моих руках, просто ждала.
Эрик умел смотреть по-разному: холодно, жестко, даже жестоко или так, что сердце сжимается от чувств, которые он пытается в себе удержать. Сейчас же в этом взгляде было все, что я в нем узнала. Все и даже немного больше, незнакомая, странная осторожность, словно за моей простой просьбой крылась величайшая в мире опасность.
Опасность для него.
Но все-таки он меня отпустил.
Отпустил, позволяя моим пальцам скользнуть по пуговицам рубашки. Я расстегивала их, обнажая его кожу дюйм за дюймом, пока не наткнулась на преграду жилета. Тишина и наше дыхание, сливающееся воедино, были ужасающе громкими. Так же отчаянно-громко колотилось мое сердце, особенно когда я вернулась к рубашке.