— Переживаешь очередной приступ паники? — спросил он, и в его вопросе не было насмешки.
— Да, — призналась я.
— Если нас остановят, будут проверять документы или что-то спрашивать, говори, что не знаешь меня, что едешь автостопом и села в эту машину полчаса назад. Это обезопасит тебя.
— Я переживаю не за себя.
— Вот как? Неужели за меня? — повернулся ко мне он.
— Я хочу, чтобы ты всё-таки доехал до Анны и сделал то, что должен. Без ментов, без арестов и разбирательств, а потом езжай, куда тебе вздумается, и будь, что будет. И желательно каждому по заслугам его.
— А я уж было подумал, что тебе не всё равно, что со мной будет, — хмыкнул он и вдруг сквозь его обычную мрачную сосредоточенность засветилась такая обезоруживающая непринужденность и мальчишеское разгильдяйство, что я открыла рот от изумления. Эту улыбку я видела впервые, тот Феликс, которого я знала, так не улыбался — открыто, ярко, искренне... Я не смогла не улыбнуться в ответ. Ей-богу, как будто всех этих исчезновений и пугающих тайн никогда не было, как будто я сейчас сидела на сиденье школьного автобуса, по пути в какой-нибудь зоопарк, рядом с одноклассником, который подшучивал надо мной и всячески подразнивал.
Наверное, я бы многое отдала, чтобы всё было именно так. Никакой мистики в моей жизни. Никакого криминала в его жизни. И тогда кто знает, о чем бы мы сейчас говорили... Наивные мыслишки. Я повернулась к нему, предчувствуя, что лучшего момента для этого вопроса больше никогда не будет:
— Ты, то есть он, и правда кого-то убил? — на слове «убил» у меня сорвался голос, и я произнесла его сдавленным шепотом. — Феликс не был ангелом во плоти, но я всё ещё не могу поверить, что он мог...
— Мог. Мне вручили полное досье на твоего дорогого родственника и там нет ни страницы, после которой не хотелось бы вымыть руки. Ты не представляешь, что делают с людьми наркотики и нужда... Феликс не стал исключением. Если ты ожидала услышать нечто, что позволило бы тебе оправдать своего брата, то вынужден тебя разочаровать.
Я молчала, в очередной раз поражаясь тому, как старательно он избегает слова «я», и сколько в нём отрицания и непримиримого отторжения всего, что относилось к его прошлой жизни, вплоть до отдельного местоимения «он»: он — другой, бывший, умерший.
— Всё равно не могу поверить, — прошептала я, пытаясь уместить все это в своей голове. — И ты... то есть он... В общем, ты мне не брат. Просто твоя мать и мой отец поженились три года назад.
— Я не удивлен. У тебя с ним нет ничего общего. Небо и земля.
— Откуда тебе знать, какая я? — прищурилась я, изо всех сил стараясь скрыть смущение.
— У меня есть хорошие информаторы, ты же знаешь, — отшутился Феликс.
— А, ну да...
— Я им полностью доверяю, — продолжал веселиться он.
— Да-да, конечно, — закатила глаза я.
— Кстати, они только что доложили, что у нас вот-вот будет прекрасный кофе. Ну или просто кофе, — Феликс кивнул на новёхонький дорожный указатель «Постоялый двор Скиф, Гостиница, Ресторан», и через пару минут мы остановились у какого-то придорожного заведения за невысоким кирпичным забором.
***
В ресторане было чисто, тихо и совершенно пусто. Всюду дерево и льняные скатерти. Пахло кофе и свежими булочками. «Что, серьёзно? — проснулся мой внутренний циник. — В придорожных забегаловках бывает так мило и симпатично? Если среди тысячи подобных заведений и нашлось бы приличное место, то это именно оно»! Заспанный официант принёс меню с затёртой позолотой.
— Что ты будешь есть? — спросил Феликс
— Мне не хочется есть, разве что выпью кофе, — отвертелась я и потопала вслед за официантом, искренне надеясь, что бог не обделил это место приличным туалетом. Тот кивнул мне на дверь с буквой «Ж», и уже минуту спустя я знакомилась со своим отражением в зеркале уборной. Выудила из сумки расческу, зубную щетку, влажные салфетки, подставила ладони под тонкую струю ледяной воды.
Тональный крем на синяки под глазами, и вот я снова похожа на здорового человека, который вдоволь спит и совсем не нервничает. Теперь ваша очередь, безобразно склеившиеся ресницы... «Какие бы кошмары не терзали тебя по ночам, пусть утром никто не усомнится в том, что тебе всю ночь снились плюшевые мишки...» — любила говорить Ида, и сейчас этот совет пришелся как нельзя кстати. Потом аккуратно сняла с щеки пластырь, ссадина затянулась и почти не напоминала о себе.
Кто-то, орудуя чёрным маркером, нарисовал на зеркале разбитое сердце. Я затёрла его пальцем, возвращая зеркалу первозданную чистоту. На часах было начало восьмого, Анна уже наверняка проснулась.
— Я везу тебе из Киева большой подарок, — пропела я, как только она взяла трубку.
— Вот как? У меня найдётся подходящее место для твоего подарка? Только не говори, что это каштан... Во сколько прибывает поезд?
— Совсем скоро, — увильнула я. — Так что ты с утра никуда не уезжай, окей?
— Я собиралась к врачу, неважно себя чувствую... Если не застанешь меня дома, то знай: обед в холодильнике. Надеюсь, ты нормально ела эти дни?
— Еще как. Вот увидишь, какие я наела щёки на киевских тортах.
— Хорошо бы. Ты мало ешь.
— А ты много работаешь, — ответила я таким же нравоучительным тоном.
— Да, наверно перетрудилась вчера, ужасно болит рука и плечо. Вчера приехала посылка с голландскими тюльпанами, было чем заняться... Хорошо, что Ольга пришла помочь.
— Я уверена, что когда ты увидишь мой... сюрприз, то сразу обо всём забудешь.
— Заинтриговала, — слабо сказала Анна. — Это точно не каштан?
***
Когда я вернулась в зал, на нашем столике уже стояли две тарелки с горячими бутербродами, кофе, сливки и шоколадный пирог на блюдце.
— Смотрю, ты основательно проголодался, — заметила я.
Еда стояла нетронутой, как будто Феликс ждал моего возвращения.
— Я искренне надеюсь на твою помощь.
— Зря надеешься.
Завтраки давались мне с трудом. Наесться до отвала на ночь — это я могла легко, а вот утром любая еда казалась мне не более аппетитной, чем крем для обуви.
— Когда ты ела в последний раз? Часов двенадцать назад? — Феликс отхлебнул кофе и откинулся на спинку стула. Я не могла поверить, что он не спал всю ночь — от него так и веяло энергией.
— Ты хуже Анны...
— Если ты нормально поешь, я отвечу на любой твой вопрос, — выдал он, надкусывая бутерброд и подмигивая мне. Я поняла, что этот раунд мной тоже проигран.
***
Я проглотила горячий вкусный бутерброд с ветчиной и сыром, стараясь в упор не замечать его самодовольную улыбку, кофе тоже был на удивление хорош.
— Тебе не понравится мой вопрос, — честно призналась я, откладывая салфетку и опасаясь смотреть ему в глаза.
— Я уже начинаю привыкать, — отшутился он, но я была уверена, что как только я открою рот, он обязательно уйдет от ответа или просто ничего не скажет.
— Когда ты остановил машину и вышел, я проснулась и услышала, что... ты заговорил с Изабеллой на другом языке? Что это был за язык, и когда ты успел...
Феликс взъерошил волосы. Я застала его врасплох.
— Если не хочешь, то можешь не...
— Это латынь.
— Латы... Подожди, что?! — я наверно ослышалась.
Он расплатился и встал из-за стола.
— Ты шутишь? — забормотала я.
— Идем.
— На ней же никто не разговаривает!
— Я заметил.
Мы шли к выходу — верней, он шел, а я то и дело срывалась на бег, чтобы поспеть за ним. Ветер усилился. Темно-серое утреннее небо так и не посветлело, оно снижалось и раздувалось, все больше становясь похожим на обширную гематому. В придорожную пыль начали падать первые крупные капли.
— Дюра-лекс-сед-лекс[7]. Что я сказала? — прищурилась я. Это была единственная фраза на латыни, которую я знала. От Альки, а та наверняка от своей мамаши, от кого же ещё...
— У тебя ужасный акцент, — проворчал Феликс.
Это всё, чего я смогла от него добиться. Он не собирался пускаться в дальнейшие объяснения, игнорируя мои просьбы и умоляющие взгляды. Я верила, что он мог вызубрить медицинскую латынь или заучить кучу крылатых выражений, но говорить на ней с кем-либо — это было что-то из области фантастики. Чем больше я думала обо всем этом, тем больше убеждалась, что здесь не обошлось без секты или тайной группировки. Слишком многое прямо или косвенно указывало на это, включая его упоминание о «новой семье», включая стоимость машин, на которых ездили он и Изабелла, и то, с какой неохотой он говорил о своей настоящей жизни. Но я не собиралась выяснять, насколько мои подозрения верны. В конце концов, тот человек, который сейчас сидел за рулём, был мне еще более чужим, чем Феликс, и не позже, чем сегодня, собирался покинуть мою жизнь навсегда.
Всего день. День — и все будет кончено. Кошмар пережитого года наконец закончится. Анна узнает, что ее сын жив. Жив, но уже давно ей не сын и вряд ли когда-нибудь сможет им стать. И дай бог чтобы, после того, как он уедет, не стало еще тяжелее, чем было до его приезда. Всё, о чем я сейчас мечтала, — чтобы Анне хватило мужества вынести то, что сегодня свалится на неё, и мудрости принять всё это. А мне дай бог ума не думать о том, что было бы, встреться я с этим человеком при каких-нибудь других обстоятельствах. Страх, настороженность, неприязнь — всё это давно отступило на задворки сознания, я украдкой смотрела на него и ощущала только необъяснимую тоску, какую обычно испытываешь, глядя на вечерний пейзаж в последний день летних каникул, — тоску по чему-то невероятно прекрасному, которое вот-вот уйдет, а ты не в силах его удержать.
***
Через полчаса нас накрыла гроза. Дорога стала блестящей и скользкой, как фольга, дальше десяти метров ничего не было видно, Феликс сбросил скорость. На лобовое стекло словно обрушилось цунами, дворники не справлялись — просто болтались в воде, как два весла. Рёв стоял такой, что закладывало уши.
— У тебя есть какая-нибудь музыка? — спросила я.
— Да, — Феликс показал мне, как управлять аудиосистемой. — Выбери что-нибудь.
Я прошлась глазами по списку на дисплее, изучая названия папок. Рок, джаз, классическая музыка. Папки с именами незнакомых исполнителей. Сборники с названиями на непонятном языке, кажется, итальянский... Впечатляет, учитывая, что бывший Феликс слушал только русских рэпперов. Я почти запаниковала, но тут мой взгляд остановился на папке с именем «K». Всего одна буква, как просто. Я открыла её и запустила первую песню в списке.
В воздухе повис мягкий аккорд фортепиано и зазвучал голос женщины — глубокий и волнующий. «Я умею летать, но мне нужны его крылья…» — пела она.
Не знаю, у кого певица собиралась отнять крылья — у неё наверняка были свои собственные: этот голос мог принадлежать только ангелу. По спине поползли мурашки: в этой музыке было больше чувств, чем во всей той попсе, что я переслушала за последние полгода...
«Я могу любить, но мне нужно его сердце...»
Я повернулась к Феликсу, собираясь сообщить ему, что я в полном восторге, и... остановилась. Феликс выглядел так, как будто слышал не музыку, а скрежет гвоздя по стеклу. Окаменевшая челюсть и суженные от напряжения глаза. На шее нервно пульсировала жилка.
«Благослови тот день, когда он явился ко мне, крылья принесли его ко мне... Мой ангел Габриэль...»
— Включить что-то другое? — робко спросила я.
Еще один полк мурашек прошагал вдоль позвоночника, как только до меня дошло, что Феликс не услышал меня. Он был где угодно, только не здесь.
— Феликс? — позвала я.
Он посмотрел на меня так, как посмотрел бы человек, который только что проснулся и еще не понял, где находится.
— Ты не в восторге от музыки?
— Слушай всё, что тебе нравится, — туманно ответил он.
Если и существовало искусство уходить от прямого вопроса, то сейчас рядом со мной сидел его Мастер.
***
Ливень не прекращался. Видать эти края чем-то сильно прогневили боженьку, если тот решил отрепетировать новый всемирный потоп. Мы ползли со скоростью улитки, видимость была отвратительная. И тут Феликс затормозил, пристраивая машину у обочины, и повернулся ко мне:
— Оставайся здесь, не выходи.
Я смотрелась в сплошную стену дождя и увидела впереди небольшой грузовик, включивший аварийные огни... Прежде чем я успела прикинуть, что к чему, Феликс открыл дверь и шагнул под проливной дождь.
Оставаться здесь, с каких это пор я обязана выполнять его указания? Я была готова выпрыгнуть за ним, как вдруг заметила у обочины, сразу за грузовиком, груду искореженного железа, исходившую паром. О господи... Я пошарила глазами по сторонам: кроме грузовика со вспыхивающими аварийками, рядом больше никого не было — ни скорой, ни милиции. Какой-то человек пытался открыть дверь разбившегося авто, верней, выломать то, что когда-то было дверью. Я старалась не смотреть туда, где должны были быть люди, и серая завеса дождя здорово облегчала мне задание. Я видела только спину Феликса в черной футболке, вымокшей насквозь за считанные секунды. Он быстро шел к разбившейся машине, а потом я потеряла его из виду. Дождь хлынул с новой силой, я закрыла глаза, вслушиваясь в нарастающий ритм сердцебиения и очень надеясь, что меня не стошнит прямо в машине.
Хм, Феликс пошел туда с такой непоколебимой уверенностью, как будто всю жизнь только тем и занимался, что вытаскивал изувеченные тела из-под груд металла.
Я знала, что должна пойти туда следом за ним. Останавливало только то, что толку от меня будет никакого: я просто потеряю сознание, как только увижу окровавленную плоть. И еще он сам попросил меня не выходить... Может мне всё-таки стоит выполнять его приказы? Иногда.
Я сидела в машине и ненавидела себя за все эти дешевые оправдания, пока там кто-то... умирал. Феликса не было уже минут десять, а мне казалось, что вечность. Внезапно сквозь вой стихии до меня долетел звук сирен — ну вот и тащатся машины скорой и милиции. От волнения стало трудно дышать: после того, как я узнала, что он в розыске, — от одного звука сирен мне становилось дурно. Сомнений больше не было. Я открыла дверь и, перепрыгивая лужи, побежала к разбитой машине.
Я почти добежала до груды серого металла, как вдруг мне навстречу из-за пелены дождя шагнула массивная фигура, схватила меня за руку и потащила обратно.
— Быстро в машину, — отчеканил Феликс. — Лика, я же просил...
Я забралась внутрь, промокшая до нитки и продрогшая до мозга костей. Джинсы еще куда ни шло, а куртка и футболка — как будто только что из стиральной машины... Феликс сел за руль, с его волос капала вода. И как только за ним захлопнулась дверь, серый воздух прорезали красно-желтые отблески и на дороге показалась карета скорой...
— Они... умерли? — выдавила я надломленным голосом
Из машины начали выскакивать люди в алых жилетах со светоотражающими полосами.
— Всё будет в порядке, — расплывчато ответил Феликс.
Я с облегчением выдохнула.
— Чего не скажешь о тебе, — тут же добавил он.
Я вытаращилась на него.
— Да-да, ты же промокла насквозь, — недовольно начал он, выкручивая температуру кондиционера на максимум. — Едем спасать мать, а по дороге угробим дочку, раздевайся.
— Что? — пискнула я.
— Ну или сиди мокрая, но тогда замёрзнешь и заболеешь.
— На себя посмотри, — парировала я.
Он достал из-за сиденья тонкий свитер, который, видимо, приберег для себя, и протянул мне.
— Переодевайся.
— Нет, моя футболка скоро высохнет, — упёрлась я.
— Даже не спорь, — отрезал он.
— И вообще, с чего вдруг такая забота? Интересно послушать.
— Интересно послушать, с какой такой стати ты понеслась за мной следом. Я же просил тебя оставаться...
— Волновалась за тебя! — вдруг выскочило из моего рта. Ох, если бы слова можно было проглотить обратно, я бы непременно это сделала...
В салоне повисла тишина.
— Вот и я волнуюсь за тебя, — сказал он и снова протянул мне свитер.
Я взяла его и замерла, медленно переваривая сказанное. Как мало мне иногда нужно для головокружения. Волнуется за меня, кто бы мог подумать. Ладно... Я начала стаскивать куртку и футболку и впервые в жизни пожалела, что не ношу лифчик. Я развернулась к Феликсу спиной и быстренько нырнула в свитер. Ткань, казалось, была сделана из шерсти молочных ягнят, или даже... перьев новорожденных ангелов. Интересно, что это. Какой-нибудь кашемир? Как необычно было ощущать на себе чужую одежду. Более того — одежду парня...
Феликс смотрел в сторону, на фельдшеров, суетящихся за пеленой дождя, а потом начал стягивать мокрую футболку, подняв над головой руки. Я отвернулась, хотя к моему стыду это далось мне не легко. Двух секунд созерцания его обнаженного торса мне было достаточно, чтобы впасть в ступор и начисто забыть о непогоде, о катастрофе, о наших пререканиях, и даже об Анне... Я терпеть не могла женские романы и их героинь за ту пугающую лёгкость, с которой они теряли голову перед своими ухажерами. Их яичники всегда брали верх над головой и разумом. Последний женский роман, который всучила мне Ида, полетел в дальний угол после фразы «Она увидела, как он, по пояс голый, рубил дрова, и чуть не умерла от желания...» Но те чувства, что я испытала в тот момент, когда Феликс поднял вверх руки, стаскивая с себя промокшую футболку, — настолько походили на чувства книжных героинь, что я тут же серьезно пала в собственных глазах. «Лика Вернер, что с тобой?» — мысленно отчитала я себя. И... не смогла найти ни одного убедительного ответа.