— Я отвезу тебя, может быть, дома тебе станет лучше, — сказал Тедди.
— Да, — согласилась Аврора. — Я уверена, что дома мне станет лучше.
19
— Послушай меня, пожалуйста, — умоляла Аврора. Дело было в тот же вечер около полуночи. — Прекрати орать и выслушай меня!
— Ничего я не собираюсь прекращать, — упорствовала Рози. Она не столько орала, сколько расхаживала взад-вперед по кухне, пытаясь немного успокоиться. Время от времени она выходила из кухни и, миновав маленькую комнатку, где у них обычно происходила стирка, попадала в гараж. Тогда оттуда доносились звуки пинков по мусорным бакам, было слышно, как она колотит кулаком по машине или по стене. Потом она снова появлялась на кухне и опять начинала расхаживать взад-вперед.
— Смею ли я напомнить тебе, что именно в этой тюрьме я и была сегодня, — сказала Аврора, повышая голос. — Ничего приятного, доложу я тебе. Раскрываю газету, чтобы взглянуть на свой гороскоп, и вот, на тебе — опять трагедия.
— Да какое мне дело? Кому вообще до этого есть дело? — кричала Рози. Ни с того ни с сего она вдруг схватила со стола сахарницу и запустила ею в дверь. Та пролетела мимо комнаты для стирки и грохнулась в гараж.
— Ой-ой-ой! — вскрикнул Вилли, как только послышались звуки разлетевшейся на мелкие кусочки сахарницы. — Теперь на сахар полезут муравьи.
Он мучился сознанием того, что единственной причиной этого приступа бешенства Рози был он. Вскрылось, что он употреблял наркотики, и его уволили из тюрьмы, где он проработал больше двадцати лет. Ему самому это происшествие представлялось чем-то наподобие конца света, а тут еще конец пришел и сахарнице миссис Гринуей.
— Рози, сегодня утром, и я бы приняла любой наркотик, — снова принялась за свое Аврора. — Если бы какой-нибудь толкач, или как там это у них называется, подошел ко мне сегодня с пакетиком героина, опиума, кокаина или еще чего-нибудь, я бы точно взяла.
Швырнув сахарницу, Рози больше не чувствовала в себе прежней ярости.
— Чушь какая-то! — бросила она в ответ на заявление Авроры, хотя сказано это было без особой убежденности.
— Прости, это не чушь, это — правда, — продолжала настаивать Аврора. — Будь у меня такая возможность, я бы тоже стала зависимой от наркотиков, как бедняга Вилли. Да будь какой-нибудь наркотик под рукой прямо сейчас, я не сходя с места начала бы принимать наркотики.
— У меня есть немного, — тут же откликнулся Вилли, не подумав. В конце концов, если Рози захочет убить его или же вышвырнуть из дома, миссис Гринуей за него заступится.
— Да ты-то хоть заткнись, Вилли! — прикрикнула на него Рози, почувствовав, как в ней опять закипает гнев. — Еще одного наркомана нам в доме как раз не хватает.
— А кто ты такая, чтобы критиковать нас за наши слабости? — спросила Аврора, потрясая пальцем перед лицом Рози. — Сама-то ты вообще почти не бываешь в этой тюрьме. Ты уже два года трусливо отсиживаешься в машине, пока я хожу туда одна. Ты не представляешь себе, как там невесело. То, что случилось с дочкой Дэнни Дека, — это лишь одна из тысяч трагедий. То, что случилось с Томми, — это тоже одна из тысяч трагедий. У нас всех только эта одна трагедия, а люди, которые там работают, имеют дело со всеми трагедиями сразу. Неудивительно, что Вилли принимает наркотики, я бы позволила ему и не такое!
— А что же нам делать с сахарницей? — вмешался генерал. По правде говоря, ему не нравилось наблюдать все это. Все это немного напоминало военный совет. Он с удовольствием понаблюдал бы еще и за другими критическими ситуациями, ведь теперь только в такие моменты ему в какой-то степени еще позволялось чувствовать себя членом семьи. Обычно же, когда жизнь шла своим чередом, он был предоставлен сам себе и мог валять дурака до своего смертного часа. Трудность состояла в том, что известные ему способы валяния дурака больше не доставляли ему никакой радости.
— Гектор, да не суйся ты! Это была не единственная сахарница во вселенной, мы купим новую, — сказала Аврора. Он очень оживился, но почему-то в этом состоянии он ее ужасно раздражал. Если ему еще хватало сил казаться оживленным, тогда почему бы ему не быть столь оживленным почаще и вообще заняться чем-то полезным.
Рози угомонилась, уселась за стол и стала плакать навзрыд. Она терпеть не могла собственных слез — и на людях и в одиночестве, — потому что та разновидность плача, которая была у нее, сопровождалась звуками какого-то всасывания — как только слезы выкатывались из глаз, она пыталась втянуть их обратно. Звук всасывания, а не сами по себе слезы или ее горе, вызывал у всех, кому доводилось слышать это, невыносимо тягостное ощущение — в данном случае ощущали это все собравшиеся за столом.
Рози плакала, потому что удар Авроры пришелся в очень болезненную точку: потемневший синяк в душе от чувства своей вины за то, что она трусливо отсиживалась в машине во время поездок в тюрьму. Аврора сказала правду — тюрьма вызывала в душе грусть. Даже в яркий солнечный день тюрьма была мрачным местом, словно окутанным невидимым облаком скорби. Даже видеть то, как приходят и уходят эти люди, задавленные жизнью и страданиями за грехи тех, кого они любили — их мужей или отцов, — пока она спокойно сидит в машине, делало Рози несчастной.
Аврора сказала правду — она была трусихой. Ну и что с того? Вилли проработал в этом ужасном месте больше двадцати лет, почему бы ему и не принимать эту дурь? То, что она набралась храбрости и наконец порвала с Си-Си, не изменило того обстоятельства, что работа у Вилли была отвратительная. В конце концов, Вилли — простой человек из Восточного Техаса с восемью классами школы, который пошел на эту работу просто потому, что это было единственное предложение, и теперь он эту работу потерял. И что с того, что она связалась с наркоманом? Ее муж Ройс почти всю жизнь ничем иным, кроме питья пива, не занимался, а Си-Си Грэнби был до странности сексуальным. У Вилли хотя бы этого не было.
— Что это ты на меня наскакиваешь? — спросил генерал. Аврора злилась на него уже несколько месяцев, и он вполне созрел, чтобы ответить ей тем же. — Почему это, стоит мне сделать даже невинное замечание о какой-то сахарнице, меня тут же нужно размазывать?
— Гектор, я что, похожа на философа? — спросила Аврора резко. — В последнее время ты только тем и занимаешься, что задаешься вопросами о мотивах моих поступков. Мне никогда не доставляли радости вопросы о мотивах, как тебе следовало бы знать, и до сих пор не доставляют.
— Это точно, ты никогда не давала себе труда хоть на пару секунд задаться вопросом о мотивах твоих чертовых поступков. Ты никогда этого не делала и до сих пор не делаешь!
— Ну и? — сказала Аврора, поднимая подбородок. — Это ведь мотивы моих поступков, смею напомнить тебе! Полагаю, что могу их игнорировать, если мне того захочется.
Рози перестала всхлипывать, чавканье прекратилось. Наступила тишина. Все четверо пытались сообразить, как это они попали в эту ловушку — жизнь с остальными тремя. Это означало, что каждый из них сейчас оказался в этой кухне с тремя тупыми и противными незнакомцами. Но почему именно с ними, здесь — за одним столом с этими гуманоидами, отношения с которыми в настоящее время казались лишенными всякого смысла, если только вообще реальными?
— Мой босс так хорошо все это сделал, — прокомментировал Вилли. Он уже почти дошел до точки — молчать он больше не мог. Хотя обычно он так боялся Аврору и генерала, что в их присутствии едва мог слово вымолвить, новизна состояния уволенного едва вдруг вызвала у него желание общения. В сущности, с тех пор как это случилось, он говорил без умолку.
— Это хорошо, Вилли, я рада, что твой босс отнесся к тебе хорошо, — сказала Аврора.
— Вряд ли ты, парень, первый наркоман, которого они видели в своей тюрьме, и, уж наверное, не последний, — сказала Рози, вытирая глаза уголком скатерти.
— Не вытирай глаза моей скатертью, возьми салфетку, — порекомендовала Аврора.
— Мне дали адреса мест, где лечат наркоманов, — сказал Вилли. — У меня теперь столько времени, что, наверное, нужно бы подумать о лечении.
— Если хочешь, чтобы тебя кормили, тебе лучше подумать о новой работе, — сказала Рози.
— Рози, откуда такая резкость? — одернула ее Аврора. — Вилли совершенно прав. Зависимость от наркотиков — это болезнь, и ему, конечно, нужно подлечиться, а потом уж искать работу.
— Я имела в виду, что не могу содержать бездельника, у которого единственное занятие — втыкать в себя иголки, — сказала Рози. — Лечиться хорошо, если ты себе можешь это позволить, но его лечение — это не чек из банка, чтобы им расплачиваться за все в жизни.
— Не так уж много хорошего в этом лечении, — сказал генерал громко. — Это самая настоящая обдираловка, если хотите знать мое мнение. Эти нарколечебницы ничуть не лучше тех дурдомов, куда мы с Авророй отправляли детей. Дурдом детям не слишком помог, и нарколечебницы Вилли не слишком помогут.
— А что, на твой взгляд, ему поможет, Гектор, раз уж ты такой умный? Или это мне только так кажется? — спросила Аврора. — Больницы существуют для того, чтобы лечить тех, кто не может вылечиться сам.
— Я бы порекомендовал здоровый спорт на свежем воздухе вроде гольфа, — сказал генерал. — Если ему не нравится гольф, он мог бы заняться ракетболом.
Представив себе Вилли, скачущего с ракеткой в руках, все на миг изумились; генерал же истолковал их молчание как согласие с его мнением.
— Спорт до изнеможения и почаще — вот мой рецепт, — важно повторил генерал. — Это будет для Вилли полезней, чем сидеть в клинике среди других наркоманов.
— Гектор, я надеюсь, что ты не ожидаешь, что мы серьезно отнесемся к тому, что ты сказал? — спросила Аврора.
Генерал был несколько сбит с толку. Похоже, Аврора снова с ним не согласна.
— Почему это я не могу ожидать, что ты отнесешься к моему предложению серьезно, — удивился он. При этом у него был вид человека, занимающего глухую оборону.
— Потому что это абсурд, — объяснила Аврора. — У Вилли химическая зависимость. Его организм не может обходиться без героина. И что, ты серьезно полагаешь, что такой организм можно исцелить игрой в ракетбол?
— Я имел в виду, что это прекрасный первый шаг, — отступил генерал. — Ты всегда искажаешь все, что я говорю.
— Вилли вырос в детском доме, — вмешалась Рози. — Его там лупили почем зря. А когда он пошел работать в тюрьму, у него нервы просто не выдержали.
Она зевнула. Вилли тоже зевнул. Рози вдруг встала и исчезла в комнате для стирки. Через минуту она появилась со шваброй и совком.
— Помоги мне — подержи совок, а я смету сахар, пока не появились муравьи, — попросила она Вилли.
— Да брось ты это, — сказала Аврора. — Мне кажется, муравьиная угроза преувеличена. И потом, муравьям ведь тоже нужно питаться, не правда ли?
— Да, конечно, но я прошу прощения за сахарницу, — извинилась Рози. — Я просто с ума сходила — мне в голову никогда бы не пришло, что в моем возрасте мне придется столкнуться еще и с этим.
— Да, мне это чувство знакомо, — сказала Аврора. — Уверена, что, если бы нам давали по доллару всякий раз, когда появляется это чувство, мы могли бы купить несколько заводов или фирм — Рози вдруг почувствовала, что у нее от усталости подкашиваются ноги. Она даже засомневалась, что сможет одна добраться до своего домика. Как только Вилли поднялся, она оперлась на него.
— Я надеюсь, мы не задержали вас, если вы хотели пойти спать, — сказал Вилли, обнимая Рози. — Терпеть не могу надоедать другим своими неприятностями.
Аврора приветливо улыбнулась ему:
— Не думайте об этом. В жизни так часто бывает, что когда кто-то делится с тобой своими невзгодами, то чувствуешь какое-то облегчение. Хорошо уже и то, что можно устроить небольшие каникулы от своих собственных забот и волнений.
Вилли смог только кивнуть головой. Улыбка миссис Гринуей лишила его дара речи, и, кстати, не в первый раз. Рози давно заметила это и должным образом прокомментировала:
— Ты теперь зависишь только от одной вещи — героина, — сказала она ему минувшим утром. — Но это не единственная в мире опасная зависимость — будь осторожен еще с двумя-тремя вещами.
— С чем, например? — поинтересовался Вилли.
— Например, не кокетничай с Авророй. Мой муж Ройс любил пококетничать с ней. Знаешь, что с ним случилось?
— А что с ним случилось? — спросил Вилли.
— Он умер.
— Оттого, что кокетничал?
— И от этого тоже, — сказала Рози.
Вилли решил, что в это лучше глубоко не вникать. Если миссис Гринуей захочет ему улыбнуться, это ее личное дело. Если Рози этого не одобряет, ей лучше самой поговорить со своей хозяйкой. А для себя он решил, что будет по-прежнему получать от этих улыбок удовольствие — и как можно меньше комментариев.
Придерживаясь этого принципа, он сумел вывести дрожавшую Рози из двери.
— Гектор, а ты не думаешь, что тебе пора спать? — спросила Аврора, когда Рози и Вилли откланялись.
— Я буду спать, когда умру, — ответил генерал.
— Ты, безусловно, пока еще не покойник, но немного подремать тебе и сейчас бы не мешало, — сказала Аврора, поднимаясь, чтобы зажечь плиту. Ей хотелось чаю.
— А ты относишься ко мне, как к покойнику. По крайней мере, в половине случаев это именно так. Когда ты не ведешь себя со мной Так, словно я — труп, ты относишься ко мне еще хуже. Ты разговариваешь со мной так, словно я полный идиот или малый ребенок.
— Гектор, уже первый час, — сказала Аврора тихо. — Ты что, будешь цепляться ко мне и в первом часу ночи? Мне просто хочется чаю. Можешь тоже выпить чашку, хотя я полагаю, что от этого сон станет менее крепким.
— И все потому, что я так стар, — сказал генерал. — Когда я был моложе, ты относилась ко мне лучше. Но я не стал моложе. Я стал старше. Я износился. Я стал занудой.
— В твоем случае занудство предшествовало наступлению старости. Ты уже был занудой в тот далекий день, когда мы познакомились, не говоря уже о других днях, что последовали за этим.
— Да, наверное, но ты ведь меня любила, — возразил генерал.
Аврора углубилась в приготовление чая, надеясь, что он умолкнет.
— А теперь я старик, — продолжал генерал. — Ты считаешь, что больше не стоит тратить время на то, чтобы любить меня.
Аврора стояла спиной к нему. Он не знал, о чем она думает, но все равно пожалел, что произнес эти последние слова. Не успел он даже извиниться, как Аврора резко повернулась и вышла из комнаты. Она ушла так стремительно, что забыла выключить горелку, на которой стоял чайник.
Генерал подождал минуту-другую, надеясь, что Аврора вернется, потом поднялся и выключил чайник.
20
— Я просто не знаю, что с ней делать, — сказал Джерри. Он имел в виду Аврору.
— Вы не одиноки, — сказала Пэтси. Никто никогда не знал, что делать с Авророй.
Они вдвоем отправились в Голвестон поужинать крабами в большом шумном ресторане на молу. Здесь было полно членов общества «Будущие американские фермеры» и даже «Будущие американские фермерши», которые собрались в Голвестон на свой ежегодный съезд. Все они выглядели так, словно их притащили сюда на залив на веревке из глубины континента, из маленьких южных городов или из тех штатов, где все еще была прерия. И юноши, и девушки были прыщавые и шумливые и все еще пребывали в такой сельской первозданности, что Пэтси с трудом отвела от них удивленные глаза. С виду они были такими невинными, что у нее даже возникло желание сказать Джерри Брукнеру, чтобы он разговаривал шепотом. Этот импульс шел не из головы — никто и так ничего бы не услышал в этом ресторане, где были такие крабы! И все же у Пэтси было ощущение, что Джерри поступил бы неправильно, сообщая о подробностях своего романа с Авророй в присутствии стайки молодежи, парней и девушек, которые были едва ли старше и уж точно не искушенней Мелани, Аврориной внучки.
Наброситься на Джерри Брукнера из засады оказалось пустячным делом. Несколько раз она видела его в магазине деликатесов «Джамайл», выпендрежном кафетерии на Буффаловском шоссе — он всегда торчал здесь, размышляя, что бы это такое купить — говяжью тушенку или все же копченую говядину по-еврейски. Ей казалось, что в эти моменты нерешительности в «Джамайле» Джерри больше всего и бывал похож на человека, связанного с психиатрией. Даже если бы она не знала, что он психиатр, она могла бы догадаться об этом, просто наблюдая за тем, как он стоит и размышляет.