— Я серьезно, — сказала я, и моя челюсть сжалась от угрожавших вырваться эмоций. — Я знаю, что чувствуешь, когда тебя предают самые близкие люди. И я никогда в жизни не предам свою семью.
Что бы Элоиза ни услышала в моем голосе, но оно заставило ее посмотреть мне прямо в глаза — прямо в душу. Всего на пару секунд, но они ощущались как вечность. Наконец я с облегчением увидела, как ее напряжение чуть-чуть спало.
— Обещаешь? — Ее губы задрожали.
— Обещаю.
— Ладно. — По ее лицу вновь полились слезы. Она быстро стирала их, словно пряча от меня.
— Индия, я могу поговорить с Элоизой наедине?
Я кивнула, и Финн, протянув руку, помог мне подняться. Я была благодарна за помощь, поскольку в моем платье и на каблуках не было способа сделать это изящно самостоятельно.
Когда я оглянулась на Элоизу, она смотрела на нас с миллионом вопросов в глазах. Я решила, что пускай на них отвечает Финн. Мне же сейчас хотелось лишь одного: убедить ее на все сто процентов, что я не предам ее доверия.
— Разболтать твой секрет всему миру может только по-настоящему злой и жестокий человек, — сказала я. — А я могу быть какой угодно, но только не жестокой и злой. Я возвращаюсь на вечеринку, и что касается нас, то все останется так, как было всегда.
Она кивнула, выглядя потерянной маленькой девочкой. Я поняла, что мне совсем не нравится видеть ее такой.
— Ладно, — повторила она.
Удостоверившись, что она поверила мне настолько, насколько это было возможно в данный момент, я проскользнула мимо Финна и, ободряюще сжав его руку, оставила их в домике наедине.
Шагнув наружу, я сделала глубокий, прерывистый вдох. И пробормотала, глядя в темное небо над головой:
— Вот дерьмо.
Кто бы мог подумать, что отправившись за три тысячи миль ради предположительно лучшей жизни, я встречу парня и девушку, таких же запутавшихся, как я сама.
Я больше не ощущала себя одинокой.
Но черт возьми… при таких обстоятельствах это нисколько не радовало меня.
Глава 14
Финн: Мы можем встретиться завтра? Назови место и время…
Индия: Хорошо. В 3 часа, «У Мэгги». Это кафе в Уолтэме.
Финн: Я приеду.
***
Я в миллионный раз смотрела на сообщение Финна. Мы обменялись номерами, когда однажды во время обеда Гейб настоял, чтобы у меня были номера всей компании. На самом деле для Гейба это был всего лишь предлог для того, чтобы целыми днями присылать мне глупые картинки в снэпчат. Хотя в последнее время я с радостью заметила, что их поток сократился. Видимо, он сосредоточил внимание на Шарлотте.
Это было мое первое сообщение от Финна.
Оставив его с Элоизой, я вернулась на вечеринку. Гейб зажимал Шарлотту в укромном уголке за лестницей, поставив руки на стену над ее головой. Они были так глубоко погружены в разговор, что не замечали никого вокруг.
Брайс и Джошуа, остановив меня, с любопытством спросили, куда пропали Финн и Эль, и я, сделав вид, будто мне было противно, сказала, что случайно наткнулась на них в домике у бассейна, когда искала место, чтобы передохнуть.
Брайс захлопала в ладоши, словно ничего пикантнее в жизни не слышала, и на меня снизошло облегчение. Теперь секрет Элоизы был в большей безопасности, чем когда-либо.
Когда Финн вновь появился на вечеринке, он был один и сказал всем, что уложил Элоизу в кровать, так как она слишком много выпила.
— О, ну конечно, — поддразнила Брайс, — после того, как вы двое поразвлекались в домике у бассейна.
Финн бросил на меня вопросительный взгляд.
— Что? — Я с напускной беззаботностью пожала плечами. — Я просто сказала им, что наткнулась на вас в домике. Если вы хотели сохранить это в секрете, то надо было выбрать более укромное место.
В глазах Финна засветилась признательность, и он ухмыльнулся.
— Не твое дело.
Я, продолжая притворяться, закатила глаза.
— В следующий раз запирайте дверь.
Где-то через час все начали расходиться. Финн тоже ушел — мы не смогли улучить момент, чтобы остаться наедине. Но когда я наконец рухнула на кровать, то обнаружила, что от него пришло сообщение.
Сейчас мой будильник показывал 5:43 утра.
Я всю ночь не могла сомкнуть глаз, думая об Элоизе, о Финне. Моя голова разболелась от переполнявших ее мыслей. Меня подташнивало — как всегда, когда я мало спала, — и это неприятное ощущение только усиливалось из-за нервов.
Я хотела увидеться с Финном. Я хотела узнать, что все это значит.
Но еще сильнее я хотела откровенно поговорить с Элоизой. Все это было слишком значительным, чтобы оставаться в подвешенном состоянии. Мы, может, и не дружили, но это не означало, что я не переживала за нее. Мне нужно было удостовериться, что она верит, что я сохраню ее тайну. Я не хотела, чтобы она мучилась от страха, что я выдам ее.
Отдаленный звук, похожий на стук закрывшейся двери, заставил меня приподняться с подушки. Я соскочила с кровати, побежала к окну и отодвинула штору.
При виде Элоизы, которая брела вдоль бассейна, у меня внутри все задрожало от вышеупомянутых нервов. На ней были джинсы и школьное худи. Слишком повседневно для нее. Когда она скрылась на теннисном корте, я оглянулась на часы. Видимо, ей тоже было сложно уснуть.
Что ж… Если мы обе не спим…
Я бросилась в гардеробную и схватила первые попавшиеся джинсы и кофту. Потом почистила зубы, надела кроссовки и выбежала в прохладный утренний воздух.
Когда я нашла Элоизу, она сидела в центре корта со скрещенными ногами. Мои шаги испугали ее, и она резко оглянулась.
Ее кожа на контрасте с рыжими волосами казалась белой, как мел, а под глазами темнели круги. Я впервые видела ее настолько растрепанной, что было неудивительно. Наверняка она страдала от ужасной похмельной хандры.
О, и конечно еще была такая мелочь, как ее выплывший наружу секрет.
— Что ты здесь делаешь? — устало спросила она.
— Не могла уснуть. — Я села рядом, вытянула ноги и, скрестив лодыжки, откинулась на руках, надеясь своей расслабленной позой немного уменьшить напряжение между нами. — Увидела, как ты пошла сюда.
— Я пошла сюда, чтобы побыть в одиночестве.
— Окей. Но теперь я здесь. Поговорим?
Она нахмурилась.
— Чего ты хочешь? Шантажировать меня?
Я вздрогнула.
— Похоже, ты слишком долго жила в своем мире.
— Или просто понимаю людей и их мотивы. Я не дурочка, Индия. Я могу разглядеть амбициозного человека и знаю, что больше всего ты хочешь быть популярной, поэтому я особенно не хотела, чтобы обо мне стало известно тебе. — Ее нижняя губа задрожала, и она прикусила ее.
— Ты права, — согласилась я. — Я хочу стать популярной. В прошлом году я была самой популярной девушкой у себя в школе. Мне это нравилось. Жизнь была лучше, когда я была популярна.
Она сузила глаза.
— Жизнь была лучше? Что это значит? Это как-то связано с тем, что ты не зовешь Хейли мамой?
Я судорожно выдохнула.
— Не у одной тебя есть секреты. Со мной кое-что происходило несколько лет назад. Мой отец… Скажем так, он был плохим человеком.
— О. — Ее воинственность частично растворилась в неуверенности. — Сочувствую.
— Всякое случается, верно? — Я с фальшивой небрежностью махнула рукой. — Впрочем, это сделало меня сильнее. Придало мне решимость.
— Стать популярной? — Элоиза внимательно разглядывала меня. — Потому что ты думаешь, что никто не сможет причинить тебе боль, если ты на вершине. У тебя есть власть. Есть контроль. Есть те, кто заметит, если с тобой что-то случится.
Я неловко покраснела. Потому что отчасти она была права.
— Да, поэтому.
Она продолжала смотреть на меня, словно, узнав часть правды обо мне, захотела узнать еще больше.
— Я бы никогда не смогла растоптать человека, чтобы вновь стать популярной. Я всякой бываю, но только не подлой, — произнесла я.
Мы немного помолчали, пока я не набралась храбрости, чтобы спросить:
— Почему ты боишься рассказать людям правду?
Элоиза впилась в меня взглядом, и я решила, что она не ответит. Однако потом она оглянулась и медленно поднялась.
— Не здесь.
— В домик у бассейна? — На меня снизошло облегчение от того, что она согласилась поговорить.
Она кивнула, и я тоже встала. Домик все еще был не заперт, так что мы проскользнули внутрь. Я включила свет и пошла на кухню.
— Чай? Кофе?
— Там оставался зеленый чай.
Заваривая его, я то и дело оглядывалась, чтобы убедиться, что она все еще на диване. Она сидела, глядя на свои руки.
— Хотелось бы мне знать, какие слова смогут убедить тебя, что мне можно доверять. — Я подала ей чай и села в кресло напротив.
Ее ладони обняли чашку.
Я ждала.
Долго ждала.
Наконец Элоиза посмотрела на меня. В ее глазах блестели слезы.
— Иногда я чувствую, что схожу с ума.
Я очень надеялась, что она не примет сочувствие у меня на лице за жалость, но, кажется, она все поняла верно, поскольку продолжила:
— Я не знала, что мне сегодня делать. Игнорировать тебя? Поговорить? Возненавидеть? — Она скованно улыбнулась. — Но, видимо, я просто устала притворяться.
— Знаю, ты наверняка не поверишь мне, но я понимаю тебя больше, чем ты можешь представить.
— Нет, я верю тебе, Индия. Я всегда замечала в тебе что-то такое… Просто неправильно это интерпретировала. Теперь я знаю. — Она пожала плечами. — Ты тоже ущербная.
Я поморщилась.
— Не лучшее слово.
— Зато правдивое.
— Почему ты ущербная, Элоиза? Зачем тебе быть такой? Почему ты боишься рассказать всем правду?
— Ты знаешь, что, когда мне было тринадцать, я потеряла маму?
— Да.
— Смерть самого близкого человека наносит ущерб, Индия. Такая потеря оставляет за собой обломки. А мы с мамой были близки. Я знала, что мне повезло. Мои родители очень любили друг друга, и я даже не представляла, что папа сможет оправиться. — Она расслабилась на диване, глядя куда-то в пространство перед собой. — Для меня же все было иначе. Я помню, какую боль ощутила, как неожиданно осознала, что все в жизни временно. Чем старше я становилась, тем более обманутой чувствовала себя. Мои ровесники… Они не знали, что значит скорбеть. Чувствовать такую сильную боль. Смотреть на друзей и не понимать их, потому что важные в их представлении вещи кажутся тебе глупыми и незначительными, ведь ты знаешь, что именно по-настоящему важно.
По ее щекам текли слезы, и она поспешно стирала их.
— Хотя был еще Финн. Он понимал меня. И папочка понимал. Он мой лучший друг, знаешь? Мой отец — мой лучший друг, мой герой и весь мой мир. Если я потеряю его, то не знаю, смогу ли оправиться. А если я потеряю его из-за того, что предпочла бы влюбиться в Анджелину, нежели в Брэда, то никогда не прощу себя. Только не за этот выбор.
— А это выбор, Элоиза? — Я наклонилась вперед, желая лучше понять ее. — Ты ничего не можешь поделать с тем, к кому тебя влечет.
Ее губы горько скривились.
— Да, не могу. Поверь, мне бы хотелось. Хотеть Финна по-настоящему.
Я рассматривала чашку, пытаясь набраться смелости, чтобы спросить.
— А как… Как ты узнала, что лесбиянка? Когда?
— Мне было почти пятнадцать. Какое-то время я уже знала, что что-то не так. Мы взрослели, мои подруги начали встречаться с парнями, а я никогда не влюблялась в мальчиков. Я пыталась убедить себя, что это связано с созреванием, что у меня все еще впереди. Я целовалась с парнями на вечеринках, но чувствовала один дискомфорт, а иногда — и отторжение. Однажды Брайс говорила об одном мальчике из нашего класса. О том, какой он красивый, и что, когда он ей улыбается, она ощущает трепет внутри. И тогда я осознала, что тоже ощущала все это… — Еще больше слез потекло по ее щекам. — Но к своему репетитору по французскому.
— К девушке, — прошептала я, чувствуя боль в груди за нее.
Элоиза кивнула.
— Ее звали Одри. Она была француженкой, училась на первом курсе Бостонского университета. Маленькая четырнадцатилетняя я трепетала и таяла от ее улыбок и случайных прикосновений. Остро чувствовала малейшее ее движение. Подробно анализировала каждое ее слово. И проплакала всю ночь напролет, когда после урока со мной за ней приехал ее парень. В конце концов я сказала папочке, что больше не нуждаюсь в ней. Чтобы не разбираться со своими чувствами. Но они оказались будто бы разблокированы. Вскоре у меня развилась влюбленность в Катерину Кельтер.
Я разинула рот.
Элоиза горько хохотнула.
— Знаю. Я полна сюрпризов. Но я довольно сильно сохну по ней с девятого класса. А она никогда не заметит меня. Я никогда не смогу подойти к ней, пригласить на свидание, взять за руку или поцеловать. Разве это справедливо? Почему мне приходится скрывать, с кем я хочу быть? — В ее глазах вспыхнуло негодование.
До этого момента Элоиза казалась мне такой сдержанной — грустной, но сдержанной. Но теперь я увидела, в какую ярость приводит ее необходимостью скрываться от мира. А еще поняла, почему в ее глазах вспыхнула ревность, когда Брайс рассказала о том, что Катерина клеилась к Финну. Элоиза ревновала не Финна… а Катерину.
— Ты же не собираешься удариться в панику? — резко спросила она, вновь защищаясь. — Не боишься, что меня потянет к тебе?
Я не знала, было ли это проверкой или чем-то еще, но не сомневалась, что от моего ответа будет зависеть развитие наших с ней отношений. И потому приподняла бровь и сказала:
— Если я традиционной ориентации, значит ли это, что меня привлекают абсолютно все парни в мире?
— Конечно, нет. Но ты не ответила. Ты боишься, что меня потянет к тебе?
— Я привлекаю тебя? — спросила я тоном, который, хотелось верить, ясно показывал, что наш разговор не вызывает у меня таких опасений.
Она фыркнула, вытирая последние слезы.
— Ты очень красивая, но я поместила тебя в категорию родственников еще до того, как ты успела приехать.
Я вспомнила слова Финна о ее страхах и о том, что к ним имела отношение ее мать.
— Так твоя мама не знала об этом? Ты поняла уже после ее смерти?
Ее лицо исказила боль.
— Да. Но я знаю, что она никогда не приняла бы меня.
Мне почему-то было сложно представить, что любящая мать — а мать Элоизы, скорее всего, очень любила ее, — может отказать своему ребенку в поддержке.
— Как ты можешь быть в этом уверена? Потому что она была консервативной сторонницей традиционных семей, как твой отец? Узнав о тебе, она вполне могла поменять свои убеждения, принять тебя и любить такой, какая ты есть.
— У тебя в детстве бывали события, смысл которых ты начала понимать только потом, повзрослев?
— О чем ты?
— Когда мне было лет шесть или семь… — Взгляд Элоизы сместился за мое плечо, и она погрузилась в воспоминания. — Однажды, когда папочка был на работе, к нам пришел мой дядя Бо. В этом не было ничего необычного. Он был маминым младшим братом. Мы не были слишком близки, потому что он много путешествовал, но с мамой у него были хорошие отношения. Однако в тот день она выставила его из нашего дома. Я не понимала, что именно они кричали тогда, и почему оба плакали. И особенно не понимала, почему в тот день Бо ушел, и я никогда его больше не видела. Но потом, осознав свои чувства к Одри, я начала вспоминать тот день… Это было поистине странно. Никто из родителей мне ничего не объяснил. Однако я вспомнила одну фразу, которую моя мама сказала ему. Она сказала, что никогда не сможет смириться с его «стилем жизни». Тогда я не поняла, что это значит, но потом…. Я начала думать, что Бо мог быть геем.
В моем животе осело тяжелое чувство.
— Ты не знаешь этого наверняка, так ведь?
— Нет. Но это могло бы все объяснить, верно? И если мама смогла прервать отношения с родным братом из-за того, что он гей, то она и меня начала бы стыдиться.
— Это всего лишь догадки. Ты боишься того, в правдивости чего даже не уверена. Отказ смириться с его стилем жизни мог означать что угодно. Он мог быть не геем, а преступником или наркоманом. И потом, их разговор состоялся десять лет назад. За столько времени мнение человека может и измениться. Допустим, ты права — хотя мы не знаем этого точно, — и твоя мама перестала разговаривать с братом из-за того, что он гей. Это не значит, что со временем она бы не передумала, или что так же отреагировала бы на родную дочь. Когда дело касается тех, кого люди отчаянно хотят защитить, они реагируют по-другому. Можно предположить, что твоя мама захотела бы защитить тебя от любой боли.