– Ты-ы! – закричала она еще громче, резко обернувшись к отцу. – Ты будешь меня успокаивать? Или, может быть, ее? Так ты лучше поучи свою дочь, что к чему – ты многому можешь научить!
Лицо отца стало пунцовым, потом белым, потом снова пунцовым. Потом он хлопнул дверью так, что под обоями посыпалась штукатурка, и вышел из комнаты. Хлопнула еще одна дверь – входная.
– А ты чего ждешь? – Инна Геннадьевна снова повернулась к дочери. – Тебе здесь еще что-то надо? Вам вообще что-нибудь надо? Да разве вам хоть что-нибудь может быть дорого, кроме ваших гнусных инстинктов?!
Аля была так ошеломлена этой сценой, что не могла произнести ни слова.
«Хорошо, что хоть без Ильи пришла», – мелькнуло у нее в голове.
Она с ужасом смотрела на маму и не верила, что это происходит не во сне и не в бреду. В конце концов, ведь она просто сообщила, что выходит замуж – ну, не замуж, но ведь это все равно, все сейчас так живут! И откуда вдруг такая ярость? А главное, почему она должна слушать эти оскорбления?
– Ничего мне от вас не надо, – медленно, чувствуя, как слезы закипают в груди, произнесла Аля. – Если вы по-человечески не понимаете – пожалуйста!
Когда она бежала по двору к автобусной остановке, слезы уже лились из ее глаз неудержимо, потоком. Она едва под машину не попала, тормоза взвизгнули в полушаге от нее.
«Боже мой, да что же это?! – вертелось в голове. – Что, вот так вот все родители встречают замужество своих дочерей? Или только мои? Но ведь мои были самые лучшие, самые понимающие! Мама – она же голоса в жизни не повышала, от безобидного школьного жаргона морщилась! И вдруг – «похабные инстинкты, гнусные радости»…
Аля пошла к метро пешком и по дороге немного успокоилась.
«Что ж, значит, так и будет, – невесело, но без отчаяния думала она. – Без толку гадать, что с ними случилось, почему они вдруг как с цепи сорвались. Но я теперь одна, это ясно. Нет, не одна – с ним!..»
Она была с ним, и все остальное было сейчас неважно.
В тот вечер Аля еле дождалась прихода Ильи. К счастью, он появился не поздно, часов в девять.
– Что, не перевезла вещи? – спросил он, входя в кабинет, где Аля сидела перед телевизором, забравшись с ногами в компьютерное кресло. – Ну и правильно, я как-то не сообразил тебе предложить: может, ты бы договорилась с ними, а потом бы я с тобой приехал и перевез? Не в руках же тебе все тащить!
– Илюша… – сказала Аля. – Я ничего не привезла, но совсем не поэтому…
Ей казалось, что за день она успокоилась, но теперь слезы снова подступили к горлу, не давая дышать. Всхлипывая, то и дело по-детски шмыгая носом, Аля рассказала ему о том, что произошло дома.
– Да… – протянул Илья. – Веселая история! Но, Алечка, – тут же заметил он, – все это не так страшно, как кажется. Ну, покричат, успокоятся и привыкнут – куда они денутся? По большому счету, тебе не все равно, как они к этому отнеслись? Неприятно, согласен, но поверь мне: в отношениях с родителями бывают куда более неприятные моменты…
– Но мне так стыдно! – снова всхлипнув, воскликнула Аля. – Мне провалиться хотелось! А как представила, что ты со мной мог пойти… Так все это не по-человечески! А что ты своим родителям скажешь? – спросила она.
– Милая ты моя, – усмехнулся Илья, – мне бы твои заботы! Что я родителям скажу… Да ничего не скажу! Спросят – скажу, кто ты и откуда. Думаешь, в обморок кто-нибудь упадет? Расслабься… Тем более мама сейчас уже в Америке, у нее контракт на год, если тебя интересуют подробности.
– А папа? – по инерции спросила Аля, понимая, что этот вопрос звучит совсем уж глупо.
– А у папы молодая жена, сын родился неделю назад. Самое время ему размышлять, с кем я живу! – сказал Илья с неожиданной злостью. – Я бы, может, и рад, чтобы он поинтересовался, да не обольщаюсь особенно. Все, чижик, забудь свои тревоги! Купим новые вещи, начнем новую жизнь. Только давай уж завтра начнем, – тут же добавил он. – В смысле, завтра пойдем куда-нибудь. А сегодня мне что-то хочется семейного уюта. Иди ко мне, расстроенная моя малышка!
С этими словами он как подкошенный упал на узкую кушетку, стоящую в углу кабинета, и вытянул вперед руки, ловя Алю. Она рассмеялась и тут же оказалась в его объятиях. Но на кушетке места для нее не осталось, и она уселась Илье на живот, сжала коленями его бока и схватилась за усы.
– Но-о! – воскликнула она, принимая позу амазонки, натягивающей поводья. – Вперед!
– Вот так, вот именно, – улыбнулся Илья, снизу любуясь ее раскрасневшимся лицом. – Верной дорогой идете, товарищи! Только переместись-ка пониже, всадница, а? Еще пониже, еще… Все, теперь ты на месте, – удовлетворенно кивнул он, расстегивая брюки. – Поехали!
Нелька, как и следовало ожидать, отнеслась к изменениям в Алиной жизни иначе, чем родители.
– Супер, Алька! – воскликнула она, выслушав по телефону подружкины новости. – Погоди, я сейчас Наташке скажу, чтоб химию посмотрела у клиентки, а то пережжется. Или знаешь что? – предложила она. – У меня смена через час кончается, могу к тебе заехать. Говоришь, в центре где-то теперь обитаешь?
Аля и сама еще не успела рассмотреть квартиру Ильи, а Нелька все разглядела мгновенно.
– Подходит, – заявила она, обойдя обе комнаты и кухню. – Метраж маловат, да и видно, конечно, что парень здесь вволю не развернулся. Но в целом неплохо.
– Что значит – не развернулся? – удивленно спросила Аля.
Ей все нравилось в этом доме! С того, первого утра, когда она поняла, что и веер на полстены, и музыкальная шкатулка, и бронзовые фигурки на подзеркальнике наполнены какой-то особенной, значительной жизнью.
– Не развернулся – значит, по-своему все не успел еще переделать, – объяснила Нелька. – Квартира-то, видно, папикова.
– Да с чего ты взяла, что он переделывать собирается? – засмеялась Аля. – По-моему, и так все хорошо. Смотри, веер какой!
– Ну, веер можно и оставить, – согласилась Нелька. – Но за остальное он возьмется со временем, это ясно. Видишь, кровать какая? – добавила она, приподнимая покрывало на низкой тахте в той комнате, которая служила одновременно спальней и гостиной.
– Какая? – удивленно спросила Аля. – Обычная кровать, довольно простая, по-моему.
– Простая! – хмыкнула Нелька. – В том весь и кайф, что кажется простой, а на самом деле… Ты глянь, это ж итальянская, «Флу»! Видишь, подлокотники какие? Из них чего хочешь можно сделать: хоть кофе пей в постели, хоть бумаги подписывай. Он у тебя бумаги подписывает, кстати? – поинтересовалась она. – Ну, в смысле, деловой?
– Не знаю… – смутилась Аля. – Вроде да…
– Точно деловой, – подтвердила Нелька. – Такие спальные места всякая шушера себе не позволяет.
– А ты-то откуда про все это знаешь? – удивленно спросила Аля. – Про «Флу» всякие…
– Видела, – объяснила Нелька. – В салоне итальянском была, у меня там один кадр продавцом работает. Туда на продавцов и то конкурс был, как на космонавтов. А уж цены… За одну такую кроватку – ты глянь, ведь полторы доски, ничего особенного! – целую комнату можно шикарно обставить. А уж спать на ней, а уж трахаться! – подмигнула она. – Удобно, наверно.
– Удобно, удобно, – пробормотала Аля, безуспешно стараясь скрыть смущение.
Она до сих пор смущалась, когда разговор обращался к этой теме – вернее, не вообще к этой теме, а когда касался ее и Ильи…
– В общем, живи да радуйся, – заключила Нелька. – Совет вам да любовь. Смотри не залети только, – добавила она. – Сдуру-то все сразу залетают – любовь, то-се, презерватив стесняются надеть. Ты лучше спираль поставь, – посоветовала она. – Чем каждый раз ему напоминать… А некоторые мужики так вообще этого не любят, все равно, говорят, что цветок нюхать в противогазе. Все-таки, знаешь, вы с ним не расписаны, а любовник, я тебе скажу, не муж, сильно не покомандуешь. Я тебе телефончик могу дать, классный гинеколог, все подберет, что надо. Он мне вакуум делал – как ветром выдуло, и никаких осложнений!
Аля сама не понимала, почему ей так легко со своей самой давней подружкой. Все-таки Нелькин веселый цинизм часто казался ей грубоватым…
Мама всегда до глубины души возмущалась этой дружбой.
– Не понимаю! – говорила она. – Вроде ты умная девочка, интересы у тебя какие-то есть, читаешь много. О чем можно разговаривать с Нелей в течение хотя бы часа? Она за свою жизнь прочитала хоть одну книгу? Или, может, у нее друзья какие-то интересные? Вы с ней настолько разные, какое может быть общение?
Конечно, они всегда были разные, это Аля и сама понимала. И даже не потому, что Нелина мать работала парикмахершей, а не врачом. Просто они совершенно по-разному воспринимали одни и те же события, людей, по-разному вели себя в одной и той же ситуации. Иногда Аля думала, что эта разница и привлекает ее в подруге. Но, наверное, дело было все-таки в другом…
Все то непонятное, сложное, из чего состояла жизнь, – а чем старше Аля становилась, тем все менее понятной казалась ей жизнь, – Нелька могла прояснить и объяснить в одну минуту. Сначала Аля удивлялась, не хотела верить: неужели все обстоит так просто, как та говорит? Но потом видела, что внутренняя основа событий, их каркас в точности соответствуют Нелькиным словам.
Нелька видела жизнь насквозь, словно рентгеном просвечивала, ни одному человеку не удавалось выглядеть не таким, какой он есть, под ее цинично-веселым взглядом. Аля этого не умела, и Нелька была для нее неизменно привлекательна.
Да и просто: ведь это не ерунда – когда ты вырос с человеком в одном доме, помнишь его с тех пор, как помнишь себя! В Нельке была та простая надежность, которую Аля все реже ощущала в жизни. Разве что с Ильей… Но он был мужчиной, любимым мужчиной, и с ним все-таки не могло быть той непритязательной простоты, которая была в общении с Нелькой.
Тем более все это чувствовалось теперь, когда она стала единственным звеном, связывающим Алю с прежней жизнью.
– Ну, я побежала, – сказала Нелька. – Эх, мне б такую райскую жизнь! Ни тебе на работу, ничего. Встала когда захотела, мужика поимела когда захотела! Когда хочешь, он тебе небось не отказывает? – лукаво улыбнулась она. – Познакомь хоть с принцем-то. Не бойся, не отобью!
– Познакомлю, – улыбнулась Аля. – Не боюсь. Вот я с ним сама получше познакомлюсь – и тебя приглашу в гости.
– Ждем-с! – на прощание улыбнулась Нелька.
Давние и недавние события сменялись в Алиной памяти мгновенно: пока она пристегивала поводок к Моськиному ошейнику, переходила бульвар, шла по Большой Дмитровке. Задумавшись, она снова свернула раньше, чем надо, снова пошла было по Козицкому переулку. Но такое с ней часто случалось: все повороты здесь были похожи, и вообще непонятно было, почему Немировича-Данченко – улица, а Козицкий и Столешников – переулки.
Сегодня Аля чувствовала особенную, хотя и смутную тревогу и понимала отчего. Илья позвонил, когда она уже выходила с Моськой, и сообщил, что сегодня они идут на спектакль.
– В театр? – спросила Аля слегка дрогнувшим голосом.
– Не то чтобы в театр, – объяснил он. – То есть это театральный спектакль, в чистом виде, никаких перформанс-штучек. Но у них помещения своего нет, вот и слоняются по площадкам. Сегодня в Доме актера будут, в Голубой гостиной. Мне неудобно не пойти, – добавил он оправдывающимся тоном. – Игорь самым талантливым считался у нас на курсе – после Веньки, конечно. Да так как-то все… Никуда не пристроился, работает на голом энтузиазме. Собирает актеров на антрепризы, а платить особенно нечем: сборов-то нет, кому все это сейчас надо… Я бы себя не уважал, если бы сегодня не пошел, понимаешь?
– Ну конечно, Илья, – сказала Аля. – Что ты меня уговариваешь, как будто я только на дискотеку и рвусь?
Конечно, она рвалась не только на дискотеку. Но, положа руку на сердце, в том состоянии, в котором она находилась после провала в ГИТИС, ей легче было бы протанцевать всю ночь под самую дурацкую музыку, чем пойти на самый лучший спектакль.
После своей летней эпопеи Аля ни разу не сходила в театр – как отрезала. Не хотела бередить душу, примерять на себя чужие роли и думать, зачем все это надо…
«О театре – забыть, – решила она. – Поняла, что это не для тебя, – вот и забудь!»
Поэтому предложение Ильи совсем ее не обрадовало, хотя она, конечно, ни за что не сказала бы ему об этом.
«Но ведь это, может быть, не очень хороший спектакль будет, – совсем уж глупо уговаривала она себя. – Он сам сказал – антреприза. Актеры, наверное, неопытные… Да и вообще, я же решила: забыть и не вспоминать!»
Глава 3
Аля удивилась, увидев довольно большую толпу у входа в Дом актера. Выходили из машин красивые, тщательно одетые и причесанные женщины, она узнала нескольких известных актрис, двоих телеведущих, знаменитого пианиста.
«Неужели все на этот спектакль пришли?» – мелькнуло у нее в голове.
Аля спросила об этом Илью, едва он подошел к ней.
– Да ну что ты! – Илья поцеловал ее в губы. – Сегодня вечер Юрского в большом зале, вот и собрался бомонд. Машину еле припарковал. Игорь бы от счастья умер, если бы к нему так ломились, – добавил он.
Они прошли сквозь гудящую, благоухающую толпу в вестибюле с фонтанами и поднялись на лифте на восьмой этаж. Там, в небольшом холле, тоже собрались люди, но выглядели они совершенно иначе. У Али сердце защемило, когда она их увидела. Вспомнился гитисовский коридор перед тридцать девятой аудиторией, Родион с гитарой за плечом, Лева Найман, Василиса-Лика – все, кого она успела узнать за те счастливые, сумасшедшие дни…
Ей не хотелось, чтобы Илья заметил тень, мелькнувшую по ее лицу, и она отвернулась. Неизвестно, заметил ли он, но взял ее под руку так крепко и ласково, что Аля благодарно прижалась щекой к его плечу.
Спектакль «Аналог-театра» назывался «Игра в классики». Как объяснил Илья, режиссер сам сделал инсценировку по Кортасару.
– Есть в этом элемент выпендрежа, – хмыкнул Илья. – Как и в названии театра, впрочем. Хотя и запоздалого: Кортасар-то в моде был, когда мы еще институт заканчивали. Но Игорь всегда такой был, не может не подчеркнуть свою исключительность.
Людей в фойе было немного, зал не заполнился и наполовину. Але даже неловко стало, когда она подумала, что играть будут перед рядами пустых стульев… Это было тем более заметно, что и сцены не было в Голубой гостиной, зрители сидели в двух шагах от актеров.
Аля и Илья сели в первом ряду. Она рассматривала незамысловатые декорации – полупрозрачные белые полотна, свисающие с потолка, приклеенные к ним кленовые листья и чьи-то черно-белые фотографии… Ощущение, что театр любительский, не покидало ее и чуть-чуть смягчало ее печаль.
Спектакль все не начинался, и молчание в полупустом зале становилось тягостным. Едва ли стоило ожидать, что подойдут еще зрители.
Наконец свет в зале погас, остались только лампы, направленные на площадку. Аля смотрела, как пляшут в прямых лучах пылинки, и незаметно держалась за локоть Ильи, словно пальцы согревала о замшевую заплатку. Она так волновалась, что даже не сразу заметила, когда вышли на сцену актеры.
Их было всего четверо: трое мужчин и одна женщина. Мужчин-то она как раз и не заметила, а женщина появилась не сразу. Но только с ее появлением начался спектакль, это Аля почувствовала мгновенно и смотрела на женщину не отрываясь, как завороженная…
Она была высокая, стройная, с пышной короной темно-золотых кудрей, которая огнем пылала у нее над головой в свете прожекторов. Глаза у нее были светлые – кажется, серые – и тоже загадочно, прозрачно светились в ярких лучах. Она казалась совсем молодой, но не поворачивался язык назвать ее девочкой: было что-то необыкновенное, живое и величественное одновременно, в том, как она двигалась, говорила, смотрела… Она смотрела, что делают мужчины – как они играют в классиков, в свои классики; она любила отца своего ребенка, она хотела жить его жизнью, и это читалось в каждом ее взгляде, в каждом жесте; ее любил другой.