Внутри все из черной кожи. Холодное кожаное сиденье, я чувствую его своими джинсами, холод, как бы покусывает мою кожу. Как только он садится, атмосфера в салоне становится напряженной. Запах его одеколона ударяет мне в нос. Свежесть с оттенком специй, может, гвоздики или шафрана. Я вздыхаю и чувствую, как у меня сжимается грудь. Не могу сказать, чем он так влияет на меня. Но от этого я нервничаю.
Машина ревет, и мои глаза скользят к его рукам, большим и грубым. На костяшках виднеются шрамы. Его руки совсем не похожи на руки пластического хирурга, скорее напоминают руки рабочего.
Я поднимаю взгляд выше по его руке, к его шее, туда, где заканчиваются его прямые черные волосы, словно приглашая женщину зарыться в них пальцами. Прежде чем он ловит мой взгляд, я отворачиваюсь и ничего не замечая смотрю в окно. Я до конца не могу понять, что со мной происходит. Я понимаю, что никогда не смогу иметь такого мужчину, как он, поэтому мне стоит перестать фантазировать. Это полная бессмыслица, в конце концов, я разобью себе сердце.
Оказывается, забегаловка находится в нескольких минутах езды, поэтому мы очень быстро прибываем. Он припарковывает машину на желтой полосе.
— Ты не боишься штрафа?
Он подмигивает.
— Никто здесь по близости не посмеет выписать мне штраф.
— Почему?
— Они все приходят ко мне на прием и понимают, что я могу навсегда изменить их внешность, если они это сделают.
— А ты так можешь?
— Не знаю. Но моя машина очень мне дорога, — поддразнивает он.
Мы идем к маленькой закусочной под названием «Эрл Бургерс».
Еще до того, как Джек открывает дверь грубый голос раздается из открытой кухни:
— Во имя Господа, это же Джек чертовый Айриш. — Секундой позже ухмыляющийся мужчина с очень короткими ярко-рыжими волосами и татуировками, ползущими вверх по шеи, подходит к нам. Он восторженно хлопает Джека по спине. — Привет, чувак.
— Привет, приятель, — отвечает Джек.
Бледно-голубые глаза мужчины скользят по мне.
— А кто эта красавица, Младший?
— София, это Пэдди. Пэдди, это София, — представляет нас Джек.
Он наклоняется вперед и берет меня за руку. Руки у него грубые и горячие.
— И почему она тусуется с такими как ты?
— Она работает волонтером в центре «Правят дети», — объясняет Джек.
Глаза Пэдди становятся нежными при нежными.
— Ой... ты моя дорогая, сладкая.
— Поосторожней, приятель, — предупреждает Джек, и в его голосе слышатся стальные нотки, Пэдди даже резко отпрыгивает.
Он поднимает обе руки и на длинный шаг отходит назад.
— Ах, Джек. Не стоит откручивать мне голову из-за того, что твои холостяцкие дни сочтены.
Я вспыхиваю до корней волос.
— Боже, ты перестанешь или нет? — резко спрашивает Джек.
Пэдди смеется, бьет его от души по спине и проводит нас к столику.
— Не обращай на него внимания, — резко говорит Джек. — Он пропил свое IQ до уровня комнатной температуры.
Пэдди весело смеется, совершенно не реагируя на его оскорбления.
— Он хочет троих детей, — восклицает он, показывая три пальца, и направляясь в сторону кухни. Затем он перепрыгивает через прилавок и приземляется на кухне.
— Ну. Он веселый парень, — мимоходом замечаю я.
Джек хмурится.
— Бог знает, что на него нашло. Обычно он не такой... веселый.
Я улыбаюсь.
— Он мне нравится.
Он сердито зыркает на меня.
— У Пэдди все в порядке, я полагаю.
К нашему столу подходит пышная официантка в плотной розовой футболке и такого же цвета стрейч-джинсах. Она вручает мне меню.
— Привет, Джек? — говорит она, улыбаясь ему ярко-розовой улыбкой.
Его губы дергаются в приветствии.
— Здравствуй, Шеннон.
Я заказываю Большой Мерфи бургер с беконом и сыром, чипсы и колу.
— Как всегда с добавлением салата из шинкованной капусты и сладкий картофель фри, — говорит Джек девушке.
— Отлично, — отвечает Шеннон, и забрав у меня меню, плавно удаляется.
Я не могу оторвать от нее глаз, у нее потрясающая фигура, но когда я перевожу взгляд к Джеку, то вздрагиваю, он внимательно наблюдает за мной. Его взгляд настолько глубокий, что практически у меня перехватывает дыхание.
— Значит, ты пластический хирург, — нервно говорю я.
— Каюсь, виноват.
— Должно быть интересно, чувствовать себя Богом, переделывая лица и тела других людей.
Он пожимает плечами.
— Это всего лишь работа.
— Всего лишь работа? Тебе не нравится?
— Не очень.
— Не очень? Тогда почему ты занимаешься ею?
— Это не так лицемерно.
— Что ты имеешь в виду?
— Это долгая история, София.
Я наклоняюсь вперед.
— Мне нравятся длинные истории.
Официантка возвращается с двумя банками колы и двумя стаканами.
— Ну, первоначально я не хотел высасывать жир из людей, которые слишком ленивы, чтобы встать на беговую дорожку, или вводить жир в лица самонадеянных знаменитостей. Когда я был моложе, я был идеалистом. Я хотел исцелить мир. Я хотел совершить что-то великое, знаешь, многое изменить.
Он останавливается и хмурится.
— Но кое-что произошло в моей жизни, и я захотел уехать из Англии, поэтому я присоединился к «Врачам без границ» и отправился в Африку.
— О, вау, Африка! — восторженно прерываю я его.
Секунду он сидит мрачнее тучи.
— Да, Африка.
— Должно быть, это удивительно.
Он смотрит на меня совершенно пустыми глазами.
— Африка полностью уничтожила меня.
— Почему? — пребывая в шоке, спрашиваю я.
Он делает пару глотков колы прямо из банки.
— Я понял, что изменить мир невозможно. Мало того, что вся чертова система по своей природе полностью паразитарна, она специально создана таким образом, и мое маленькое (вау!) желание не способно изменить ее. Поскольку само мое существование — продукт этой же системы. На самом деле, я был винтиком в хорошо смазанной машине, которая безжалостно эксплуатировала бедных и угнетенных, чтобы сытый монополист, сидя где-то на Западе, смог заработать еще один доллар, который ему фактически не так уж и нужен.
Я с любопытством смотрю на него.
— Что ты имеешь в виду?
Он вздыхает. Я вижу, что эта тема для него не совсем приятна, она как бы угнетает его.
— Как врач, ты становишься невольным инструментом крупных фармацевтических компаний, которые сбывают просроченные вакцины и лекарства по сниженным ценам. Они хотели, чтобы я вкалывал этот яд в африканских детей.
— А ты не мог кому-нибудь пожаловаться? — в ужасе спрашиваю я.
— Политиков покупают, чтобы они закрывали глаза на такие дела, а аналитические центры и правительственные чиновники молчат, продолжая заниматься своими «насущными проблемами».
— Я не могу поверить, что такое возможно. — Господи, о чем я говорю? Стоит только взглянуть на круговорот коррупции, который удерживал меня в рабстве столько времени. Те же самые политики были моими самыми ценными и крупными клиентами.
— Пока я был там, так все и происходило и трудно представить, что сейчас что-то изменилось. Вопрос стоит о слишком больших деньгах.
— Так ты уехал?
— Не сразу. Я все еще думал, что смогу что-то изменить. Я начал просвещать народ. В Африке человеческая жизнь стоит очень дешево, фактически ничего. Несколько пуль. Одна в грудь и пара в живот. Меня сильно подцепило, и я бы умер, если бы Блейк не отправил военных, которые меня нашли и вернули назад в Англию.
— О Боже мой!
— Когда я вернулся, происходило то же самое дерьмо снова и снова. Представители крупных фармацевтических компаний постоянно крутились в моем кабинете, предлагая самые дорогие лекарства. В основном пытались подкупить меня своими откатами, чтобы я как можно чаще выписывал их лекарства. Мне было стыдно, что я давал клятву Гиппократа. Наш девиз стал уже не навреди, как говорил великий врач, а совсем наоборот, как можно дольше лечи больных, наполняя карманы фармацевтических компаний.
Он отклоняется на спинку стула, и я замечаю в его глазах, что шрамы прошлого еще не зарубцевались.
— Я решил, что больше не хочу быть врачом. Самой подходящей работой стало стать пластическим хирургом. По крайней мере, здесь я не притворяюсь, что делаю что-то важное. Я просто щекочу чей-то невроз и одновременно набиваю свои карманы.
14.
Джек
— Бургер выглядит таким огромным, что хватит на пятерых, — говорит она, как только приносят наш заказ. Я наблюдаю, как детская радость расплывается у нее на лице, и вдруг кровь начинает стучать у меня в ушах. Моя. Она — моя. Чувство настолько дикое, но я не собираюсь его гнать, наоборот оно укореняется во мне, словно так и должно быть.
— Что? — спрашивает она, ее глаза такие большие и яркие, пухлые губы раскрываются.
Какого хрена? Она, словно ангел, сошедший с небес, специально спустилась, чтобы искушать меня. Я вижу, как появляется ее язычок, и она облизывает нижнюю губу. Воздух покидает мои легкие, я со свистом выдыхаю. Черт. Похоже, у меня чертова уйма проблем.
— Попробуй, — хрипло говорю я.
Она откусывает, она знает, что я за ней наблюдаю. Сок бежит по уголкам ее рта, и она слизывает его языком, и я с трудом сдерживаюсь, чтобы не наклониться вперед и не попробовать ее рот на вкус. Сегодня ночью я, однозначно, буду лежать в холодной постели и мастурбировать, желая получить освобождение. Она невинно смотрит на меня.
— Ну как? — спрашиваю я с натянутой улыбкой. — Стоит нам пойти в МакДональдс?
Она отрицательно качает головой и радостно улыбается.
— Нет, это райское наслаждение.
— Отлично, — отвечаю я, и хотя у меня пропал аппетит, я откусываю свой бургер. — Расскажи мне о себе.
Она быстро глотает и пожимает плечами.
— По существу рассказывать почти нечего, — нерешительно отвечает она. — Я живу с сестрой, ее мужем и их дочкой.
Я киваю.
— Ты работаешь?
Она отрицательно качает головой, отчего свет от ламп колышется в ее глазах, и они светятся, как разогретый мед с золотой пыльцой. Красивые. Я пристально смотрю на нее, и она краснеет.
— Как ты проводишь время? — спрашиваю я. Мне нужно перестать вести себя как подросток.
Она берет чипс, несколько раз макает его в кетчуп, потом кладет на край тарелки, поднимает бокал с колой. Но даже не отпивает, тоже отставляет его.
— Я понимаю, что со стороны кажется, будто у меня куча свободного времени, и я целый день скучаю, но на самом деле, это не так. У меня есть сестра и племянница, и еще щенок, и день пролетает незаметно. Я не успеваю оглянуться, как уже пора спать.
Я откусываю еще один кусок и пытаюсь представить ее жизнь, но не могу. Настолько все по-другому, совсем для меня чуждо. Жить в башне замка. И каждый день проводить с сестрой, ее ребенком и щенком.
— Вы, наверное, часто выходите куда-нибудь? — с любопытством спрашиваю я.
Она нервно смеется.
— Нет, редко. Я домоседка, мне не нравится покидать территорию замка. — Она вытирает рот салфеткой и быстро меня спрашивает. — А ты? Ты часто выбираешься из дома?
— Моя квартира — это всего лишь место, куда я прихожу спать. — Я не сообщаю ей, что в большинстве случаев, даже не добираюсь до своей квартиры.
— Оо, — шепчет она. — Мы такие разные. Я не могу себе даже представить возвращаться домой, чтобы только лечь спать. Наверное, я немного замкнута, поскольку предпочитаю проводить много времени в одиночестве.
— Ты не любишь людей?
— Дело не в том, что я не люблю людей. Я испытываю трудности в общении с ними. Они не похожи на животных или детей, не так ли? Часто говорят одно, а поступают совсем по-другому.
— На самом деле, София, людей очень легко понять. Ты должна иметь в виду, что 99,99% времени люди полностью подчинены своим эгоистическим потребностям. Если они ничего не получат от общения с тобой, то они не будут вокруг тебя суетиться.
Она прикусывает губу.
— Получается, что ты заранее знаешь, что те, которые крутятся вокруг тебя, преследуют личную выгоду, и ты не возражаешь против этого?
Я ухмыляюсь.
— Я же тоже общаюсь с ними исключительно для своей личной выгоды.
Она с подозрением поглядывает на меня.
— Тогда, что ты надеешься от меня получить?
Как гром среди ясного неба, мой член тут же упирается в крышку стола.
— От тебя? Я хочу тебя, — отвечаю я сквозь зубы.
Ее щеки тут же начинают пылать.
— Я... Я не могу иметь никаких отношений.
Она настолько напугана, что у меня возникает чувство прикрыть и защитить ее от меня самого.
— Почему?
У нее начинает дрожать подбородок, и ее длинные ресницы опускаются вниз.
— Это долгая история.
— Мне нравятся длинные истории.
Она пытается улыбнуться на мои слова, но у нее получается какая-то гримаса.
— Тебе не понравится мой ответ.
Я чувствую, что она тоже меня хочет, но что-то ее удерживает. Я протягиваю руку, чтобы взять ее в свою, и она дергается от моего простого движения, как будто я собираюсь дотронуться до нее электрошокером. Глядя в глубину ее глаз, я беру ее руку в свою и медленно начинаю поглаживать пальцем. Ее кожа — чистый шелк. Она с трудом сглатывает от моих медленных движений.
— Я... ты будешь разочарован, — наконец, заикаясь произносит она.
— С чего бы мне быть разочарованным?
— Я не та, какой ты меня считаешь.
— А какой ты думаешь, я считаю тебя?
— Ты думаешь, что я нормальная. Это не так.
Я горько улыбаюсь.
— Я такой же.
Она отрицательно качает головой.
— Я использованный товар. — Она делает паузу, в ее глазах отражается такая боль. — Я не совсем... психически уравновешена.
Я крепче сжимаю ее руку.
— С тобой все будет хорошо, ты станешь уравновешенной, София.
Я замечаю, как в ее глазах собираются слезы, которые она старается смахнуть.
— Ты не понимаешь. Я не могу быть с тобой, Джек. Я не могу быть ни с кем. — Она внезапно вскакивает. — Простите, но мне пора.
Я тоже поднимаюсь.
— Давай для начала я оплачу счет и отвезу тебя домой.
— Нет, я возьму такси, — говорит она, нервно оглядываясь вокруг. Я готов поспорить на деньги, что раньше она никогда не брала такси, и в данную минуту она чем-то адски напугана.
— Нет, ты, бл*дь, этого не сделаешь. Я привез тебя сюда и отвезу обратно.
— Хорошо, хорошо, — говорит она, обхватывая себя руками, словно резко замерзла. Лицо у нее бледное и выглядит как маска.
Я бросаю деньги на стол, и мы вместе выходим из ресторана, а Пэдди раздражающий идиот орет нам вслед: «Трое детей. Он хочет троих детей».
Мы молча идем к Ламбо, и я помогаю ей сесть в машине, потом сажусь на свое место. Она поворачивается ко мне.
— Спасибо за ужин.
Я поворачиваюсь к ней. Ее руки сжаты в кулаки, они кажутся такими маленькими на ее коленях.
— Ты почти ничего не ела, но тем не менее мне было с тобой приятно провести время.
Она расстроенно смотрит на свои руки.
— Эй, расслабься. Все будет хорошо, — говорю я ей.
— Прости, — слово вырывается из ее рта.
— Ты ничего такого не сделала, за что стоило бы извиняться. Я заполучу тебя по любому.
По ее лицу проходит гримаса, глаза становятся стеклянными, зрачки просто огромными. Она напоминает мне испуганного кролика, желающего рвануть прочь со всех ног.
— Что ты сказал? — выдыхает она.
— То, что я тебе сказал? Я ни какой-нибудь, бл*дь, чертовый слабак. Если при первом моем натиске ты не сдашься, не надейся, что я уйду и спасую перед трудностями. Я добьюсь тебя, София Сигал, — рычу я.
— Мы не можем. Ты не можешь. Я имею в виду, я не могу.
— Я не знаю о тебе всего, но определенно могу и заполучу тебя.
Как только я завожу двигатель и присоединяюсь к движению на автостраде, мы, словно попадаем в напряженную, нескончаемую тишину, вплоть до ее дома. Я поворачиваюсь к ней, она прижимает ладони к своим побледневшим щекам.