— Лика, всё это касается не только меня, но и моей семьи. Я волен делать со своими секретами всё, что захочу, но чужие обязан хранить. Я и так сказал больше, чем следовало.
Сразу два чувства полоснули по нервам: очередной укол ревности при упоминании его «новой семьи» и необъяснимое смущение — он первый раз обратился ко мне по имени.
***
Время близилось к полуночи, я изводила Феликса вопросами, но чем больше я спрашивала, тем меньше понимала. Его ответов, кусочков паззла, было слишком мало, чтобы нарисовать цельную картину его новой жизни. Что бы он ни говорил, моей первой реакцией всегда был внутренний протест: «Это слишком невероятно, чтобы быть правдой!» Но стоило мне посмотреть на него, и мой скепсис сходил на нет. Он вел машину — спокойный, сосредоточенный, безупречный. Именно безупречный, потому что его сложно было в чем-то упрекнуть. Хотя мне очень хотелось.
— Где ты живёшь сейчас? Судя по номерам машины, не в Украине? Что это за такой белый ромбик с красным крестиком на твоём номерном знаке? — я начала новый этап допросов.
— Нет, хватит, — отмахнулся тот. — Теперь моя очередь.
— То есть как это — твоя?
— Пора бы рассказать что-то взамен.
— Зачем? Ты столько раз давал понять, как мы все тебе безразличны, что я не совсем понимаю, зачем тебе что-то рассказывать...
— Если бы были совсем безразличны, то я бы не мчал на другой конец страны сломя голову.
— Не мчал бы, однако оставаться не будешь тоже. Завтра покажешься Анне и сразу же уедешь, так? — вздохнула я. — Ты не собираешься тратить на это много своего времени?
— Даже если бы хотел остаться, то не смог бы.
С приближением минуты Икс, я всё больше начинала сомневаться в том, что Анна сможет просто взять и отпустить его.
Феликс из сострадания согласился навестить женщину, которая считала его сыном, но в которой он по прихоти судьбы уже не видел мать. Он не хотел перекраивать свою жизнь из-за непредвиденных сюрпризов из прошлого и, наверное, имел на это право. Но смирится ли Анна с таким вопиющим положением вещей? Земля уйдёт из-под ее ног, когда она узнает, что он жив, но ничего не помнит и должен будет уехать в тот же день... Почему, чёрт возьми, всё всегда так сложно? Почему не бывает, как в дурацких бразильских сериалах: он потерялся, потом нашелся, а потом все жили долго и счастливо...
— Значит, хочешь что-нибудь знать? Я учусь в одиннадцатом классе, моё имя ты знаешь, планов на будущее нет, талантов особенных нет, на здоровье не жалуюсь, — сказала я и отвернулась.
***
— Мне кажется, ты не до конца откровенна.
— Не до конца откровенна? Кто бы говорил, — буркнула я.
— Я о здоровье. Меньше чем за сутки ты успела три раза отключиться. И часто с тобой это происходит?
Что-что, а это мне меньше всего хотелось обсуждать с кем бы то ни было.
— Нет, — отрезала я.
— Ну же, не упрямься, если будешь хорошо себя вести, я разрешу тебе еще что-нибудь спросить, — шутливо сказал Феликс.
Но моё чувство юмора окончательно подбило себе ногу. Как обычно, когда разговор заходил о моих «обмороках».
— Это слишком личное, чтобы я могла выложить об этом фактически незнакомому человеку. Да и зачем тебе это знать? Волнуешься обо мне? Не поверю. Ради праздного любопытства? Тогда тем более не вижу смысла трепаться об этом.
— Ты обращалась к врачу? — оборвал он меня, пропустив мою тираду мимо ушей.
— Да.
— И что?
— Ничего. Говорит, здорова.
— Поищи другого врача. Это не так безобидно, как может показаться на первый взгляд. Может свидетельствовать о нарушениях в мозговом кровообращении...
— За последние пару месяцев ты успел получить еще и медицинский диплом? — съязвила я.
— Просто поверь мне. С этим не шутят.
— Просто не лезь, хорошо? Как-нибудь сама разберусь.
Я сама удивилась своей грубости. Но его сердобольные советы меня и правда раздражали. Завтра он уедет, и мы больше никогда не встретимся, так зачем разыгрывать из себя заботливого родственника?
Но с другой стороны — я заставила себя дышать ровно — мне ведь совсем не сложно рассказать что-нибудь о себе, нам еще столько часов предстоит провести в машине, зачем нагнетать обстановку? Тем более, что по большому счету в его советах нет ничего оскорбительного... Я вздохнула.
— Ладно, — сдалась я. — Эти... обмороки случаются часто. Чаще всего, когда я напугана, волнуюсь или чувствую боль. Когда уровень адреналина начинает зашкаливать, меня выбра... в общем... я теряю сознание. Иногда мне кажется, что я смогла бы контролировать всё это... Дыхательная гимнастика, успокоительные, и так далее, но на практике всё не так просто... Особенно если случается что-то неожиданное. Никогда не знаю заранее, переползет уровень адреналина допустимую отметку, или мне повезет, и я останусь в сознании...
Я перевела на него глаза и поразилась: впервые за все время нашего знакомства Феликс был по-настоящему озадачен.
— Ну что, доктор? Вы поможете мне? — ухмыльнулась я.
Он молчал. Казалось, теперь мы ненадолго поменялись ролями: я говорила всякие невероятные вещи, а он с трудом верил.
— Какие еще симптомы? — наконец спросил он.
— Больше ничего особенного, — я пожала плечами и отвела глаза. — Через некоторое время... прихожу в себя. Пытаюсь забыть об этом и жить дальше.
— И тебя не заботит, что ты можешь отключиться в совершенно неподходящий, критический, угрожающий жизни момент?
«О, я достаточно думала об этом, но если буду думать и дальше, то сойду с ума...»
— Надеюсь, что мне никогда не придётся попадать в такие ситуации.
— Твои надежды — это одно, реальная жизнь — совсем другое. Не хочу тебя расстраивать, но этой реальности совершенно плевать на твои надежды.
Феликс повернулся ко мне, и от его сосредоточенности и серьезности у меня перехватило дыхание.
— Что бы там ни говорили, не нужно строить свою жизнь, опираясь на надежды. Это худший строительный материал из всех возможных. Просто сделай всё возможное, чтобы остановить эти обмороки. Обещаешь?
Я смотрела прямо перед собой, пока каждое его слово, как кирпич, с грохотом проваливалось внутрь меня.
«Я не могу обещать, Феликс. По одной простой причине: я уже сделала все, что было в моих силах, чтобы постичь природу того, что со мной происходит, и как-то исправить это... Безрезультатно. Да и что тебе мои обещания...»
— Обещать не могу... Прости.
Он явно хотел услышать от меня какой-то другой ответ.
***
— Поспи, уже поздно.
На часах было около трех ночи. Голова медленно наливалась свинцовой тяжестью. А я еще о стольком хотела спросить его.
— Нет. Мне жаль времени, — призналась я.
— Хочешь продолжить свой допрос?
— Да.
— Не выйдет, — мягко сказал Феликс.
— Пожалуйста. Потом, когда ты уйдёшь и оставишь нас, я буду жалеть, что не спросила всего, о чем только можно было спросить.
Он заколебался.
— Хорошо. Только один вопрос. Я отвечу на один вопрос. А потом ты будешь спать.
Я знала, что спорить бесполезно.
— Есть ли на свете что-то, что могло бы заставить тебя изменить свое решение уехать завтра же?
— Нет, — без колебаний ответил он.
Я чувствовала заранее, что другого ответа не будет. Феликс уедет, как только исправит то, что натворил до потери памяти. Он даст о себе знать и — исчезнет. Всё это время я прикармливала с руки птицу надежды, но сейчас она просто взмахнула крыльями и растворилась в воздухе. Я отвернулась к окну, не желая обнаруживать своё разочарование, и уставилась в темноту.
— Ты собираешься вести машину всю ночь? — спросила я, сражаясь с подступающей сонливостью.
— Лимит твоих вопросов уже исчерпан, — улыбнулся он.
— Ах да, конечно... Но знай, что уснуть за рулем будет крайне подло с твоей стороны.
— Моё обещание доставить тебя домой в целости и сохранности — в силе.
— Все обещания в нашем мире — это всего лишь слова, — возразила я, закрывая глаза.
— Не мои, — просто и без всякого пафоса сказал он.
Его голос звучал так, что мне снова захотелось повернуться к нему и прочитать все эмоции на его лице, все до единой. Обещания наркомана, убийцы, человека, ничего не помнящего о своей прошлой жизни, — о, безусловно им можно верить не больше, чем обещаниям душевнобольных или политиков, однако, вопреки воплям здравого смысла, я верила ему. Я повертела в голове эту странную, пугающую и одновременно умиротворенную мысль и провалилась в сон.
Два или три раза я просыпалась, не понимая, где нахожусь. Мягкий бархатный гул мотора был лучше любой колыбельной, кресло неожиданно просторным, темнота — успокаивающей. Я поворачивала голову и видела, как Феликс сосредоточенно смотрит на дорогу, как тусклый свет приборной доски освещает его лицо. Что бы ни случилось со мной в будущем, эту ночь я запомню надолго, или даже навсегда. Всего несколько часов назад я мечтала только о том, чтобы он ничего со мной не сделал. Теперь же я не могла отделаться от мысли, что вряд ли я когда-нибудь буду находиться в более спокойном и безопасном месте.
9. Подарок
— Тебя забыл спросить.
Ох, как затекли спина и шея...
— Смени тон или разговор окончен.
И холодно. Где же чертово одеяло? Я сделала попытку перевернуться на бок и тут же заметила, что то, на чем я лежу, — даже отдалённо не напоминает кровать.
— Поступаю так, как считаю нужным, только и всего.
Я в машине. В машине Феликса. Мы едем домой!
— Да, она со мной.
Я перестала ёрзать. Феликс говорил по телефону. С кем-то, кто знал о моем существовании. Насколько гадко с моей стороны будет «проснуться» чуточку попозже? Я была уверена, что как только открою глаза, его телефонный разговор будет окончен, а мне так хотелось узнать о нем что-нибудь еще. Я заставила себя дышать ровно и не двигать глазами под закрытыми веками. Это была Изабелла, кто же ещё, и судя по воплям из трубки телефона, которые были слышны даже мне, — она была в ярости от того, что собирался сделать Феликс. Она была категорически против того, чтобы он ехал в Симф.
— Ты хоть представляешь, чем это может грозить?! — орала она.
Я разбирала каждое слово и чем дольше слушала, тем больше мне становилось не по себе.
— Мы не будем афишировать приезд, и я буду предельно осторожен, — раздраженно ответил Феликс.
Я наблюдала за ним из-под опущенных ресниц, внешне он был спокоен, разве что рука, намертво вцепившаяся в руль, выдавала напряжение.
— Мы?! Что еще за «мы»?! Говори только за себя, думай только о себе, и обо всех них — в самую последнюю очередь! Иначе твои сантименты...
— Это не сантименты, это ответственность.
— Ответственность за что?! За то, чего ты не совершал?! Опомнись! Катрина вытрясла из тебя всю душу, и теперь ты решил нянчиться с каждым человечишкой, который перебежит тебе дорогу?! — взвизгнула трубка.
Рука Феликса вывернула руль, машина вильнула к обочине и резко затормозила. Всё произошло так неожиданно, что я в ужасе распахнула глаза и резко села. Лента ремня сдавила грудь. Феликс вылетел из машины, яростно захлопнув дверь и... Внезапно две вещи поразили меня до глубины души: первый раз с момента нашей встречи я видела его с лицом, перекошенным от бешенства. Я уже наблюдала его раздражение и недовольство, но ярость — только сейчас. Казалось, от последней фразы его подружки у него в мозгу сгорели какие-то предохранители, и он забыл обо всем, включая меня... А второй удивительной вещью был не визуальный ряд, а то, что я услышала. Я не могла ошибиться, несмотря на всю невероятность происходящего: в машине, пока я была рядом, Феликс говорил с Изабеллой по-русски, но когда он выбрался из машины, то заговорил с ней на другом языке, и я сомневалась, что слышала это язык раньше. Видимо, денег его семьи хватило и на экспресс-курс изучения итальянского или какого-то похожего языка, но я могла ошибаться, так как за исключением немецкого больше никакими языками не интересовалась.
Феликс отошел подальше от машины — я уже не разбирала слов и практически не слышала голоса, но, глядя на то, как он орёт в трубку, я не сомневалась, что приличных выражений там мало.
Удручающее начало такого важного дня... Я огляделась по сторонам.
Солнце едва взошло, превратив небо на востоке в расплавленное золото. Было очень ветрено и сыро, над Перекопским заливом кружила стая белых птиц. Мы только что въехали в Крым, ещё часа три-четыре и будем дома... Я отправила бодрые эсэмэски Анне и подругам, спрятала телефон и посмотрела на Феликса. Он только что закончил говорить, верней орать, и теперь стоял спиной ко мне, засунув руки в карманы и глядя на залив. Я вздохнула, вылезла из машины и, дрожа от утреннего холода, потопала к нему.
— Извини за такое пробуждение, — сказал он, не оборачиваясь.
— Переживу... Ты в порядке?
Мой вопрос стал неожиданностью даже для меня самой. Такой незнакомый, далёкий, чужой мне человек повздорил со своей подругой из-за совершенно неведомых мне разногласий. Пожалуй, надо было остаться в машине и сделать вид, что ничего не случилось, но меня накрыло странное сопереживание.
Феликс повернулся ко мне и смерил взглядом. Утреннее солнце легло позолотой на его кожу, ветер взъерошил волосы, глаза больше не казались чёрными, какими я привыкла их видеть, — скорее были тёпло-карими, как корица. Или молочный шоколад... Я первый раз видела его при свете дня, и он больше не казался мне ни зловещим, ни опасным. Скорее задумчивым и отрешённым.
— Ты в порядке? — повторила я.
— В полном, — ответил он.
— Кажется, она не одобряет эту поездку?
— Она просто очень волнуется за меня.
— Почему? Я не кусаюсь, — попробовала пошутить я.
Тень улыбки скользнула по его лицу.
— Дело не в тебе.
— А в чём тогда?
Он не ответил.
— Придорожная забегаловка и крепкий горячий кофе, как тебе такой сценарий? — Феликс развернулся и зашагал к машине.
— Прекрасный сценарий! — закричала я ему в след. — Только я же от тебя не отстану! Что может угрожать такому, как ты? Феликс!
Я побежала следом, забралась в машину и упрямо уставилась на него. Он молча вдавил ключ в зажигание и вырулил на трассу.
— Любой, кто узнал бы о твоём прошлом, предпочёл бы не связываться с тобой, — заметила я.
— О, есть люди с диаметрально противоположными предпочтениями.
Это что он имеет в виду? Я открыла рот, готовясь задать еще пару десятков наводящих вопросов, и... тут же закрыла его. Сердце начало искать подходящую межреберную щель, чтобы выскочить к чёртовой матери. Конечно же. Как же я сразу не догадалась.
— Тебя ищут... — прошептала я. — Ты в розыске, да?
— Эта мысль должна была прийти к тебе в голову гораздо раньше.
***
Теперь мне многое прояснилось. Разъезжать по стране в притягивающей взгляды машине — гораздо более глупо, чем тихо-мирно сидеть дома под защитой своей новой и несомненно влиятельной «семьи». И еще более глупо возвращаться в город, где он может быть узнанным. Феликс осознавал все это с самого начала и, тем не менее, согласился на эту поездку, которая не сулит ему ничего кроме неприятностей... Учитывая патрульные посты, растущие вдоль дорог, как грибы... Конечно, они вряд ли опознают его, потому что ищут оборванного наркомана, с руками, покрытыми татуировками и полным чердаком гнили. В то время как Феликс разъезжает на дорогой машине, разговаривает, как препод риторики, и — не знаю, что с его совестью, но руки его чисты, как у младенца. Теперь это другой человек с несомненно другими документами. Они не возьмут его. Эта мысль заставила меня испытывать странное удовлетворение, так что мне даже пришлось одернуть себя. Я не имела никакого морального права радоваться тому, что убийца не наказан и вряд ли будет наказан. Но в то же время Феликс не мог вернуть того, кого убил, однако мог спасти от тихого помешательства очень дорогого мне человека. И я хладнокровно выбирала второе. Я не допущу, чтобы его поймали до того, как он прижмет к себе Анну и скажет, что отныне с ним все хорошо. Он сделает это, а потом пусть проваливает на все четыре стороны, пусть его ищут, пусть сажают, пусть делают с ним, что хотят. Мы с Анной уедем к отцу, и этот странный почти-Феликс больше никогда не сделает ей больно...