Эти мысли почему-то привели Алю в еще большую тоску. Она стояла на балюстраде, оглядывалась – растерянная, всему здесь чужая, неизвестно зачем оказавшаяся под этим мрачноватым сводом…
– Аля! Ты что здесь делаешь?
Илья стоял под самой балюстрадой и удивленно смотрел на нее снизу. Наверное, он уже входил в подъезд, когда случайно поднял глаза и заметил ее.
Она едва удержалась от того, чтобы спрыгнуть с лестницы прямо к нему на руки.
– Илюша… – дрожащим голосом выговорила Аля. – Я не смогла сегодня… Не могла делать то, что он хотел… И все пропало!..
Она хотела спуститься вниз, к нему, но тут силы совершенно оставили ее, и, опустившись на ступеньку, Аля наконец заплакала.
Илья сам взбежал к ней наверх, сел рядом и тут же обнял ее, прижал к себе.
– Ну вот, – расслышала она его голос; улыбка слышалась в его нежных интонациях. – Ну вот, а была такая решительная, такая упорная девочка! Ну, Алечка, перестань плакать, перестань, милая. – Илья тихонько похлопывал ее по плечу. – Расскажи мне лучше, что случилось. Ты плохо читала прозу? Или этюд провалила?
Аля покачала головой. Она не могла выговорить то, что хотела: мысли разбегались то ли от волнения, то ли просто от слабости, и слова никак не подбирались.
– Илюша, я ничего не ела, – вдруг сказала она вместо всего, что собиралась сказать. – Со вчерашнего дня…
Илья перестал гладить ее плечо и даже отстранился слегка, заглядывая ей в лицо.
– С ума ты сошла! – воскликнул он, присмотревшись повнимательнее. – Как же так можно, Алька? Ты же черно-белая вся, как из немого кино! Еще бы не провалиться!
Он встал и Алю поднял за собой.
– В ресторан не пойдем, – сказал Илья, открывая находящуюся здесь же, на площадке, дверь, которую Аля почему-то не заметила. – Правда, и дома шаром покати… Ну, ничего, сейчас раздобудем что-нибудь. Проходи, проходи, – слегка подтолкнул он ее.
Дверь вела в подъезд – точно так же, как та, перед которой Аля так беспомощно стояла несколько часов назад; непонятно только было, зачем нужна лесенка, балюстрада…
Впрочем, Але было не до того, чтобы думать об архитектурных излишествах мхатовского дома. Теперь, когда Илья был рядом и крепко держал ее под руку, она почувствовала, что сейчас потеряет сознание. Все плыло у нее перед глазами, плясали какие-то блестящие пятна. Она и в квартиру вошла как-то машинально и, будь она одна, села бы на пол тут же, у порога, рядом с обрадованной Моськой.
Но Илья провел ее в комнату, усадил на тахту в углу и, присев, снял с ее ног пыльные туфли.
– Посиди, Алечка, – сказал он. – Халат надень, расслабься. Или погоди, я сейчас сам тебя переодену! – вдруг решил он.
Илья взял лежащую рядом с тахтой телефонную трубку и быстро набрал номер.
Он что-то говорил, прижав трубку щекой к плечу. Как сквозь туман, слышала Аля его голос и одновременно чувствовала прикосновения его рук. Ей становилось все легче с каждым прикосновением – она сама казалась себе все легче, как будто Илья не снимал с нее надоевшую «счастливую» одежду, а освобождал от тяжелых оков…
– Да, – слышала Аля. – Только с тамариндовым соусом, пожалуйста. Не вегетарианское, но рыбу запеченную – хорошо. Нет, пить свое будем.
Через пять минут трубка уже лежала на полу у кровати, а Илья завязывал на Але пояс длинного мягкого халата – на этот раз светло-бежевого, который вчера надевал сам. Она чувствовала, что, раздевая ее, он сейчас не загорается тем огнем, который испепелял вчера их обоих. Но это не казалось ей равнодушием.
Сейчас ей хотелось одного: чтобы он был нежен с нею, нежен без желания, в минуты ее слабости и усталости. И он был таким, какого она ждала.
– Сейчас, милая, сейчас принесут нам с тобой ужин, ты поешь, снова станешь веселая, – приговаривал Илья.
– Но я… – начала было Аля.
– Потом, потом расскажешь. – Он прижал ладонь к ее губам. – Сытый голодного не разумеет, знаешь? А я все-таки довольно сытый по сравнению с тобой. Хоть сегодня и закрутился, но на ходу что-то перехватил.
Аля не понимала, кому он звонил, откуда возьмется ужин, но ей это было безразлично. Время то замедлялось, то ускорялось в ее сознании, воспоминания о вчерашней ночи смешивались с тем, что происходило сейчас.
Она прилегла на тахту и, глядя на Илью, не могла понять: в комнате он или, может быть, вышел куда-то, а она вспоминает, как он вчера ходил по этой комнате и смотрел на нее, не отрываясь? Сегодня он надел черный халат, в котором вчера была она, и только по изменившемуся цвету она отличала грезы от яви.
Скоро ли раздался звонок в дверь – этого Аля уже не могла понять. Илья вышел в прихожую, поговорил с кем-то, открыв дверь на лестницу.
Потом он заглянул в комнату и весело сказал:
– Вот и ужин прибыл. Сейчас начнем пиршество!
Он придвинул к тахте низкий столик из золотистого дерева и весь его уставил тарелками с благоухающей разноцветной снедью. Из всего, что было на столе, Але приходилось видеть разве что хлеб. Да и тот был какой-то необычный – не хлеб, а большие горячие лепешки.
– Рыба запеченная у них отличная, – заметил Илья. – Они ее в йогурте вымачивают и такие приправы добавляют – не поймешь, что и ешь! Силы восстанавливает лучше кремлевских таблеток. И хлеб в настоящем тандуре пекут.
– Откуда же все это принесли? – спросила Аля.
– Да тут индийский ресторан прямо на нашей улице, – сказал Илья. – Конечно, из любого кабака привезут все, что угодно, хоть вместе со столом и стулом. Но я для разнообразия индийское заказываю, когда из дому выползать неохота.
Он налил в Алин бокал красное вино, а для себя открыл бутылку пива с немецкой этикеткой.
Аля ела медленно и сначала совершенно без аппетита – может быть, потому что желудок у нее ссохся за сутки. Но постепенно она почувствовала необычный вкус этих блюд – пряный, мятный, лимонный. Щеки у нее порозовели, а голова теперь слегка кружилась уже не от голода и усталости, а от терпкого вина.
– Ожила немножко. – Как и раньше, Илья не спрашивал, а просто отмечал Алино состояние. – Ну вот, теперь можно и поговорить. Так что же у тебя случилось?
Пока Аля рассказывала о том, что произошло с нею сегодня, Илья придвинул к себе большую коробку, стоящую на столике, достал длинную сигару, обрезал ее – на этот раз не ножичком, а с помощью какого-то маленького непонятного приспособления, закурил. Он делал все это неторопливо, со вкусом, хотя смотрел не на сигару, а на Алино взволнованное лицо.
– Да… – медленно произнес он, когда Аля остановилась, задохнувшись. – Славная история, вполне на уровне рядового сумасшествия!.. Не думаю, правда, чтобы Карталов очень удивился. Он такого в ГИТИСе навидался предостаточно.
– Но… как? – растерянно пробормотала Аля.
– Что – как? – пожал плечами Илья. – Ты не думай, я тебя не упрекаю и ругать, как нашкодившую первоклашку, не собираюсь. Я сам виноват, что с тобой нервный срыв случился, чего ж теперь ругать-то? Думать надо было о последствиях, а я голову потерял. Танец семи покрывал! – сердито произнес он.
– Но чем же ты виноват? – воскликнула Аля. – Я же тоже… Я же сама…
– Ну, понятно, не насиловал, – сказал он. – А все-таки надо было учитывать, кто ты и кто я. Есть разница в эмоциях! Да еще не накормил вчера, утром кофейком накачал… Чему удивляться! Ты туда, я так понимаю, в таком состоянии пришла – черти могли по углам мерещиться, не то что мистика всякая. Ладно, что ж теперь. – Он положил свою руку на Алину. – Теперь нам с тобой надо хорошо подумать. Может, это и к лучшему – то, что произошло. Я даже думаю, что наверняка к лучшему.
«Нам с тобой!» Он думал о них как о едином целом, он считал ее дела своими и не говорил, что это ее личные трудности!
– Я не знаю… – опустив голову, произнесла Аля. – Я еще не могла об этом думать… спокойно. Я ведь даже объявления не дождалась, сразу ушла.
В эту минуту она действительно не знала, к лучшему или к худшему то, что с ней произошло – то, что всего несколько часов назад казалось ей непоправимой катастрофой.
– Ну, результат в общем понятен, – заметил Илья. – Завтра сходишь, выяснишь.
– Нет! – воскликнула Аля с неожиданным страхом в голосе. – Я не пойду! Я больше не могу туда идти!
Она представила, как идет по коридору ГИТИСа, заходит в деканат, видит сочувствующе-возмущенное лицо Мирры Иосифовны, может быть, встречает Карталова… При мысли о Карталове щеки ее запылали жарче, чем от вина.
– Нет, – повторила Аля. – Я не хочу туда идти и не пойду.
– Дело хозяйское, – пожал плечами Илья. – По-моему, это из области тех же бредовых фантазий, которые так тебе сегодня помешали. Но в твоем состоянии – объяснимо. В общем, дело, конечно, не в том, пойдешь ты туда или не пойдешь. Могу я сходить, разницы нет. Дело в том, как ты будешь жить дальше.
Он говорил спокойным и твердым тоном, и Аля вслушивалась в каждое его слово, как будто от каждого его слова менялась ее жизнь.
И она действительно менялась, обретала опору. Алина душа успокаивалась, снова – после целого дня отчаяния и пустоты – проникаясь тем живым трепетом, без которого невозможно было жить.
Она не замечала, что меняется даже внешне: проясняются глаза, распрямляются плечи. Она больше не напоминала сжавшийся на кровати комочек – в ее позе появилась та сдержанная грация, которую заметил Илья в первый же день их знакомства.
– Если бы знать, как жить дальше! – задумчиво произнесла она. – Я ведь представить даже боялась, что будет, если… В МАДИ поступить, замуж выйти? Страшно подумать.
– Что ж страшного? – усмехнулся Илья. – Девушки должны выходить замуж, и все девушки хотят замуж, что бы они ни говорили. И это нормально.
– Нет, я не о том, – слегка смутилась Аля. – Дело не в замужестве. Но я ведь действительно не знаю, как мне жить…
Ей так много надо было рассказать Илье, чтобы он понял! Невозможно было объяснить, что она чувствовала сейчас, не рассказав о коронах и платьях, о сцене перед жасминовой изгородью в поселке Семхоз, о квартире Наташи Смирновой, в которой охватывала невыносимая тоска, о том, как читала она ночью мемуары Алисы Коонен…
И как было рассказать обо всем сразу?
– Не представляешь, как жить, – и ждешь, что я тебе объясню в двух словах? – насмешливо спросил Илья.
Его насмешливые интонации словно ушатом холодной воды окатили Алю.
– Ничего я не жду, – медленно произнесла она. – И можешь мне ничего не объяснять, ни в двух словах, ни в пяти.
Она ожидала, что Илья обидится на ее холодный тон, но он неожиданно расхохотался.
– Нет, милая, я все больше убеждаюсь, что ты просто сокровище! – сквозь смех произнес он. – В самом деле, без прививок обойдешься, своего иммунитета хватит! Все, Алечка, – сказал он завершающим тоном. – Пора тебе спать, вот что я тебе скажу. Просто спать, без нашей общей предварительной приятности. Надо выспаться, совместить пласты сознания, а то ведь так и крыша может отъехать.
– Но еще ведь рано? – неуверенно заметила Аля.
Едва Илья произнес эти слова, она тут же поняла, как хочет спать! Упасть головой в подушку, забыть этот невыносимый день и проснуться с той неясной и необъяснимой надеждой, с которой просыпалась в лучшие свои дни. Впрочем – почему с неясной? Все связанное с Ильей было ясным, как его прозрачные желтые глаза…
– Да, время детское, – согласился Илья. – Я в кабинете еще посижу, сделаю кое-какие звонки, музыку послушаю. День у меня сегодня какой-то нерабочий получился. Слезь-ка с кровати, я постелю. Да, – добавил он, когда Аля послушно опустила ноги на пол, – ты домой позвонила бы все-таки. Наверняка ведь не звонила сегодня! Может, твой расчлененный труп уже по окрестностям ищут и мой фоторобот составляют. Скажи, что сегодня снова у меня переночуешь.
– Я позвоню. – Аля густо покраснела. – Я позвоню и сразу лягу, Илюша…
Глава 11
На следующий день Илья ушел рано, когда Аля еще спала. Только по тому, что подушка рядом с нею была смята, она поняла, что он вообще ложился. Она не знала, что ей делать целый день. Уйти, дождаться его, оставить записку? Они ни о чем не договорились вчера…
Умывшись, Аля обошла квартиру, оказавшуюся небольшой, но очень уютной. Это был какой-то особенный уют; ей не приходилось видеть такого прежде.
Она уже успела привыкнуть к уюту тушинской квартиры – немного отдающему новизной, но тем и привлекательному.
Она с трудом вспоминала то, что казалось ей уютом в коммуналке Климентовского переулка. Пожалуй, там была всего лишь теснота, излишняя обжитость небольшого пространства, с которой она свыклась поневоле.
Здесь все было по-другому. Обе комнаты небольшой квартиры не поражали простором – разве что потолки были высокие, как в большинстве домов в центре. Аля даже не сразу поняла, что же так удивило ее в обстановке комнаты, в которой она провела вторую ночь и которую впервые рассмотрела повнимательнее.
Да, мебель была в основном старая, даже старинная, и ковры на полу особенные – наверное, ручной работы, и светильники были похожи на канделябры. Но дело было не в мебели, не в коврах, даже не в изящных безделушках вроде стоящей на низком комоде музыкальной шкатулки из полупрозрачного оникса, или огромного, развернутого на полстены, веера из страусиных перьев, или японской ширмы, на которой были изображены цветы и драконы.
Каждый предмет в этой комнате был проникнут особенным духом, который Аля ощущала физически, кончиками пальцев. Все здесь было предназначено не только для быта, не только для житейского удобства, но еще для чего-то. Она не могла понять, для чего же, но рассматривала эти веера, шкатулки и фотографии в рамочках с незнакомым чувством…
Это не было благоговением, которое можно испытывать к музейным предметам, но не было и небрежностью, с которой пользуешься обыкновенными вещами. Этими вещами хотелось пользоваться, но совершенно особенным образом; Аля чувствовала, что она не умеет этого делать…
Ей даже страшновато стало: как же надо жить, чтобы обращаться со всем этим непринужденно?
Правда, вещи в кабинете Ильи выглядели совсем иначе. На длинном белом столе стоял компьютер, лежали в прозрачных коробочках разноцветные скрепки, дискеты, маркеры. Над столом была протянута зеленая струна, к которой такими же разноцветными, необычной формы прищепками были прикреплены листы бумаги с какими-то текстами и яркими пометками.
Аля уже привыкла к тому, что все, чем пользуется Илья, элегантно, удобно и просто. И она даже обрадовалась, увидев все эти изящные мелочи, – как будто сам он взглянул на нее своими то насмешливыми, то нежными глазами. И кожаный несессер со щипчиками и ножничками, казалось, хранил тепло его рук…
Аля не сразу поняла, откуда звучит телефонный звонок: до сих пор Илья приносил трубку к кровати. Наконец она догадалась, что аппарат стоит на кухне.
– Доброе утро! Давно проснулась, Алечка? – услышала она.
– Только что! – Аля почувствовала, как губы ее сами собой растягиваются в улыбке. – Почему же ты меня не разбудил?
– Еще не хватало! – усмехнулся Илья. – Я ж тебе сам сказал отдыхать – зачем будить? Ты поищи там что-нибудь в холодильнике.
– Я найду, Илюша, – сказала Аля.
Ей хотелось спросить, когда он придет, но она почему-то не решалась это сделать. Они ни разу не говорили о том, как пойдет их жизнь дальше, и Аля не хотела вести себя так, словно будущее уже наступило.
– Я в ГИТИС заходил, – сказал Илья.
Аля почувствовала, что краснеет, и обрадовалась, что он не видит ее сейчас.
– И… что? – спросила она.
Он помолчал; Аля слышала его дыхание в трубке.
– Да в общем то, что и предполагалось. Мирра спросила, не могу ли я забрать твой паспорт и аттестат. Я забрал.
– Ты… говорил с ней… обо всем? – выдавила из себя Аля.
– О чем – обо всем? Она рассказала, как вчера все происходило, но это я и от тебя уже слышал. Потом Карталов зашел…
Услышав о Карталове, Аля сжала трубку так, что пальцы побелели. Она и сама не понимала, почему испытывает такой стыд перед ним. В конце концов, она сказала ему то, что думала. Отчего же?..