— Сначала я помогу тебе одеться.
Это прозвучало так, что мне разом перехотелось завтракать.
— По-моему, сейчас ты меня раздеваешь.
— Я же не могу надеть платье поверх халата. Точнее, могу, но смотреться это будет не очень, не находишь?
— Вы невыносимы, месье Орман!
— Эльгер.
— Что?
— Эльгер. Моя настоящая фамилия.
Эльгер… Какое знакомое имя! Но где я могла его слышать?
Тем временем с меня стянули халат, отбросили на постель, а после Эрик действительно подхватил платье.
— Повернись, Шарлотта.
От короткого приказа из головы вылетели все мысли.
Сама не знаю почему, рядом с ним я тоже постоянно думала о… об интимной близости. Должно быть, это какое-то помешательство, иначе с чего мне покрываться мурашками под его взглядом, даже когда он меня не касается?
— А теперь подними руки.
Платье накрыло меня атласным облаком, скользнуло по чувствительной коже. Я вздрогнула, когда сильные пальцы коснулись шнуровки на спине: удивительно, но оно действительно позволяло ходить без корсета. Это я поняла, стоило Эрику плотно затянуть лиф. Плотно, но все-таки не настолько, чтобы я почувствовала себя сплющенной сухой рыбиной, из которой выдавили все соки. И да, это ощущалось совсем по-другому: ткань ласкала кожу, плотно прилегала к груди, открывая сквозь окно декольте лишь дюйм ложбинки. Рукава тоже не были плотными: закрывая плечи, книзу они расширялись. Юбка без кринолина была совсем не пышной, но переливалась бликами, как морская гладь.
— Вернемся к прическе, — Эрик кивнул на постель.
Искренне порадовалась этой передышке, потому что даже одевание в его исполнении выходило крайне провокационным. Опустилась на краешек кровати, чувствуя, как атлас скользит по коже, не защищенной корсетом и нижней одеждой.
Кажется, я поняла, зачем это было нужно Эрику, потому что одна только мысль о том, что под платьем у меня ничего нет, отозвалась внутри возбуждением. И это ему я ставила в укор, что он ни о чем другом думать не может?!
Он отошел лишь ненадолго, за гребнем, а в следующую минуту его пальцы уже скользнули по моим волосам.
— Где мы будем завтракать? — спросила я.
Только сейчас вспомнила, что он сказал «идем», да и не торопились нам накрывать в спальне.
— В мастерской.
— В мастерской?
— Да, это идеальное место, чтобы начать новый день.
Должно быть, место действительно идеальное, и раньше я была бы счастлива начать день вместе с Эриком среди красок и холстов, в самой светлой комнате этого дома, но…
— А как же Камилла с Эммой?
— При чем тут Камилла с Эммой? — голос его прозвучал отстраненно.
Он заплетал мне косу, я видела, как льется лента, перекинутая через мое плечо, с каждой секундой становясь все короче.
— Ты говорил, что Камилла твой друг. Точнее, ты ее так представил…
— Так и есть, Шарлотта. Камилла стала одной из немногих, с кем я мог быть собой.
— И долго вы… были в таких отношениях, о которых ты говорил?
Мысленно прикусила язык, но поздно. Вот почему, почему, когда дело касается Камиллы, я не могу держать его за зубами?! Почему я не ревную Эрика к той женщине с картин, жене его брата?
— Несколько месяцев. Ей нужно было понять, что мужчина не ра́вно безжалостная тварь, а еще — что боль тоже может быть исцеляющей. Даже если основа под ней всего лишь темная страсть. Она училась чувствовать заново, и она научилась.
— Она в тебя влюблена?
— Возможно.
Возможно?!
— И ты так спокойно об этом говоришь?
— Я никогда ничего ей не обещал, а что обещал — все исполнил. Сейчас нас связывают исключительно деловые и дружеские отношения, все остальное — ее выбор.
— Тебе не кажется, что это слишком жестоко?
— Не кажется, — холодно ответил Эрик. — Наши чувства никоим образом не касаются других людей. Если бы я сходил по тебе с ума, а ты оставалась ко мне холодна, это был бы мой выбор. Ты тут ни при чем.
— А если бы случилось наоборот?
— Такого не случилось, Шарлотта, — негромко произнес он.
Но с Камиллой случилось.
Все-таки временами я совершенно его не понимала. Пожалуй, лучше свернуть этот разговор, тем более что спросить я хотела о другом.
— Может быть, мы позавтракаем с ними? — предложила.
Не сказать, что я буду счастлива завтракать с Камиллой, но вся эта ситуация все равно казалась мне дикой. Особенно после нашего с ней откровенного разговора.
— Нет.
— Нет?! Они же твои гостьи.
— Были, — произнес Эрик, подтягивая ленту и завязывая бант.
— То есть?
— То есть этой ночью они уехали. Камилла и Эмма сейчас на пути в Вэлею.
Глава 8
Мысли о Камилле не оставляли, возможно, именно поэтому завтрак вышел несколько скомканным. Эрик то ли чувствовал мое настроение, то ли сам был погружен в размышления, поэтому за столом мы едва перекинулись парой слов. Преимущественно, наш разговор сводился к тому, не передать ли мне то или это, и все в том же духе светских бесед. Отчасти я была рада этому недолгому затишью, потому что сегодня узнала о нем больше, чем за все время нашего знакомства.
Камилла уехала ночью: собрала вещи, взяла Эмму и отправилась на вокзал, чтобы успеть на ближайший поезд до Вэлеи. Как ни старалась я прогнать ее образ из головы, не получалось. Слишком сильное впечатление произвели на меня ее слова, но гораздо большее — то, что она не сказала. О чувствах к Эрику, которые сквозили в каждом ее слове: запертые, глубоко скрытые от самой себя. О муже, которого она ненавидела, от которого желала избавления. И все это под толщей ледяной брони, которая дрогнула лишь единожды. Когда она, не выдержав, выбежала из столовой, поэтому сейчас мне не давало покоя то, что Камилла уехала из-за меня.
Пусть даже Эрик и говорил о том, что мы не в ответе за чувства других людей, мне все равно казалось, что я была слишком груба, и, пожалуй, жестока.
Я могла бы, по меньшей мере, просто спокойно ее выслушать. Могла бы…
Но не стала.
И это тоже не давало мне покоя.
Заметив мое настроение, Эрик предложил съездить в город, и я согласилась.
Воцарившийся в Лигенбурге мороз смягчала городская ярмарка, открывшаяся к Празднику Зимы. Пока что она работала только по выходным, но ближе к новому году каждая из лавочек будет открыта семь дней в неделю. Сейчас они, украшенные разноцветными флажками и красочными коробочками, выставленными для привлечения внимания, создавали праздничное настроение.
Площадь короля Витейра, залитая холодным солнцем, сверкала высокими окнами и шпилями окружающих ее зданий, мимо нас проходили люди, богато одетые и не очень, родители с детьми, джентльмены и леди, парочки: ладони женщин чинно покоились на сгибах локтей их кавалеров. Было что-то удивительное и волшебное в том, чтобы идти вот так рядом с Эриком, не скрываясь и не таясь. Встречая заинтересованные взгляды и отвечая на них улыбкой.
Город искрился рыхлым от холодов снегом, счастливыми лицами, ожиданием праздника. А в самом деле, ведь не так долго уже осталось до дня, когда надо будет украшать елку.
Мы как раз проходили мимо статуи короля Витэйра, и я вскинула голову. Если перед королевским театром освободителя Энгерии изобразили на лошади и с мечом, в камне, то здесь бронзовая статуя короля опиралась на трость, а голова была гордо вскинута.
— Восхищаюсь им, — сказала я. — Он столько сделал для своей страны.
— А даже если чего-то и не сделал, это дописали.
Вот не люблю, когда Эрик в таком настроении. Не люблю — и все!
— Витэйр действительно освободил Энгерию, — заметила я. — И ничего дописывать здесь не надо.
— Ну разумеется. А Робер Дюхайм просто стоял в сторонке и держал знамя.
— Робер Дюхайм? Это тот ужасный…
— Тот ужасный некромаг, который ценой своей жизни вытащил страну из-под лапы Луанской империи, да.
— Хм, — сказала я. — История говорит другое.
— История пишется теми, кому это выгодно, а ты слишком доверчивая, Шарлотта.
— Нельзя же жить, ни во что не веря.
— Чрезмерная вера приводит к разочарованиям.
— А чрезмерное недоверие — к несчастью, — заметила я.
— Несчастье — понятие субъективное.
Ой, нет.
Мы же выбрались в город не за тем, чтобы спорить, честное слово.
— Впрочем, есть кое-что, чего я понять не могу, — кивнула на оставшуюся за спиной статую. — У него было трое детей, законная жена и любовница, с которой он проводил все свое время.
— Опять в тебе говорят пережитки твоего пуританства.
— Дело не в пуританстве. А в том, что она была его постоянной женщиной.
— То есть временную ты бы поняла?
— Эрик! — воскликнула я.
— Разумеется, он не мог жениться на Милене Верроу. Во-первых, она была иностранкой недостаточно высокого происхождения (не считая того, что была куртизанкой), а во-вторых, ему нужен был династический брак.
— Недостаточно высокого происхождения? Тогда зачем он позволил ей поехать за ним?
— Вероятно, потому что любил.
— Вероятно, потому что он очень любил себя, — хмыкнула я.
— Без этого не стать королем, Шарлотта.
— Не сомневаюсь. Но вообще-то я говорила не о нравах, а о том, что я не слепо следую своим идеалам, как ты, должно быть, считаешь. Умею отмечать как достоинства, так и недостатки.
Эрик приподнял брови.
— И вовсе я не маленькая наивная девочка, которая верит всему, что ей говорят, — я вздернула нос и направилась к ближайшей лавочке, где продавали чудесные расписные пряники.
Эти пряники я безумно любила в детстве: мягкие, с начинкой из варенья, залитые густой разноцветной глазурью, они так и притягивали взгляд. И неизменно пользовались спросом у горожан, поэтому сейчас возле прилавка толпился народ.
— А говоришь, не маленькая девочка, — донеслось насмешливое из-за спины. — Хочешь пряник?
— Нет! — я направилась к следующему лотку.
Краем глаза отметила, что Эрик отошел к соседнему, и хмыкнула.
Вот и ладно!
Вот и пусть себе идет.
У этого лотка было поспокойнее: на прилавке лежали невероятно красивые ручные зеркала. Каждое как произведение искусства, и я засмотрелась на них. Узорчатые рамки были выполнены так искусно, что мне захотелось коснуться ближайшего ко мне зеркальца. Коснуться выбитого орнамента, почувствовать его тяжесть в руке.
— Хотите посмотреть? — с улыбкой обратилась ко мне женщина за прилавком.
Пожилая, в теплой накидке и чуть растрепавшейся шали.
— Нет, я просто любуюсь…
— Полнейшая безвкусица, — донесся из-за моей спины голос.
Знакомый голос.
Я обернулась и встретилась взглядом с Линой.
Изумление, отразившееся на ее лице, словами было не передать. Ра́вно как изумление на лицах Ричарда, ее будущего супруга, и графини Вудворд. Видимо, они были до глубины души поражены тому, что судьба продолжает сталкивать их с такой, как я, в самый неожиданный момент. Если к подобной встрече вообще можно подготовиться.
— Безвкусица — это открыто кричать о своих вкусах, когда тебя об этом не спрашивают, — заметила я.
Не знаю, что стало тому причиной: не то замешательство, промелькнувшее на лице продающей зеркала женщины, не то воспоминания о труппе маэлонских актеров, вынужденных покинуть страну. Как бы там ни было, меня затрясло, и затрясло основательно. Особенно когда Лина вздернула нос:
— И это мне говорит та, знакомство с которой любой порядочной мисс, не говоря уже о леди, может стоить репутации?
— Если знакомство с леди вроде тебя считать благом, то лично я лучше от него откажусь.
Лина ахнула, зато вперед шагнул Ричард.
— Да как женщина вроде вас смеет…
— Прежде чем вы скажете еще хоть слово, — из-за моей спины выступил Эрик. — Советую вам десять раз подумать.
— Вы мне угрожаете? — Ричард вскинул подбородок, раздувая ноздри.
— Что вы, я просто взываю к вашему благоразумию.
— Эвелина, виконт, идемте, — графиня королевским движением развернулась. — Они не стоят того, чтобы тратить на них время и мараться о разговоры с ними.
— Хорошо быть женщиной, правда? — поинтересовалась я, сложив руки на груди. — Можно бросаться грязными словами, не опасаясь, что за них придется отвечать.
— Что-о-о?! — обратно леди Вудворд повернулась уже совсем не по-королевски, лицо у нее вытянулось.
— Вы меня прекрасно слышали, — хмыкнула я.
А потом оставила их за спиной.
— У вас чудесные зеркала, — сказала растерянной женщине. — Эрик, я хочу это. И еще, пожалуй, это. Мне под разные настроения.
— Какая наглость! — ахнула графиня.
— Эти, говоришь? — Эрик задумчиво оглядел мой выбор. — Как ты смотришь на то, чтобы взять еще вот эти?
— Тогда уже на каждый день недели по зеркалу.
— Хм… Почему бы и нет.
Через пять минут у нас было семь зеркал, а удивление женщины сменилось совсем другими чувствами, потому что глядя на нас, к ее лотку подтянулись еще несколько пар и молоденьких девушек со старшими спутницами. К счастью, когда Эрик подхватил сверток с упакованными зеркалами, Лины и ее сопровождения уже не было видно. К счастью, потому что я все еще кипела.
— Последний раз я видел тебя в такой ярости, когда мы уходили из театра… Хотя, пожалуй, нет. Даже тогда ты была спокойнее, — казалось, Эрик с трудом сдерживает смех.
— Тебе смешно? — я сложила руки на груди.
— Разумеется. Когда малышка Лотте рвется в бой…
— Отдайте зеркала, месье Эльгер.
— Зачем это?
— Затем, чтобы я могла без зазрения совести и вреда для них шмякнуть вас ридикюлем по голове.
Эрик вздохнул, но сверток перехватил покрепче.
— И эта девочка со страстью к драке укоряла меня за то, что я хочу ее выпороть.
— У меня нет страсти к драке!
— А кто, выражаясь твоими словами, шмякнул меня книгой по голове?
— С тобой бесполезно спорить!
— Спор — вообще занятие бесполезное, — он усмехнулся. — Пойдем-ка лучше в одно уютное место…
— Зачем это? — повторила его слова.
— Затем, что у тебя нос красный, — он коснулся затянутыми в перчатку пальцами кончика моего носа. — А я не хочу, чтобы он пострадал.
Я сложила руки на груди и вздернула нос.
— Все равно я на тебя сержусь!
— Сердись, сколько тебе угодно Шарлотта, — в его интонации все-таки ворвался смех. — Разве я могу тебе это запретить?
Ну вот и как, как с ним разговаривать после такого?
Сверток он мне так и не отдал, зато предложил руку.
— И что же это за уютное место? — спросила, чтобы сдвинуть разговор с точки про сердитую меня.
— Узнаешь.
Мы пересекли площадь Витэйра и едва свернули за угол на ближайшей улице, когда Эрик указал мне на витрину.
— А вот и оно.
Уютным местом оказалась небольшая пекарня, от которой шел такой запах, что мне немедленно захотелось есть. Даже несмотря на то, что с завтрака прошло не так много времени, а я привыкла обходиться без обеда, сейчас у меня просто голова закружилась. Эту самую голову я и подняла, чтобы рассмотреть вывеску: аппетитный рогалик цеплялся за ручку чашки, над которой шел пар.
«Кофейный уголок», — гласила вывеска.
Эрик толкнул дверь, и колокольчик негромко звякнул, оповещая хозяев о нашем визите. Впрочем, здесь и без нас было много народа: у прилавка толпились родители с детворой, пары и люди самых разных возрастов. Стоявшие за ним мужчина и женщина едва успевали раздавать пакеты, витрины быстро пустели, но так же быстро наполнялись свежей выпечкой, покрытой глазурью, кремом или шоколадом, которую выносил расторопный паренек в белом халате и колпаке. Я обратила внимание на несколько столиков у стены, и еще несколько — у дальнего окна. Два из них даже были заняты.
— Что это? — удивленно спросила я.
— Это называется кофейня, Шарлотта. В Вэлее таких полно, а «Кофейный уголок» — очень известная в Ольвиже сеть заведений.
— Кофейня?