– Вы говорили обо мне? – наконец спросила она.
– Да, – помедлив, ответил Илья. – Он не думал, что ты так себя поведешь, он жалеет, что у тебя не получилось… Но способность к самореализации входит в понятие таланта, и он не хочет никого кормить пустыми иллюзиями. И все в таком духе. Ну, что я должен был делать? Просить его за тебя? Он этого терпеть не может, я-то знаю. Да мне и возразить было нечего, когда он говорил о твоем вчерашнем экзамене.
– Ничего не надо было возражать, – сказала Аля, справившись с волнением. – И просить, конечно, тоже. Я ничего такого и не ждала.
– Ну и хорошо, – заключил Илья. – В конце концов, это дело проехали. Думать надо не о прошлом, а о будущем – учитывая, конечно, ошибки прошлого. Алечка, ты извини, я сегодня в замоте – хуже, чем вчера. Ты меня дождись, я же тебе паспорт должен отдать. А уже потом, когда вернусь, мы с тобой подумаем, чем бы тебе заняться.
– Я дождусь, – растерянно сказала Аля. – Когда ты придешь?
– Днем заскочу на пять минут, – сказал он. – Все, пока, милая!
Аля была так растеряна, что даже трубку положила не сразу. Ей нравился его спокойный тон, она и сама успокаивалась, слыша его чуть насмешливые и твердые интонации… Но сейчас она не могла их понять.
Пять минут назад она думала, что невозможно заговорить с ним о будущем – и вот он говорил о будущем так просто, словно оно было уже решено и все в нем было понятно. Он забежит днем на пять минут, отдаст паспорт. А потом? Уезжает он куда-то, что ли? Что значит – «когда вернусь»?
Аля машинально открыла холодильник, посмотрела на составленные в него тарелки с остатками вчерашнего ужина. Тарелки были большие, прозрачно-синие, и каждая тарелка была укутана тонкой пленкой. Пленка цеплялась к рукам, когда Аля доедала какой-то особенный горох, черную чечевицу…
Илья появился часов в двенадцать.
– Вижу, отдохнула, – сказал он, целуя Алю. – Глаза опять блестят, летаешь, как птичка!
– Как чижик-пыжик. – Забыв все свои тревоги, Аля радостно улыбалась, глядя на него.
– Чижик – это хорошо, – заметил Илья. – Тебе немножко подходит.
– Почему немножко? – сразу заинтересовалась она.
– Потому что не исчерпывает, – не стал вдаваться в подробности Илья. – Держи паспорт.
– Вот и прошли пять минут, – сказала Аля.
– Что значит – прошли пять минут? – удивился он.
– Ну, ты же сказал, что на пять минут днем забежишь, – напомнила она.
– А! – Илья улыбнулся. – Это образно было сказано, к тому же я был в кабинете не один. Не мог же я при секретарше и менеджере объяснять, сколько времени проведу с тобой. А проведу я ровно столько, чтобы успеть тебя обнять, поцеловать, раздеть и любить…
Говоря это, Илья привлек к себе Алю. Волна прошла по его телу и отдалась в ней, завершилась поцелуем. Прикрыв глаза, Аля почувствовала мягкое прикосновение его губ, нетерпеливое и страстное движение его языка у себя во рту.
Пуговиц на халате не было, и он торопливо расстегивал пуговицы на своей рубашке, на брюках…
– Пойдем в спальню? – прошептала Аля.
– Нет, – таким же страстным шепотом ответил он. – Здесь еще лучше будет, вот увидишь… Иногда так даже лучше бывает, ты почувствуешь…
Аля не могла чувствовать себя с ним лучше или хуже. Ей было просто хорошо, хотя это слово и в малой мере не передавало того, что с нею происходило – даже в первую ночь, сквозь накаты боли. И уж тем более теперь, когда все ее тело, каждой клеточкой, хотело его тела…
Илья прислонил ее к холодильнику, она почувствовала, как он прижался к ней бедрами, твердеющей плотью, и сама обняла его за талию.
– Вот видишь… – медленно, все крепче прижимаясь, произнес он. – Ты только не бойся этого, не стесняйся ничего. Мы с тобой так друг другу подходим, нечего нам стесняться. А теперь ты спиной повернись – посмотрим, как тебе больше понравится…
– Я не думаю ни о чем, Илюша, – вырвалось из ее полуоткрытых губ. – Мне с тобой…
…Они сидели за столом на кухне и смотрели друг на друга. Всего несколько минут прошло после того, как они разомкнули наконец объятия.
– Вот теперь пять минут прошли, – улыбнулся Илья. – Теперь, а не когда стрелка щелкнула!
– Ты не пообедаешь? – спросила Аля.
– У меня сегодня деловой обед, – покачал он головой. – А улетаю я вечером.
– Куда? – потерянным голосом спросила Аля.
Она уже успела забыть о своих недавних тревогах!
– А я тебе разве не говорил? – удивился Илья. – Говорил, кажется, да ты забыла от переживаний. Я в Японию лечу. Снимать будем, несколько клипов смонтируем, планы есть на будущее сотрудничество. Ты почему так расстроенно смотришь? – заметил он.
– Не расстроенно. – Аля попыталась улыбнуться. – Просто я вчера и правда не расслышала, вот и неожиданно… Надолго?
– Как сказать… На весь июль – точно. Алечка, да бог с тобой! Ну что такое месяц, сама подумай? А я вернусь, и мы с тобой придумаем что-нибудь необыкновенное! Какую-нибудь грандиозную штуку, чтобы ты забыла скуку! А по дороге из Японии, на Дальнем Востоке, я тебе поймаю тигра.
– Тигра? – едва не плача, улыбнулась Аля.
– Или дракона, – кивнул Илья. – Или вот такую зверюшку, только в натуральную величину.
Он достал из кармана костяную фигурку желтовато-белого цвета и положил Але на ладонь.
Это был миниатюрный Козерог. Но, несмотря на свою миниатюрность, Алин знак Зодиака выглядел как настоящая скульптура. Козерог застыл в такой неудержимой, такой естественной позе, как будто вот-вот должен был сорваться с места и устремиться куда-то.
– Ой, как красиво! – забыв обо всем, воскликнула Аля. – Какой он живой, Илюша, ты видишь?
– Конечно, вижу, – кивнул он, глядя на нее и улыбаясь. – А иначе зачем бы я стал тебе его дарить? Он на тебя похож.
– А откуда ты узнал, что это мой знак? – удивленно спросила Аля.
– Флюиды уловил, – сказал он, но тут же, заметив ее потрясенный вид, поспешил добавить: – Да в паспорте в твоем посмотрел. Разочарована?
– Нет, – рассмеялась Аля. – Наоборот.
Она только очаровывалась им – его незаметным вниманием, его легкими ласками.
– Я тебе позвоню, когда приеду, – сказал Илья. – Скучать буду!
– А с Моськой кто же останется? – спросила Аля, уже стоя в прихожей и глядя, как собачка подает Илье туфли.
– Мама заедет вечером, на дачу ее заберет, – ответил он.
– А вся посуда грязная осталась, – вспомнила Аля, услышав о том, что должна приехать Анна Германова.
– Ничего страшного, – махнул рукой Илья. – Мама в обморок не упадет. Да к тому же через пару часов домработница придет убирать. Думаешь, мы с Моськой сами посуду моем?
Они вышли на залитую летним солнцем улицу Немировича-Данченко. Але вдруг стало страшно. Как она будет жить в этом мире одна, без Ильи – целый месяц!
Глава 12
В эти сумасшедшие, воспаленные дни Аля почти не думала о родителях. Вернее, она гнала от себя мысли о них. Все равно ничего нельзя было сделать, все равно предстояло объяснение – зачем же думать об этом заранее?
Она даже не сказала им, что провалилась в ГИТИС. Просто повторила по телефону, что снова ночует у Ильи, и положила трубку. Конечно, это было жестоко по отношению к ним, Аля понимала. Но в тот день у нее просто не было сил еще на одно объяснение.
Она терпеть не могла ночевать не дома. Случаи, когда это происходило, по пальцам можно было пересчитать: на дне рождения у подружки задерживалась, на дачу ездили с одноклассниками. И всегда ей жаль было того особенного вечернего домашнего состояния, когда покой охватывает душу и можно спокойно думать о прошедшем дне, и завтрашний день не кажется трудным в окружении родных, надежных стен…
Теперь же Але не хотелось ничего – ни спокойствия, ни знакомой защищенности. Она входила в дом с тем же чувством отчаяния, которое охватило ее на улице. Ей нужен был Илья, только он, никто не мог его заменить!
Родители встретили ее молчанием. Аля видела, что они стараются держаться непринужденно, и видела натянутость их непринужденности.
– Будешь обедать? – спросила мама. – Или ты теперь питаешься в более интересных местах?
Отец укоризненно посмотрел на маму и поспешил произнести:
– Все-таки ты могла хотя бы предупредить нас заранее. Не слишком ли рано ты стала считать себя взрослой?
Аля едва не улыбнулась папиным словам. Меньше всего она думала о том, чтобы утверждаться в своей взрослости. Она думала об Илье.
Лицо у мамы было каменным и нервным одновременно, огромные глаза посверкивали за стеклами очков.
– Твоя авантюра с ГИТИСом, надо полагать, провалилась? – поинтересовалась она.
– Я не поступила.
– Что ж, ничего удивительного, – пожала плечами Инна Геннадьевна. – Ты вообще не привыкла доводить что-либо до конца, прилагать усилие хоть к чему-нибудь! По-твоему, взрослость выражается в том, чтобы, как проститутка, спать с первым встречным мужчиной?!
– Инна, перестань! – воскликнул отец.
– Почему это я должна перестать? – Мамин голос начал срываться на крик. – Почему я должна спокойно смотреть на то, как моя единственная дочь катится в пропасть?! Мы и так уже слишком много ей позволяли! Не хочу идти на экзамены – не ходи, деточка! Хочу дурака провалять целый год, вместо того чтобы готовиться к поступлению – с нашим удовольствием! Вздумалось ни с того ни с сего, без всякой подготовки, податься в артистки – ни слова поперек! Это кончилось так, как должно было кончиться!
Аля понимала, что мама кричит не от злости, а от бессилия и отчаяния. Но что она могла сделать, чтобы ее успокоить? Пообещать, что всегда будет ночевать дома, что думать забудет об Илье?
– Мама, ну успокойся, – попросила она. – Думаешь, я знала, что так получится? Все так неожиданно произошло… Что я должна была делать – к вам его вести, благословения просить? Я ведь сначала даже не представляла, как он ко мне относится…
– Но ведь в этом все и дело, как же ты не понимаешь! – воскликнула Инна Геннадьевна, нервно сжимая половник, который она держала в руках, и не замечая, как прыгает крышка на кастрюле с кипящим супом. – Вдруг, в одну минуту, ты отдаешься человеку, с которым день назад даже не предполагалось ничего подобного! Мало того, ты спокойно нам об этом заявляешь, как будто в этом нет ничего ненормального!
– Ничего ненормального и не было, – рассердилась Аля. – Думаешь, он меня изнасиловал, или…
– Кстати, а почему ты сегодня-то пришла? – прервал ее отец. – Отпустил восвояси до следующего случая?
Аля слегка растерялась, услышав этот вопрос. Но тут же рассердилась еще больше! Какое право они имеют говорить так насмешливо, с такой холодной уверенностью?
– А что, по-твоему, – медленно произнесла она, – он меня должен был наутро в загс повести? И к вам на коленях приползти с покаянием? Мы сами как-нибудь разберемся! Что я могу сделать, если вы с самого начала не хотите понимать!
– Очень бы я хотела взглянуть на родителей, которые хотят понимать такое поведение своей дочери. – Мама справилась с волнением и говорила теперь насмешливо. – Ты, может быть, хочешь, чтобы мы на Нелину мамашу равнялись? Так ведь она, по-моему, готова кому угодно дочь в постель положить, лишь бы с выгодой! Ты хочешь, чтобы у меня были взгляды парикмахерши?
С ними невозможно было спорить, невозможно было ничего им объяснить. Хоть жалей их, хоть злись…
Вдруг Аля поняла, что и никому ничего объяснить невозможно. Нелька, например, конечно, не ужаснется, не запричитает, даже наоборот. Но что она скажет? Аля представила нетерпеливые Нелькины расспросы о «новом кадре», ее смешки и советы – и ей стало тошно.
То, что происходило у нее с Ильей, было за пределами болтовни с подружкой, за пределами любых советов и объяснений кому бы то ни было. Алина душа, как кокон, оберегала все, что было между ними, что принадлежало только им двоим, – каждый поцелуй, каждое прикосновение…
– У тебя суп сейчас убежит, – сказала она, выходя из кухни. – В конце концов, что тут особенного? Если хочешь знать, из всех моих подруг я одна такая девственница оставалась, невеликое сокровище потеряно!
Аля понимала, что жизнь ее должна теперь перемениться.
Дело было даже не в том, что она провалилась в ГИТИС. Мало ли девчонок проваливается каждый год! Пробуют на следующий, армия ведь не грозит.
Но встреча с Ильей перевернула ее жизнь гораздо больше, чем перевернул бы театральный институт, даже если бы она и поступила. В Алиной жизни появился какой-то особенный мир, которого она прежде не знала… И она входила в этот мир не с любопытством, которое почти всегда сопровождается ошибками и кончается разочарованием, а с любовью, в которой ошибок не бывает.
Аля не представляла, в чем будут заключаться перемены, но они должны были наступить, и она ждала их с замиранием сердца.
Кончился июнь, первая июльская неделя пролилась дождем, потом солнце опять накалило московский асфальт.
А жизнь ее шла по-прежнему, и Аля чувствовала, что с каждым днем ее охватывает все большее отчаяние.
Конечно, все дело было в том, что он уехал в командировку.
«Он же сказал: через месяц, – успокаивала себя Аля. – Это ведь так просто, это ведь его жизнь! Ну что он, должен был из-за меня все бросить или меня с собой в Японию тащить?»
Она не сказала родителям, что Илья уехал. Пусть думают что угодно. Как будто он нуждается в оправданиях! Аля почти инстинктивно не хотела говорить о нем, словно в ладонях его держала.
Больше всего она переживала из-за того, что забыла дать ему номер своего телефона. Целый месяц не только не видеть его, но даже голоса его не слышать… И как же он сообщит ей, что вернулся? Особенно последняя мысль мучила ее: как же она вообще узнает, что он вернулся?
Маленький Козерог стоял на ее столе, когда она была дома, а уходя куда-нибудь, Аля брала его с собой, как будто он был живой и она без него скучала.
Впрочем, выходила она редко: ей просто не хотелось никуда выходить. Читала, закрывшись в своей комнате. Днем, когда родители уходили на работу, бродила по квартире или ехала в парк у Северного речного вокзала, где раньше очень любила гулять, и там тоже бродила, но уже вдоль реки.
Утки с выводками крошечных утят подплывали к самому берегу, хватали хлеб, который Аля бросала им в воду. Днем в парке было почти безлюдно, гуляли только старички да мамаши с колясками.
Все Алины прежние мысли о будущем были связаны с театром, с той неясной, но прекрасной жизнью, которая ожидала ее в нем. Тогда ей казалось, что, если убрать из ее будущего театр, пустота на его месте будет невосполнима.
И вот теперь театра больше не было, да и ничего не было. Душа ее должна была опустеть, как этот летний парк, но Аля совершенно не чувствовала пустоты – даже наоборот! Незнакомое прежде чувство переполняло ее так, что впору было задохнуться. Это была любовь – просто любовь, и Аля не понимала, как же она жила без нее.
Как раз в парк она и собиралась, когда зазвонил телефон. Аля схватила трубку с колотящимся сердцем. А вдруг он уже приехал, вдруг как-нибудь узнал ее номер!
– Алька, – услышала она, – а я на два дня в Москву вырвался! Кое-какие стройотрядовские дела. Хорошо, что дома тебя застал! Ну, как ты? Может, встретимся сегодня?
Максим проговорил все это быстро и взволнованно, даже поздороваться забыл. Наверное, он заранее приготовил и слова эти, и даже бодрый тон.
– Привет, Макс, – упавшим голосом сказала Аля. – Ты, значит, приехал…
Она начисто забыла о его существовании, и его просьба о встрече была для нее тягостна. Зачем ей встречаться с ним? Чтобы выслушать очередное признание в любви, что-то объяснять ему, о чем-то просить?
Но и отказаться было неловко: все-таки человек из тридесятого царства приехал, да еще всего лишь на два дня.
– Только ненадолго, ладно? Я тороплюсь сегодня, – с ходу выдумала Аля. – Можем в парке у Северного вокзала встретиться, это мне по дороге. Возле аттракциона с паровозиком, знаешь?