Теперь мне все стало понятно. Я поняла, откуда взялась та испытанная мною раньше тревога. Это было узнавание. То, как напряженно Финн держался с отцом, холод в глазах его отца, их общение… Все это напомнило мне моего собственного отца. Я вспомнила, как напрягалась в его присутствии, потому что каждую секунду ждала, что он ударит меня.
Отец Финна бил его.
Он был всегда готов к обороне, потому что жил в зоне военных действий, а я знала, каково это. Что бы отец ни делал — бил ли меня кулаком по лицу или морил голодом, — я всегда оставалась в его доме военнопленной.
Поэтому да, я знала лучше, чем мне хотелось бы, что чувствовал Финн.
Ощутив приступ тошноты, я зажала ладонью рот.
Я не хотела, чтобы он жил так.
Силы начали покидать меня, и я сползла по двери на пол. Внезапно я ощутила себя такой беспомощной. Потерявшей надежду.
Эта связь — внезапная, безнадежная связь с Финном, которую я почувствовала… Черт, я бы с радостью стала самым одиноким человеком на свете, если бы это означало, что нас не будет объединять эта боль.
***
— Где ты была? — отрывисто спросил Финн, когда пять минут спустя я вернулась в комнату отдыха.
— В туалете. — Я закрыла за собой дверь.
Мы уставились друг на друга, и я поняла, что не смогла скрыть из глаз новообретенное знание.
Финн побледнел.
— Ты…
— Я случайно услышала твой спор с отцом.
Жилка на его челюсти дернулась, и он отвернулся.
— Не знаю, о чем ты.
— Мы должны поговорить об этом. — Я поспешила к нему. — Слушай, я понимаю…
— Ты ничего не понимаешь. — Он развернулся ко мне, и его глаза запылали. — Моя жизнь тебя не касается.
— Финн…
— Если ты кому-нибудь скажешь хоть слово…
— Никогда! — воскликнула я, рассердившись, что он подумал так обо мне. — Финн, пожалуйста…
— Все. — Он провел рукой по волосам. — На сегодня достаточно. Мы закончим презентацию в школе. Я вызову тебе такси.
Я не остановила его, когда он вышел из комнаты. Давление в груди стало невыносимым. Я знала, что он чувствовал, потому что сама ненавидела людей, знающих, что мой отец бил меня. Я не могла удержаться от мыслей, что они думают, будто я сама во всем виновата. Потому что, ну какой отец станет причинять боль собственному ребенку?
Невзирая на разброд в своих чувствах, на внезапное желание довериться Финну, поговорить с кем-то, кто действительно может понять, через что я прошла, я подавила свой эгоизм. Финну сейчас это было не нужно.
Поэтому я молча собрала свои вещи и, не дожидаясь его возвращения, вышла на улицу, где, встав у обочины, стала ждать приезда такси.
***
На расстоянии от Финна у меня наконец-таки получилось навести в мыслях порядок.
Увидев панику в глазах Финна из-за того, что раскрылась правда о жизни его семьи, я захотела рассказать ему о себе. О том, что отец делал со мной.
Я никогда никому не рассказывала об этом. Даже Анне.
Расхаживая по своей комнате с колотящимся сердцем, я благодарила Бога за то, что не выпалила правду. Я стала бы уязвимой, обнажив душу перед Финном, парнем, которого я очень мало знала.
Парнем, с которым не имела права сближаться, как бы меня ни тянуло к нему из-за того общего, что у нас было.
Для утешения у него была Элоиза.
А я ни с кем не сближаюсь.
Застонав, я прислонилась к столбику кровати. Хотелось бы мне знать, как Финн поведет себя со мной в школе в понедельник.
И все же я не могла заставить себя волноваться, что его ледяная холодность может разрушить мой социальный статус.
Хотя должна была волноваться только об этом!
Но единственное, что меня волновало, — это тот факт, что я смогла сбежать от своего отца, а Финн нет. У него не было выхода.
Стоп!
Хватит волноваться о Финне Рочестере. В понедельник я приду в школу, и пусть Финн игнорирует меня, сколько влезет. Я буду слишком занята, строя свой путь к популярности, чтобы переживать на его счет.
Я притворюсь, что понятия не имею о его проблемах с отцом.
Если Финну так хочется…
То ради бога.
Глава 10
Я бы хотела, чтобы здесь была мама.
Я знала, что не должна была так говорить.
Но оно само вырвалось.
У меня начались месячные. Я не знала, что делать. У меня не было денег, чтобы купить необходимое, и мне пришлось обратиться за деньгами к нему. Он спросил, для чего. Стесняясь признаться, я подумала, насколько мне было бы легче, если бы она не оставила нас.
И нечаянно произнесла это вслух.
Он стал орать на меня.
Я еще слышала его крики, когда боль начала отступать, и за мной пришла тьма.
Блаженная тьма.
Мне показалось, что я услышала, как Карла крикнула: «ПЕРЕСТАНЬ!»
А потом тьма поглотила меня окончательно.
***
Мои глаза распахнулись, и, привыкнув к темноте, я узнала свою спальню. Когда я вспомнила, где я и сколько мне лет, мое сердце начало успокаиваться.
Я больше не была двенадцатилетней девочкой и не лежала на полу трейлера, пока отец чуть ли не до смерти избивал меня.
Я бы хотела, чтобы здесь была мама — это были последние в моей жизни слова, которые я сказала ему.
От воспоминаний у меня так заболело в груди, что я позволила слезам свободно стекать по щекам, надеясь, что они облегчат боль. Я бы хотела, чтобы здесь была мама. Эти роковые слова привели меня к ней, но когда это случилось, я поняла, что не знаю, как вести себя с ней. Единственное, что я могла делать, — не доверять ей.
Я зажмурилась, не желая думать о наших непростых отношениях. Я хотела просто заснуть, проснуться в воскресенье и ничего не делать.
Не думать ни о нем, ни о ней, ни о Финне.
***
Я заснула только через пару часов.
И все это время меня не оставляли мысли о них.
***
Утром, не заметив в поведении Элоизы никаких негативных изменений, я сделала вывод, что Финн ничего ей не сказал и решил не исключать меня из компании за то, что я узнала о нем.
Что до меня, то я настроилась вести себя с Финном безразлично и просто продолжать жить своей новой жизнью в школе Тобиаса Рочестера.
Я была полностью уверена, что смогу выбросить из головы то, что узнала.
Пока не увидела его.
Он сидел, склонив голову, за своей партой на микроэкономике, и при виде него я почувствовала прилив какой-то незнакомой эмоции. Кажется, то была нежность.
Мне стало не по себе. Я в замешательстве зашла с Элоизой и девочками в кабинет и, не здороваясь с ребятами, села.
— Что-то ты сегодня такая тихая.
Я изучала взглядом свою парту. И впервые заметила, что на ней нет ни царапины. В моей старой школе парты были покрыты неоригинальными остротами, вроде «тут сидел я». Но не в школе Тобиаса Рочестера. Нет. Здесь деткам не дозволялось вести себя как «вандалы».
Я почувствовала, как что-то отскочило от моего затылка, и, резко развернувшись, проследила взглядом траекторию оскорбившего меня снаряда.
Мне широко улыбался Гейб.
— Я сказал, ты сегодня такая тихая.
— И поэтому ты решил швырнуть в меня, — я посмотрела на пол, — ластик.
— Ну, ты не ответила, так что физическое насилие показалось мне подходящим следующим шагом.
Я закатила глаза и отвернулась, притворившись, что мне наплевать на то, что Финн, игнорируя разговор, упорно не отрывает взгляда от парты.
— И это все, что я получил? Презрительный взгляд? — Когда я не ответила, Гейб драматично вздохнул. — На выходных приезжал твой калифорнийский бойфренд? Поэтому я внезапно стал персоной нон грата?
Я оглянулась через плечо.
— Да, абсолютно верно. Он узнал о нашей тайной любви и угрожал покалечить тебя. Игнорируя тебя, я пытаюсь спасти тебе жизнь, так что сделай мне одолжение, смирись с этим. — Я вздохнула и, посмотрев вперед, с облегчением увидела, что в кабинет заходит учитель.
— Знаешь, Максвелл, твоя дерзость сводит меня с ума, — игриво прошептал Гейб.
— А меня сводишь с ума ты, — развернувшись, раздраженно произнесла Элоиза. — Учись читать между строк. Она не в настроении. Отстань от нее.
Я бросила на нее взгляд, надеясь, что она сможет прочесть в нем благодарность. Если она и считала ее, то не показала виду, потому что просто повернулась назад и сосредоточилась на учителе.
Когда урок кончился, Финн перед уходом наклонился к Элоизе и поцеловал ее в щеку. Обычно он так не делал. Она, казалось, удивилась его поведению, но когда он, не сказав никому ни слова, вышел из кабинета, я увидела, что на ее лице появилось тревога. Я отвернулась, прежде чем она успела заметить, что я смотрю на нее, и понять, что причина холодности Финна со всеми, кроме нее, во мне.
На уроке современной европейской истории все стало еще хуже. Без буфера в виде членов нашей компании атмосфера между нами стала ужасной. Когда я пришла в школу Тобиаса Рочестера, то столкнулась с недружелюбием, но тогда оно не затронуло меня на эмоциональном уровне. Меня волновал лишь социальный и учебный аспект.
Теперь же меня переполняли эмоции.
Я не хотела этого.
Но холодное отношение Финна задевало меня.
На самом деле, можно было даже сказать, что оно меня убивало.
Франклин решил, что сегодня мы поработаем над устной частью презентации, поскольку нам было нужно представить ее к концу недели. Когда я подвинула свою парту поближе к Финну, чтобы работать вместе, он всем телом напрягся. Весь урок он не смотрел мне в глаза. Говорил каким-то безжизненным голосом. И дернулся, когда наши руки случайно соприкоснулись.
Я чувствовала себя отвергнутой.
Все время, что я сидела рядом с ним, у меня болело в груди.
Под кожей бурлило желание потребовать, чтобы он посмотрел на меня, заставлявшее пальцы на моих ногах от волнения поджиматься. Думаю, он был первым человеком, истинную сущность которого я по-настоящему разглядела, и я ничего не могла поделать с желанием, чтобы он тоже увидел истинную меня.
Я хотела быть его другом.
Из-за этого желания я чувствовала себя маленькой девочкой. Словно снова вернулась в детство.
Перестань!
Он не нужен тебе.
Но помнить об этом было непросто, ведь я наконец нашла человека, который мог по-настоящему понять меня, и которого по-настоящему могла понять я. Хотя следовало признать, что меня потянуло к Финну еще до того, как я узнала об ужасных вещах, объединяющих нас. Так, как не тянуло еще никогда и ни к кому.
Я печально рассматривала его лицо.
Неужели его совсем не тянет ко мне?
Как это возможно — испытывать такие сильные безответные чувства?
Внезапно прозвенел звонок, и я вздрогнула, когда Финн со скрежетом отодвинул от парты свой стул. Мне не оставалось ничего другого, кроме как наблюдать в оглушительной тишине, как он с молниеносной скоростью собирается и вылетает из кабинета.
Сражаясь с внезапным и крайне странным желанием заплакать, я уставилась в парту.
— Индия, что с тобой?
Я резко подняла голову и увидела, что надо мной, обеспокоенно хмурясь, возвышается Франклин.
— Ничего. Все нормально. — Я медленно поднялась.
Франклин явно мне не поверил.
— Между тобой и Финном все хорошо? Вы сможете вместе доделать презентацию?
Он оказался слишком внимательным.
Я выдавила улыбку.
— Мы доделаем презентацию, мистер Франклин.
— Ладно. — Он медленно кивнул и шагнул назад.
И тогда я осознала, что весь класс уже ушел.
Сколько времени я просидела вот так, безучастно глядя на парту после ухода Финна?
— Если захочешь поговорить, то я всегда здесь.
— Спасибо. Правда. Но я в порядке.
Однако это было не так.
Мне было страшно идти на обед.
***
— А где Финн? — спросила Шарлотта, когда мы расселись за центральным столом.
На лице Элоизы было отсутствующее выражение, и я задалась вопросом, не прячется ли она за ним, когда особенно сильно расстроена или обеспокоена.
— Пошел со своими ребятами из команды по гребле в «Лулу».
Так называлась небольшая кофейня неподалеку от школы, где часто обедали старшеклассники.
— Он ведет себя странно, — сказала Шарлотта. — Что-то случилось?
— Насколько я знаю — нет.
— Точно случилось, — проворчал Гейб. — Он сегодня особенно хмурый.
Джошуа стрельнул в него раздраженным взглядом.
— Ты же знаешь, как сильно на него давит отец. Наверное, у него просто выдались плохие выходные.
Не то слово.
Судя по взглядам, которыми обменялись друзья Финна, они если и не знали о физическом насилии (я была больше чем уверена, что не знали), то о характере его отца точно были осведомлены.
Заметив мой интерес к разговору, Элоиза чопорно произнесла:
— Давайте поговорим о чем-нибудь другом. Шарлотта, как прошло твое свидание с Лоуренсом?
Я молчала все время, пока Шарлотта описывала скучное свидание с сыном дипломата. Свидание, которым она была более чем взволнована в прошлую пятницу. Гейб принялся дразнить ее из-за Лоуренса и того, каким скучным он оказался, и уж слишком довольно твердить: «Я же тебе говорил».
Но сейчас меня не беспокоило разочарование Шарлотты или шуточки Гейба.
Меня беспокоило то, что Финн избегает меня. Причем, беспокоило сильно.
— Прошу прощения, — пробормотала я, не в силах находиться среди них в таком состоянии. Я встала с подносом с едой.
— Куда ты? — нахмурившись, спросил Гейб. Вся его обычная веселость исчезла.
— У меня много дел. Наверно, мне лучше использовать это время для работы в медиацентре. Увидимся позже, ребят. — И я поспешила уйти, пока Гейб или кто-то другой не отговорили меня.
Вместо того, чтобы идти в медиацентр, я отправилась в пустую фотолабораторию.
Не знаю, что повело меня в место, которое было связано с Финном, но вскоре я уже стояла посреди комнаты, обнимая себя, жалея себя и ругая себя.
Что случилось с моей решимостью сосредоточиться на социальном росте?
Место за центральным столом давало возможность закреплять статус, а сегодня я ушла оттуда из-за парня.
И не просто из-за какого-то парня, призналась я себе наконец.
А парня, с которым я хотела бы подружиться.
Мне был необходим друг.
Но ведь все люди в ком-то нуждаются, верно? Почему мне так сложно это признать? Сморгнув слезы, я в расстройстве пнула шкаф перед собой. Я превращалась в истеричку.
Я развернулась…
И уткнулась взглядом в одну из фотографий Финна.
У меня перехватило дыхание.
На фото была я.
Когда он сделал его?
Это был крупный план, но, насколько я могла судить, я стояла за воротами школы.
Он снял меня в профиль. Мои волосы развевались под легкими порывами ветра, и я выглядела… печальной.
Зачем он снял это?
Вздохнув, я отвернулась, не в силах видеть эмоции, которые он захватил, — эмоции, которые, как мне казалось, я научилась скрывать. Но Финн сумел запечатлеть момент, когда я была уязвима.
Почему его это заботило?
Я была для него лишь очередным объектом, или он сделал фотографию неслучайно?
Пока я не узнала о его отце, Финн тоже хотел быть моим другом?
— Вот черт! — воскликнула я, хватая свою сумку.
Раз уж я провожу столько времени, мучаясь из-за этого парня, то должна что-то с этим сделать. И точка.
Я заставлю Финна перестать меня игнорировать.
Я заставлю его увидеть, что сейчас, пока мы оба бессильны и заперты в ловушке, мы сможем объединиться и придумать, как контролировать нашу боль.