– Вы сдаете комнату?! – в один голос восторженно крикнули мы.
– Не комнату, а отдельный от всех жильцов летний домик, – поправил нас старик сиплым голосом.
– Это просто чудесно! Я ведь говорил тебе, Маш, – кто ищет, тот всегда найдет! Этот домик ждал именно нас! – Влас был вне себя от радости.
– Но если вы с детьми – не пущу, – отрезал хозяин.
– Нет, мы вдвоем, – поспешил заверить Влас.
– Тогда пойдемте за мной, – приказал старик и увлек нас в глубь сада. Повсюду было полно народу, громыхали кастрюлями, позвякивали вилками – у отдыхающих было время ужина. Миновав сад, хозяин вывел нас на пустырь, где даже трава не росла.
– Вон он! – сказал хозяин и указал на малюсенький деревянный, насквозь просвечивающийся сарайчик метрах в двадцати от нас.
– А что, очень неплохо. Маш, пойдем, посмотрим, – и я, бросив, наконец, сумку, потащилась смотреть.
Ничто не препятствовало нам зайти внутрь – двери у сарая не было, не говоря об окнах. Перечислять, чего там не было, я не стану – проще сказать о том, что там было: навозная вонь и гора сена вместо кроватей. Тут уж я не выдержала и запротестовала:
– Ты как хочешь, а я в этом свинарнике жить не буду!
– Я свиней в дом забрал! – крикнул старик в женской кофте. – Они вам не помешают!
В десять часов вечера мы взбирались на какую-то гору, окончательно утратив способность соображать и логически мыслить. Мы сами уже не знали, куда идем и зачем – просто нужно было куда-то идти и все. Я настолько привыкла к своей сумке, что вовсе перестала ее ощущать – она словно превратилась в часть моего тела.
В одиннадцать часов ночи в темноте мы увидели высоко на горе свет в окнах и, как два лунатика, направились к нему.
Влас бессильно, но настойчиво забарабанил в деревянные ворота.
– Ну, кого еще нечистая несет! Ночь на дворе! – раздался недовольный мужской голос. – Иди, посмотри!
– Ничего не могут! – злобно воскликнул вроде бы женский голос, ворота открылись, и к нам вышла какая-то толстая женщина в светлом халате.
Влас сел на чемодан и пропищал:
– Сдайте нам комнату, ну пожалуйста, сдайте нам комнату.
– Да нет у меня никаких комнат, все занято! – проговорила она.
– Пожалуйста!
– Да чо вы ко мне привязались как банные листы! Дусик! Иди-ка, разберись!
– Галина Ивановна! Боже мой! Какое счастье! Мы вас нашли! Я – Влас, а это моя невеста – Маша – мы в поезде вместе ехали! – радостно прокричал Влас и бесцеремонно втащил вещи на территорию Галины Ивановны Голобородько.
– Шо ж тепирь! Раскынься морэ – говнэ плэвэ?! – недоуменно спросила она.
– Мы за день так по вас соскучились, – поддержала я Власа, подлизавшись к бабке.
– Ой! Дусик! Дак то ж чуднии москали, шо у ресторани хавають! – бабка, оказавшись у себя дома, стала говорить на каком-то странном наречии, смешанном из нескольких языков сразу.
– Давай их в последнюю комнату поселим. Чего она будет простаивать? Неизвестно, когда Вадим-то приедет.
– А и то правда! – обрадовалась старуха и показала нам маленькую комнатку с двумя кроватями и тумбочкой. – Порядок у меня такой – шоб за все вперед було уплочено. Вы на скильки приехали?
– Недельки на две.
И тут у бабки в руках, как у фокусника, откуда-то взялся лист бумаги и карандаш. Она послюнявила карандаш, написала что-то на листочке и спросила:
– Кто у вас спонсир?
– Чего?
– Ну, кто плотит?
– Я, – Влас сделал шаг вперед, и бабка сунула ему под нос бумажку.
– Вот цена за две недели, – это прозвучало как «торг здесь не уместен». Я же увидела сплошные нули. Интересно, какие были две первые цифры, хотя нет, намного интереснее, сколько она нарисовала нулей… – Так. Белье чистое, душ с сортиром в саду, до моря рукой подать – сорок минут быстрой, полезной ходьбы. В саду персики не воровать, помидоры не срывать, короче, ничего не трогать. Спикийной ночи. – Она наконец замолчала и, поправив белый пластмассовый гребешок на макушке, вышла из нашей конуры, которой мы были несказанно рады.
И стоило ей только захлопнуть дверь, как мы с Власом упали на койки без задних ног. Весь следующий день мы проспали – проснулись лишь в пять вечера. Болело все – от ногтей на ногах до волос на голове, но несмотря на это мы, покачиваясь, мужественно побрели к морю. Вниз шли ровно час. Я ужасно расстроилась, представив себе, как буду взбираться в гору – на обратный путь времени уйдет, вероятно, в два раза больше. Однако стоило мне только ступить в теплую зеленоватую воду, вчерашние скитания, дом на горе, поездка в плацкартном вагоне в обществе «щуки», пожирателя тараканов, их визгливой Юлечки, химика и бабки Голобородько были мгновенно забыты. Я торчала в воде часа два, потом Влас потащил меня в шашлычную «У лысого ежика».
– Не мешало бы перекусить, – сказал он, но я-то знала, что он снова хочет порыться в обломках своей мечты.
Я уплетала шашлыки за обе щеки, а Влас предложил:
– Давай посмотрим, что там, за шашлычной. Помнишь, там раньше росли огромные чайные розы. Ты их воровала еще…
Вместо розовых клумб за шашлычной оказался общественный туалет, Влас совсем поник и жалостливо так попросил:
– Маш, давай хоть светлячков половим, – и он вытащил из сумки две баночки из-под майонеза.
Дело в том, что двадцать лет назад поздними вечерами мы от нечего делать брали по банке и запихивали туда странных насекомых со светящимися брюшками. Влас все мечтал использовать их ночью в качестве настольной лампы, но это ему так и не удалось, потому что я всегда срывала его план – когда моя мама вылетала из домика в своем лучшем платье, я, зная, что она намылилась на свидание с новым ухажером, тотчас бросала банку в траву и отправлялась за ней следить. Влас тоже оставлял затею с настольной лампой из светлячков и тащился за мной. Этой слежки мамаша мне до сих пор простить не может и вспоминает по сей день.
Я, конечно, понимала, что ловить жучков в нашем возрасте – настоящее безумие, но отказать Власу не могла – это было бы слишком жестоко. Поэтому спустя пять минут мы метались, как очумелые, между кипарисами, которые, словно гигантские веретена, вонзались в усыпанное звездами небо, натыкаясь в темноте на случайных прохожих и с детским восторгом отправляя в банку очередного светлячка.
– У меня больше, у меня больше! – возбужденно кричал Влас, показывая свою банку.
– Одинаково! – не менее возбужденно кричала я, схватив сразу пару насекомых, видимо, прервав важный момент спаривания, как вдруг вспомнила кабинет Власа в салоне «Автомаш», где бывала раза три, вышколенных сотрудников, которые боятся его как огня и кроме как «Да, Влас Олегович», «Все будет сделано, Влас Олегович» больше не смеют ему ничего сказать. «Видели бы они сейчас Власа Олеговича, бегающего по пляжу в шортах и футболке с майонезной банкой в руках и чуть ли не с сачком, вылавливающим светлячков из зарослей магнолий!»
Охота на светлячков подействовала на меня престранным образом – это занятие развило во мне такое тупоумие и дурь, что на следующее утро я, не обратив внимания, что отдыхающие не купаются, а лежат на подстилках, с такой же запекшейся кожей, как куры-гриль в московских привокзальных палатках, зашла в море и лихо поплыла к горизонту, разгребая месиво разноцветных медуз. После героического заплыва я схватила в руки по медузе – одну, бледно-розовую, похожую на зонтик, вторую – бесцветную, в форме колокола, очень напоминавшую мне заспиртованную кистому из Пулькиной коллекции с щупальцами по краям, и выбежала на берег с вытянутыми руками, боясь, что, пока я доберусь до подстилки, переступая через тела «кур-гриль», они растают на солнце.
Влас лежал, распластавшись, на животе и, похоже, спал. Очень подходящий момент! Я аккуратно положила прозрачных желеобразных медуз ему на плечи – он вскочил от неожиданности, а когда увидел, какие дары моря я принесла для него, истошно закричал:
– Ты с ума сошла! Я их ненавижу, не переношу! Они ядовитые! Теперь у меня будут ожоги по всему телу!
Однако я никак не прореагировала на его возгласы (дурь, видимо, накрепко засела в моей голове – то ли это следствие охоты на светлячков, когда я позволила себе расслабиться и впасть в детство, то ли результат удара головой о столик при падении с верхней полки в плацкарте; но как бы то ни было – что в первом, что во втором случае виноват Влас). Он сбросил тающие морепродукты, а я, схватив «розовый зонтик», запульнула им Власу в грудь.
– Прекрати немедленно! Это глупо, в конце концов!
– А ловить светлячков в майонезные банки не глупо?
– Это опасно! Ты видишь, никто не купается, кроме тебя! Эти медузы ядовитые! – доказывал Влас, и я запустила в него уже порядком подрастаявшей «кистомной» медузой: – Да что с тобой? Ты почему слов не понимаешь?
– Успокойся. Никакие они не ядовитые. Запомни – ожоги вызывают сиреневые медузы с фиолетовой окантовкой по краю, – просветила я его и снова направилась к воде – я не люблю загорать: во-первых, потому что это вредно – так говорит Пулька, во-вторых, загар мне ужасно не идет, а в-третьих, на солнце я еще больше дурею, хотя больше уж, кажется, некуда.
– Я запрещаю тебе лезть туда! Сегодня не море, а какой-то суп со слизью! – окликнул меня Влас, но было уже поздно – я с поразительным энтузиазмом разгребала «слизь в супе».
На следующий день наши с Власом спины покраснели и покрылись волдырями.
– Это итог твоего купания с медузами! А это, – и он указал на свои плечи, – ожог от тех горгон, которых ты непонятно зачем вытащила из моря!
– Это итог твоего страстного желания загореть!
– А у тебя отчего волдыри? Ты ведь не вылезала из воды!
– Ну, москали! Чудные! Не могу! Так в воде ж еще больше обгораешь! – крикнула бабка Голобородько, проходя мимо нас с тазиком абрикосов.
– Понял?! – торжествующе воскликнула я. – Просто мы оба обгорели!
Вообще надо заметить, что две недели отдыха на море тянулись довольно скучно и однообразно. Утром мы сползали с горы и шли завтракать в прибрежное кафе, потом отправлялись на пляж – я торчала в воде, а Влас парился на солнце. Через три дня мы уже ничем не отличались от загоравших на своих подстилках «кур-гриль». Затем обедали в кафе и пережидали солнцепек в тенистом сквере, часов до пяти, потому что подниматься в конуру в такое пекло было равноценно самоубийству. В пять вечера – снова на море. В восемь – ужин в шашлычной «У лысого ежика», охота на светлячков и подъем в гору. Вот, собственно, и весь распорядок дня.
Несколько раз я ходила на почтамт звонить в Москву, но все как-то неудачно: от Мисс Бесконечности я толком ничего добиться не могла – хоть у нее было приподнятое настроение, разговаривать она не желала, Икки решала свои аптечные проблемы – кажется, «лед тронулся» по поводу масла какао, и теперь ребром встал вопрос по поводу коробочек для упаковки свечей, с Анжелкой мне переговорить так и не удалось – к телефону все время подходил ее отец и говорил, что она нездорова, Пульку я тоже ни разу не застала – то ли она была на операции, то ли у нее были дела поважнее. Женьке Овечкину я звонить не хотела за его подлое отношение к Икки.
Пару раз я посетила базар – цены там подняли в летний туристический сезон по самое «не балуй», что я чуть было однажды не воспользовалась одним безотказным маминым приемом, но вовремя остановилась – здесь этот номер не прошел бы.
А безотказный прием заключался в следующем. Дело в том, что моя мамаша раз семь умудрилась побывать в Баку, как в командировке (по долгу службы), так и на отдыхе, и выучила там несколько ходовых фраз. Теперь стоило ей только оказаться на рынке, как она выискивала среди торговцев представителя этой огненной нации (огненной, потому что «азерб» в переводе на русский, если не ошибаюсь, означает огонь), подлетала к нему и спрашивала:
– Ни джя саан? – (за точность воспроизведения фразы я не ручаюсь). Продавец радостно отвечал ей что-то, мамаша уже не понимала, что именно, и плавно переходила на русский язык. – А сам-то из Баку? – в основном ей везло, и негоциант оказывался действительно из Баку. – Как там сейчас-то? – с интересом и участием спрашивала она и тут же врала, что прожила там всю свою сознательную жизнь, а десять лет назад ей пришлось переехать в Москву. Потом спрашивала, где именно в городе на семи ветрах обитает торговец; сама же неизменно отвечала, что жила на улице 26 Бакинских комиссаров и, купив все, что надо и не надо за полцены, получив бесплатно к тому же в качестве презента лимон, гранат или головку чеснока, она, всплеснув руками, от души удивлялась: – Ну надо же, на рынок пойдешь – земляка встретишь! Как неожиданно и приятно! Слов нет! Чоох саол, дорогой! Чоох саол! – и в следующий раз, очутившись на рынке, она таким же чудесным образом встречала земляка.
Но здесь на базаре торговали украинцы, армяне, русские и адыгейцы. Я знала только один язык, на котором можно было пообщаться с земляками, – и хоть он великий и могучий, им тут никого не удивишь.
К концу первой недели нашего пребывания на море мы с Власом решили пройтись по так называемой пьяной дорожке, которую до сих пор благоразумно старались не замечать. «Пьяная дорожка» начиналась с середины спуска с горы и шла до конца пляжа: на каждом шагу стояли торговцы вином – красным, белым, крепленым и сухим.
Мы решили набраться мужества и пройти ее от начала до конца, не пропуская ни одного лотка, уставленного кувшинами вина. Ни разу я не спускалась к морю в таком приподнятом настроении и с такой легкостью! Правда, когда мы незаметно оказались на пляже, я уже мало чего соображала и едва могла что-либо выговорить, но, несмотря на это, мы решили не отчаиваться и не сворачивать с «пьяной дорожки», которая уходила далеко-далеко – туда, где был дикий пляж, отведенный для нудистов.
Когда мы наконец дотащились до нудистского пляжа, стало совсем темно. Я разделась догола и нетвердыми шагами побрела к воде. Помню, набрав пригоршню воды, я подбрасывала ее вверх – капли рассыпались, словно бриллианты, сверкая в лунном свете, а я визжала от восторга, как поросенок. Влас, решив, что я тону и меня надо немедленно спасать, тоже снял с себя все и поплыл ко мне. Еще помню, как он вытащил меня на берег… Все. Больше не помню ничего.
На следующее утро я проснулась на скамейке под пластиковым навесом, прикрытая льняным пиджаком Власа, и увидела прямо перед носом его пятки – следовательно, мы проспали тут всю ночь «валетиком». Народу не было – значит, еще рано.
– Мы совершили грубейшую ошибку, – многозначительно сказал Влас, как только пробудился. – Нужно было идти по «пьяной дорожке» не вниз, а вверх по горе! Тогда мы наверняка бы дошли до дома и нам не пришлось ночевать черт-те где!
Помимо «пьяной дорожки» однообразие курортной жизни несколько всколыхнуло еще одно, на мой взгляд, незначительное событие. Но это только на мой взгляд. Влас придерживался совсем иной точки зрения.
Как-то, оставив меня на пляже, он пошел на базар за черешней. Я лежала, укутавшись в полотенце, боясь загореть еще больше, и чирикала второй том «дневника», где, по мнению Любочки, продолжала обливать грязью всех окружающих, и вдруг рядом присел молодой человек в серебристо-синих плавках.
– Девушка, хотите мороженого? – вкрадчиво спросил он и протянул мне эскимо. Было очень жарко, и я не могла отказаться.
– Спасибо, – поблагодарила я и как-то уж слишком нетерпеливо выхватила у него из рук мороженое.
– Меня зовут Вэл, – с апломбом сказал он, видимо, ожидая, что его необычное, дутое имя произведет на меня колоссальное впечатление. Казалось, он был сам от себя в таком диком восторге, что уже давно потерял голову от любви.
Нет, буду объективна. У Вэла действительно была превосходная фигура, которая стоила ему немалых усилий и денег, чистые, блестящие волосы, фирменные очки – словом, он, наверное, только и делал, что ухаживал и следил за своей внешностью круглый год, чтобы потом месяц рассекать по пляжу в серебристо-синих плавках. Почему-то вспомнилась та самая реклама, в которой «крендель» хватал себя за причинное место, а потом шел целовать девок и они падали штабелями. Мисс Бесконечность еще письмо написала то ли в Министерство культуры, то ли в «Останкино», чтобы сию похабную рекламу убрали с телеэкрана.