Он прищурился.
— Мне не нужно прятаться за словами.
— Ну разумеется. Зачем прятаться за словами, когда можно просто наказывать.
— Ты вчера потеряла сознание, — повторил он. — А потом провалилась в сон, не приходя в себя. По-твоему, это нормально?
— Ты вчера сделал мне больно, Эрик. По-твоему, это нормально?
— У тебя сейчас что-нибудь болит?
Я задохнулась от его спокойного тона. То есть вчера, когда я лишилась чувств, он намазал меня каким-то зельем, и теперь считает, что все в порядке?! Представила себе, как Эрик ко мне прикасался: снова, после того, как...
Мне захотелось запустить в него подушкой.
А лучше двумя.
— Болит, — ехидно заметила я.
Вот теперь на его лице возникло замешательство.
Неужели?
— Где?
Я указала себе на грудь. Точнее, не указала, а ткнула, в ребра над сердцем.
— Знаешь, это не исцеляется зельями. Не все можно поправить зельями, Эрик, и не всегда все сходится на магии, — я обхватила себя руками. — У меня был выбор, уйти или остаться, и я осталась, потому что хотела быть с тобой. Потому что я тебе доверяла. Доверие — разве это не то, о чем ты просил? Скажи, как можно доверять мужчине, который задирает тебе юбку и шлепает, как провинившегося ребенка?! И что ты придумаешь в следующий раз, чтобы это сделать?
Лицо его потемнело.
— Я. Ничего. Не придумывал. Я уже сказал, Шарлотта, это было не наказание, и не игра.
— Тогда что это было? — поинтересовалась я. — Ты просто решил сделать мне больно?
— Мне нужно знать, что в следующий раз ты основательно подумаешь перед тем, как безответственно использовать магию.
— В следующий раз я основательно подумаю перед тем, как использовать ее рядом с тобой! — выдохнула я, до боли сжимая кулаки. — Потому что могу случайно что-то напутать, что-то забыть, а после вместо совета и подсказки получу порку от мужчины, которого люблю!
После этих слов в комнате повисла тишина. Сейчас я готова была сама себя выпороть за то, что вообще это сказала. За то, что сказала это ему после всего, что было. За то (сейчас я отчетливо это понимала), что это действительно так. Что даже то, что он сделал, не может этого отменить.
Осознание ударило сильнее, чем все предыдущее вместе взятое. Я упала на подушки, рванула на себя покрывало, заворачиваясь в него с головой и пытаясь избавиться от слов, звучащих в сознании.
«От мужчины, которого люблю».
Но если от слов можно избавиться — усилием воли заставить себя думать о чем-то другом, то от чувств вряд ли.
— Шарлотта, — его рука легла поверх одеяла, но я дернулась.
— Уйди, — попросила. — Просто уходи. Не трогай меня.
— Даже не подумаю, — покрывало поползло вниз, я вцепилась в него с удвоенной силой, но тщетно. Эрик сдернул его с меня, оставляя обнаженной во всех смыслах.
Обнаженной, потому что я сейчас сказала то, что не должна была говорить.
Не должна, не должна, не должна!
И чувствовать не должна тоже.
Я должна его ненавидеть после такого, но я не могла. Не могла, хотя внутри все сжималось от боли, стоило вспомнить, как меня перекинули через колено и все последующее унижение. А вот себя за такое я ненавидеть могла, и сейчас отчаянно ненавидела. За свою слабость. За то, что готова просто расплакаться у него на глазах. За то, что когда его ладонь легла мне между лопаток, я отозвалась на это прикосновение всем своим существом.
Отчаянно.
— Эрик, если ты сейчас не оставишь меня в покое, я уйду, — подняла на него глаза. — Если ты сейчас не выйдешь из этой комнаты, я уйду даже несмотря на то, что сказала раньше. Пойми, ты очень сильно меня обидел. Ты действительно сделал мне больно, но не рукой, а своим поступком.
Говорить было сложно, поэтому я говорила быстро. Чтобы успеть сказать ему все.
— До встречи с тобой я не могла даже представить, что в отношениях возможно такое. Возможно, я мало знала об отношениях, и еще меньше о том, что такое любовь, но сейчас это сводит меня с ума. Меня сводит с ума сама мысль о том, что я могу однажды захотеть чего-то подобного. Захотеть, чтобы ты делал мне больно, и раз за разом это принимать, как само собой разумеющееся.
Закусила губу, чувствуя подступающие слезы, и тут же продолжила.
— Я не знаю, зачем ты так поступил, но точно знаю, что как прежде уже ничего не будет. Если ты хочешь видеть рядом с собой девочку, которая покорно идет к тебе, чтобы ты мог ее наказать, это не про меня. В следующий раз я буду сопротивляться, и в следующий раз тебе действительно придется использовать магию. Надеюсь, ты это понимаешь. Очень надеюсь, что ты это понимаешь, потому что если нет…
Он смотрел мне в глаза и молчал.
Молчал так долго, что я готовилась уже услышать очередной отказ, слова, что это его комната и все в том же духе, вместо этого Эрик поднялся. Мрачный и тяжелый, как небо за окном, взгляд, скользнул за мое плечо.
— Попрошу Сюин подать завтрак. Что ты хочешь?
— Не знаю. Мне все равно, — при мысли о еде желудок болезненно сжался. — Только не кофе. И не бекон.
— Как ты смотришь на то, чтобы после завтрака съездить на ярмарку?
— На ярмарку?
— Да, ты говорила о ней. Она проходит в небольшой деревушке под Лигенбургом.
Нахмурилась, вспоминая.
Ах, да! Та ярмарка, о которой говорила Луиза. Ярмарка, о которой я рассказала Эрику и на которую так хотела поехать.
Когда-то.
Сейчас казалось, что безумно давно.
Первой мыслью, разумеется, было отказаться, но я представила, как сижу дома. Как снова и снова возвращаюсь к осознанию и нелепой откровенности своих слов, от которой становилось просто невмоготу, и кивнула.
— Хорошо.
— Замечательно. Тогда после завтрака Сюин поможет тебе собраться.
Он вышел, не дожидаясь моего ответа, а я снова закуталась в покрывало и закрыла глаза.
Мобиль несся между заснеженных полей, напоминая о дне, когда мы с Эриком впервые выбрались за город. Тогда, в лесу, состоялся наш первый настоящий поцелуй, поцелуй, которого я хотела, который согрел меня лучше наброшенного на мои плечи пальто или любой магии. С тех пор прошло около месяца, мне же казалось, что целая вечность. Вечность, за которую я успела повзрослеть, лишиться наивности и многих иллюзий, которые были мне свойственны.
В книгах, которые я читала, любовь была похожа на взаимовыгодные отношения. Прикрытая пологом благопристойности, как невеста фатой, она не содержала и сотой доли тех чувств, которые я испытывала к Эрику. Как можно любить и ненавидеть одновременно? Одновременно, наверное, нельзя, но я прошла этот путь от ненависти или от того, что считала ненавистью, к тому, что чувствовала сейчас. К тому, когда хочется бесконечно долго смотреть в глаза мужчины. К тому, когда засыпать в его объятиях невероятно уютно, и хочется подарить ему всю себя. Всю свою нежность, все тепло, оберегать его ото всей боли и ото всего, что может ее причинить.
Вот только Эрику это было не нужно. Он наслаждается болью — чужой, и, как ни странно, своей. Я поняла это, когда он ушел, поняла так же отчетливо, как то, что осталась одна, когда дверь в спальню закрылась за ним. То, что тянет его назад, цепи его души — это привычный для него мир. Он не хочет с ними расставаться, ему нравится считать, что обратная сторона его личности — тьма, без нее он не будет собой.
Возможно, это действительно так, но сейчас я не представляла, что с этим делать.
Больше не представляла, потому что все мечты рухнули вчера.
Ему не нужна женщина, которая будет его любить. Ему нужна та, кто будет его ненавидеть.
— О чем ты думаешь, Шарлотта?
— Ты правда хочешь это знать?
— Если бы я не хотел, — он на мгновение повернулся ко мне, — я бы не спрашивал.
— Ты все время спрашиваешь, Эрик, но ничего не меняется. Что бы я ни сказала, ничего не меняется, — я отвернулась и бросила взгляд в окно: туда, где тяжелые тучи давили на лес, рискуя напороться на крючковатые ветви и прорваться густым снегом.
Наш разговор не клеился с самого начала, и неудивительно. Сюин помогла мне одеться, и я была запакована так, что могла бы валяться в сугробе часа два, прежде чем почувствовала бы холод. Как при всем при этом мне удавалось выглядеть еще и весьма изящно — загадка, но я выглядела. Не только изящно, но и вполне себе привлекательно: рыжие локоны выглядывали из-под шляпки, падали на темную зелень накидки, оттеняя ее. Приталенное пальто подчеркивало фигуру, в ботинках ногам было не только удобно, но и тепло. При всем при этом я мерзла изнутри. Не просто мерзла — стыла.
Даже живя в мансарде, вбегая с мороза в свою непрогретую комнатушку, я никогда такого не ощущала. Зато сейчас ощутила во всей красе. Ни одно даже самое теплое пальто не согреет, когда на душе лютый холод.
В противовес этому на улице было тепло. Наконец-то отступили морозы, заливающие улицы Лигенбурга обманчивым солнцем, и мягкие холода позволяли дышать без желания спрятать нос в шарф. На улице, разумеется: в мобиле было скорее душно. Настолько, что я развязала ленты шляпки, отстегнула накидку и даже несколько пуговиц на пальто расстегнула.
— Скоро приедем, — коротко произнес Эрик, и я кивнула:
— Хорошо.
Хотя ничего хорошего в этом не видела. Собираясь на ярмарку, я даже не предполагала, что находиться рядом с ним будет настолько тяжело, а когда мы выехали за город, разворачиваться было уже поздно. Но что же поделать, если я сама так решила: в конце концов, никто меня не заставляет находиться там целый день. Побудем немного — и уедем.
Мы повернули направо, и лес повернул вместе с нами. Еще немного — и дорога превратилась в колею. Эрик ненадолго остановился, чтобы расчистить ее одним взмахом руки, я же осталась в мобиле. Глядя на то, как снег взмывает ввысь, подчиняясь магии, осыпается и тает, позволяя нам спокойно ехать дальше.
Странно, но магия тоже больше не вызывала во мне трепета. Если честно, трепета во мне не вызывала даже магия жизни, пытающаяся достучаться до меня изнутри слабеньким теплом. Точнее, пыталась достучаться она, когда мы только выезжали, а сейчас притихла: видимо, чувствуя, что я ей не рада.
Наверное, сегодня я сама себе не была рада.
Слова: «Я люблю», — сорвались с губ случайно, но ответа на них не последовало. Ничего, кроме предложения поехать на ярмарку, и пусть даже ответ был для меня не столь важен, я все равно не могла об этом не думать.
К счастью, расчищенная колея изогнулась еще одним поворотом, за которым уже была видна деревушка. Отсюда можно было разглядеть многочисленные лотки и ледяные домики, несколько огромных горок, с которых каталась не только малышня, но и взрослые, а еще в центре возвышалась огромная, пушистая ель, украшенная разноцветными шарами, лентами, бантами и игрушками.
Сваленные под ней разноцветные коробки наверняка были пустыми, но сейчас живо напомнили мне про подарок, который я спрятала в комод. Те самые часы, которые мне все-таки удалось купить для Эрика (мистер Стейдж, догадываясь о предпраздничной суете, выдал нам крупный аванс), а еще белье. Мне хватило денег на безумно красивый комплект в салоне Хлои Гренье, и его я собиралась надеть в праздничный вечер, чтобы потом порадовать Эрика.
Вот только теперь все это не имело смысла.
Вряд ли мы будем вместе в этот вечер.
Вряд ли мы будем вместе.
Эрик как раз заглушил двигатель, и я отвернулась, делая вид, что старательно затягиваю ленты под подбородком. Хлопнула дверца, а я принялась застегивать пуговицы. Накидку решила оставить в машине, поэтому когда он подал мне руку, она травяным покрывалом сползла на сиденье.
— Возьми накидку, Шарлотта.
— Нет. Мне не холодно, — я передернула плечами и зашагала по расчищенной дорожке к основному веселью.
Чуть поодаль стоял еще один мобиль и несколько экипажей, у ледяных домиков и лотков царила суета, но меня привлекло другое. Справа от ели, сразу за небольшим катком, огороженным частоколом деревянных столбиков, возвышалась ледяная фигура. Точнее, две ледяные фигуры: девушка в объятиях мужчины. Вокруг них собралось много людей, поэтому застывшую композицию видно было только урывками, когда кто-то отходил, и в толпе образовывалась «дыра».
— Хочешь посмотреть? — проследив мой взгляд, спросил Эрик.
— Хочу.
Мы направились к ней, но предложенную Эриком руку я «не заметила». Не хотела его касаться, не хотела чувствовать прикосновения, которых скоро больше не будет.
Людей на ярмарке и правда собралось много, возможно, именно поэтому я не сразу заметила вышедшую с катка пару. А когда заметила, было уже поздно: встретившись взглядом с его светлостью герцогом де Мортеном, я замерла.
Замерла не потому, что мы расстались не самым лучшим образом, не потому, что его взгляд снова тяжестью лег на мои плечи, и даже не потому, что их с Эриком встреча в прошлом вышла весьма напряженной. Просто сейчас меня обожгло взглядом темных, как ночь глаз: пронзительных, яростных, как… как у женщины на картинах. Сейчас я как никогда отчетливо поняла, что этот образ, впечатавшийся мне в память с холстов, нашел отражение в лице де Мортена. Те же резкие скулы и высокий лоб, даже крылья носа, с той лишь поправкой, что черты женщины были немногим мягче. По-женски, но семейное сходство было очевидным.
«Жена моего брата».
«Я был безумно влюблен в нее, Шарлотта. Сходил по ней с ума».
«Я чуть не убил ее и Анри. Готов был убить… только чтобы она принадлежала мне».
«Тереза была единственной, кто в меня верил, единственной, кого мне удавалось любить — больной, извращенной любовью, поэтому я закрыл ее собой. Поэтому она спасла меня, вытащила из-за грани».
Эрик ездил к ней, чтобы узнать про агольдэра.
«Жена моего брата».
Кто она де Мортену?
Сестра? Кузина?
Не в силах справиться со свалившимся на меня осознанием, я так и смотрела на его светлость. Из ступора меня вывело прикосновение Эрика, заставившее вздрогнуть. В ту же минуту де Мортены направились к нам, и это заставило окончательно прийти в себя. Каким бы теплым ни было наше общение с Луизой, ее супруг устроил мне самый настоящий допрос. Правда, теперь я понимала, почему, и все эти мысли роем пронеслись в моей голове, пока расстояние между нами стремительно сокращалось. Стремительно — потому что герцог, видимо, вознамерился взять нас на таран.
— Добрый день, месье Орман. Мисс Руа, — на этот раз его светлость начал разговор первым, и даже взял мою руку в свою, чтобы коснуться губами кончиков пальцев.
— Добрый день, Шарлотта. Месье Орман, — Луиза улыбнулась, как всегда, безмерно светло. На миг даже показалось, что солнце прорвалось сквозь завесу туч.
Впрочем, тут же погасло, когда герцог протянул Эрику руку. Мгновение, пока тяжесть взгляда де Мортена соревновалась с отражением зимнего неба в глазах Эрика, я почти не дышала. И не поверила своим глазам, когда он ответил на рукопожатие. Сама же я запоздало опустилась в реверансе, отвечая на приветствие.
— Не ожидал встретить вас здесь, — его светлость кивнул в сторону торгового ряда.
— Сам не ожидал, что здесь окажусь.
Напряжение по-прежнему звенело между ними натянутой струной, но теперь начинало ослабевать. Или мне очень хотелось в это верить.
— Шарлотта, пройдемся? — Луиза улыбнулась и взглянула в сторону катка. — Дарен остался с Хлоей, но мне бы не хотелось надолго выпускать их из вида.
Мне не оставалось ничего иного, как принять предложение, тем более что ее супруг едва уловимо кивнул Эрику совершенно в другом направлении. Подавив желание оглянуться, я пошла рядом с Луизой, которая, кажется, совершенно не беспокоилась о том, что оставила за спиной.
Теперь ее слова о случившемся в столовой: «Представляю, но не могу рассказать», — предстали передо мной в совершенно ином свете.
Всевидящий!
Как же я сразу не поняла о том, кто передо мной? Ведь Тереза — это женское обличие герцога де Мортена. Вопрос крутился на языке, но я не могла его задать. Не могла, потому что это нарушало все приличия, потому что тогда мне пришлось бы все объяснить. Или солгать, потому что вряд ли я имела право раскрывать тайну Эрика. А лгать женщине, которая так ко мне добра, не хотелось.