— Лика? — встрепенулась она, опуская на землю ящик с торчащими из него стебельками. — Где вы все пропадаете? Мы договорились с Анной, что...
Она запнулась, разглядывая Феликса. Конечно, Ольга слышала о нем миллион раз, но я была уверена, что она никогда не видела его раньше. Феликс ненавидел приезжать домой.
— Договорились с Анной пересадить рассаду и вот приезжаю, а дома никого. Я взяла запасные ключи в садовом домике... Что с твоей одеждой?
Ольга испуганно оглядела мою окровавленную майку.
— Это... Соком облилась, — театрально улыбнулась я. — А Анна... она в больнице.
— Что-то случилось? — охнула Оля.
— Если очень коротко, сердечный приступ... Оль, я тебе потом позвоню и всё расскажу, хорошо? Едва держусь на ногах.
— Боже мой... Конечно, — пробормотала она растерянно. — Мне осталось чуть-чуть... Пионы и камелии. Ты не против? Иисусе... Приступ. Если что-то понадобится, ты только скажи. Могу присмотреть за садом, пока Анна не поправится...
— Хорошо, спасибо, — и я, пошатываясь, поплелась в дом. Передвигать ноги после всего случившегося оказалось не таким уж простым занятием. Феликс дал мне руку, заметив, как меня заносит из стороны в сторону.
— Когда ты уедешь? — резко повернулась я к нему, как только за нами захлопнулась дверь.
— Как только уложу тебя спать, — невозмутимо ответил он.
Я закатила глаза. Кажется, он думает, что я при смерти или вроде того, но сил спорить не было. Я побрела в душ, прихватив по дороге пакет для мусора. Стащила с себя окровавленную одежду и завернула в полиэтилен: вещи придётся или отдать в химчистку, или выбросить, но отстирывать с них кровь у меня точно не хватит нервов. Синяков на мне оказалось не меньше, чем после нападения в магазине, лицо украшала новая ссадина. Рана на тыльной стороне предплечья выглядела просто тошнотворно: с толстой запекшейся коркой и фиолетовыми отёчными краями. В довершение картины, волосы торчали во все стороны, одна сережка была потеряна, а мочка правого уха кровила...
Напряжение, переполнявшее меня, вдруг поползло через край, и из глаз хлынули слезы. Только сейчас до меня дошло, что я чуть не умерла. И не просто умерла — а чуть не умерла от страшных издевательств. Я тихо ревела под душем до тех пор, пока ощущение трехкратного помола через мясорубку не начало потихоньку сходить на нет.
Потом натянула пижаму и поплелась в гостиную. Феликса нигде не было. Я почти запаниковала, но потом услышала на кухне шум и пошла туда. Гулко кипел чайник, Феликс стоял ко мне спиной, склонившись над столом. Несмотря на то, что я видела его — его тело — на этой кухне много раз, сейчас он показался мне чем-то чужеродным в этой реальности. Он обернулся и протянул мне дымящуюся чашку.
— Спасибо... И за чай, и за всё... — сказала я. — Я всё еще злюсь на тебя и считаю, что ты жестоко поступаешь с Анной, оставляя её сейчас. Но за всё остальное я... благодарна.
Феликс стоял, прислонившись плечом к стене, и смотрел на меня одним из тех своих сумрачных взглядов, которые всегда приводили меня в волнение.
— Я увижу тебя еще когда-нибудь? — спросила я прямо.
— Чем больше я затягиваю с отъездом, тем сложнее мне ответить на этот вопрос.
— То есть? Не понимаю...
— Не важно, — спохватился он, не сводя с меня глаз. — Что с твоей рукой?
— Ерунда, — соврала я, отставив чашку и опуская руку под стол. Я стыдилась своих ран.
Феликс сел рядом, взял мою руку и стал разглядывать рану.
— Точно не хочешь рассказать мне, что там произошло? — спросил он, ведя пальцем вдоль запекшейся корочки.
— Нет, — помотала головой я.
— Нужно обработать и зашить, — заявил он.
— Зашивать? Сейчас? Меньше всего я сейчас хочу в больницу... нет.
— Я могу, — сказал Феликс, осторожно укладывая мою руку на стол, как раненого зверька.
Я не могла поверить, что резанула себя так, что рана потребовала «кройки и шитья», хотя её вид определённо говорил об обратном. Еще меньше мне верилось, что Феликс сможет сделать это сам. С ума сойти, я не ослышалась? Феликс принял моё молчание за сомнения.
— Если не зашить, будет плохо заживать. И будет шрам.
— Ладно, — сдалась я. — Но инструменты? И как в домашних условиях?
— У меня в машине есть все, что надо, — сказал он и вышел.
***
Феликс надел перчатки, обработал рану какой-то жидкостью, слегка раздвигая края. Я зажмурилась. Чёрт, почему я не придумала какой-нибудь другой способ повышения уровня адреналина в крови? Можно было прикусить себе язык или вломить себе пару затрещин, и тогда не пришлось бы сейчас...
— Будет всего несколько стежков, — сказал он, вправляя шелковую нить в тонкую изогнутую иглу. — Только вот...
— Что?
— У меня нет обезболивающего. Придется без него, сможешь потерпеть?
Феликс выжидательно посмотрел на меня, я закусила губу. По живому меня еще ни разу не шили.
— Н-не знаю... Попробую.
Я решила не смотреть на рану, отвела глаза в сторону, глубоко и старательно делая вдох-выдох. Но когда игла погрузилась в кожу, стало ясно, что я долго не продержусь.
— Феликс... Я не могу, — выдохнула я.
— Осталось немного.
— Давай я схожу поищу обезболивающее в комнате у Анны... Может какие-нибудь таблетки... Ай!
— Нет.
Руку пронзила нестерпимая боль. Я старалась не дёргаться, но с каждым стежком это становилось всё труднее и труднее.
— Ты же сказал, всего несколько стежков, — прошипела я, хватая воздух ртом и впиваясь здоровой рукой в его плечо.
— Еще чуть-чуть...
Перед глазами поплыла золотая пыль.
— Нет, не могу больше... — забормотала я, ощущая, как сознание стремительно съёживается до размера белой пульсирующей точки.
***
Я сидела в тёмном саду перед ящиком рассады, прижавшись лбом к стволу дерева. В Ольгу... Закинуло в Ольгу, хотя я почему-то была уверена, что перебросит в Феликса. Предплечье левой руки пульсировало от жгучей боли, хотя на ней не было ни царапины. Теперь я начала понимать. Душа почему-то начала прихватывать вместе с собой приличный кусок моих физических ощущений, проецируя их на чужое тело. «Боль от пулевого ранения, предсмертная агония — вот, что это было!» — ошеломленно осознала я, вспоминая о тех первых минутах в машине Феликса, когда только-только «вернулась в себя». Странно, что я не додумалась до этого сразу. К горлу покатила тошнота.
Я с трудом поднялась, держась за дерево, выпрямляя затёкшие ноги. Прямо над садом ныряла в прозрачные облака и выныривала снова медленная полная луна, где-то жалобно кричала ночная птица. Воздух был свежим и сладким до головокружения. Над головой, среди тяжелых розовых цветов трепетали ночные бабочки.
— Ч-чёрт, — ругнулась я, потряхивая ноющей рукой, мечтая, чтобы боль поскорее прошла.
— Что с рукой?
Я подскочила от неожиданности, резко разворачиваясь на каблуках. Феликс спустился по ступенькам и медленно шел ко мне. Я закусила губу от обиды: кажется, я ожидала, что он будет старательно приводить меня в чувство, а не бросит мое тело на кухне, предпочитая прогуляться в саду. Или... Конечно, он попросту решил уехать, пока я не мешаю ему.
— Повредила... инвентарём, — буркнула я своим «новым» голосом и отвернулась.
Феликс молчал, и я тоже.
— Что ж, я уже закончила и, пожалуй, пойду... — объявила я, с притворной деловитостью оглядывая свежие грядки и стягивая с рук грязные перчатки. — Ты уже наверно собрался уезжать? Если да, то выход там...
— У меня было обезболивающее, — сказал Феликс, становясь рядом со мной несколько ближе, чем могли бы стоять незнакомые люди.
— ЧТО? — вздрогнула я.
— У меня было обезболивающее. Извини, — неловко улыбнулся он.
Я открыла рот, как рыба, выброшенная на песок, все звуки занозами застряли в горле. В голове закружился рой не облачимых в слова мыслей.
— Я не понимаю, — выдавила я, еле-еле ворочая языком и чувствуя, как земля медленно уплывает из-под ног.
— Просто мне очень нужно было проверить... Лика, — сказал Феликс и взял меня за руку. Его глаза смотрели мне в самую душу. Меня накрыло такое облегчение, словно только что исповедовалась в страшном грехе или прокричала всему миру мучительную тайну. Глаза заволокло слезами.
— Всё хорошо, — Феликс шагнул ко мне, обнимая так бережно, словно я могла рассыпаться от прикосновения. — Всё хорошо.
Я прижалась лбом к его груди, зная, что если он отпустит меня сейчас, то я упаду, потеряв равновесие.
***
— Этот парень с окровавленным лицом, — это была ты. Оборванец с ножом, пытавшийся помешать мне увезти твоё тело, — тоже ты. Женщина в ресторане, возникшая на дороге, когда я нёс тебя к выходу, — шептал Феликс, не выпуская меня из объятий. — Я должен был догадаться раньше. Особенно после того, как ты рассказала о своих «обмороках».
Я крепче прижалась к нему, вдыхая запах его одежды.
— Что там произошло? Ты попала в беду?
Я кивнула.
— Села в машину к незнакомым людям. Дети в наше время пропадают каждый день, кого этим удивишь... Но никогда не думаешь, что это может случиться с тобой... Один из них был приятелем Феликса.
— И что потом?
— Когда они отказались остановить машину, стало ясно, что мне конец. А потом пришло в голову, что если я сделаю себе больно, то меня наверняка перебросит в кого-то из них. Меня чаще всего выбрасывает в кого-то... неподалёку. И тогда возможно будет шанс...
Феликс сжал меня крепче.
— И тогда ты порезала себе руку.
— Да. Попыталась сделать побольней. Не думала, конечно, что потом придётся шить. Вообще ни о чем тогда не думала. По сравнению с тем, что мне было уготовано, это такой пустяк. А потом перебросило в тело того, кто был за рулём. Я затормозила, но не смогла справиться с машиной. Разбила тачку и заодно голову этому... подонку, вытащила свое тело и побежала, — мой голос куда-то пропал, к горлу подкатил комок.
Я замолчала, боясь в очередной раз разреветься. Боже мой, как же было приятно быть к нему так близко. Я сидела внутри Ольги, прикасалась к нему ее руками, прижималась к нему ее щекой, но какое это имело значение? Сейчас он обнимал меня и никого другого.
— Тот, кто сидел сзади, — приятель Феликса — стал преследовать меня. Он увидел, что я отдала тебе тело, и сильно испугался. Подумал, что его дружок что-то затеял, и...
— Решил с ним покончить.
— Да... Он выстрелил в меня! Мне еще никогда не было так больно. Я чувствовала эту боль даже после того, как «вернулась». Ты в-видел тело, да?
— Да, — задумчиво ответил Феликс. — И очень удивился, когда ты показала, где у тебя болит. Ты положила пальцы на то самое место, где у него было отверстие от пули.
— Я так боялась, что этот второй может убить и тебя. Мне еще никогда не было так страшно, Феликс...
— Теперь всё позади, — мягко сказал он, глядя на меня так, как еще никогда не смотрел.
— Как? Как ты мог догадаться?
Он не ответил.
— Ты... ты такой же как я, да?
— Не совсем.
— Меня тошнит от твоих секретов, — вздохнула я.
— Я знаю, — улыбнулся он.
Феликс ничего не расскажет мне. Можно даже не надеяться. Будь у меня хотя бы десять-пятнадцать лишних минут, наверно мне бы удалось вытянуть из него что-то, но этих минут у меня не было.
— Феликс, кажется... сейчас я буду возвращаться. Не хотелось бы пугать Ольгу, — прошептала я, слыша нарастающее гудение в голове.
Он держал меня за руки и не спешил отпускать.
— Иди ко мне, — попросила я, наслаждаясь двусмысленностью фразы и делая шаг назад.
— Иду, — ответил он и направился к дому.
Я прислонилась к дереву, еле держась на ногах и с дрожью ожидая того момента, когда наконец «вернусь».
***
— Держись, — услышала я. — Я отнесу тебя в комнату.
Я обняла Феликса за шею, разглядывая перебинтованную руку.
— Моя рука... Она не болит!
— Да, я уже обезболил ее, — сказал он с мрачной ухмылкой.
Восемь шагов по ступенькам, поворот направо, дверь в мою комнату.
— Откуда ты знаешь, где моя комната? — насторожилась я.
— Кое-что время от времени вспоминается.
— Это хорошо. Надеюсь, однажды в твоих воспоминаниях появится Анна... И я.
— Я бы предпочел, чтобы это никогда не случилось, — отрезал он.
— Почему?
Феликс посадил меня на кровать, открыл окно, в комнату рванул упоительный ночной воздух.
— Потому что... это иногда тяжелее, чем... можно вынести.
— Я видела твоё лицо, когда ты увидел Анну впервые. Ты что-то почувствовал, да?
Феликс остановился у окна в полосе лунного света, его лицо было задумчивым. Он не ответил.
— Прошу тебя... — взмолилась я.
— Примерно то же, что чувствовала ты после пулевого ранения.
— Но это же... Это же чудесно! Значит, твоя любовь к матери и раскаяние всё еще живы в глубине твоей памяти.
— Лика, память — это такая вещь, которая способна хранить не только радужные моменты, не только любовь и раскаяние...
— А что же еще? — насторожилась я.
«Что там еще, в твоей голове, Феликс?»
— Не уверен, что тебе стоит это знать.
Я вылезла из кровати и подошла к нему. Села рядом с ним на подоконник.
— Слушай, — пожала плечами я, — тот Феликс, которого я помню, был беспринципным, безжалостным, отмороженным подростком. Всё это я знаю. Вряд ли ты смог бы рассказать мне что-то новое, так что...
— Плакат на твоей двери. На твоей двери когда-то висел плакат, так ведь? Ты знаешь при каких обстоятельствах он был сожжён?
Я вздрогнула. Экс-Феликс сорвал его и сжёг в ту ночь, когда притащился домой под кайфом со своими омерзительными дружками. За этот плакат с Оливером Сайксом я чуть не расцарапала ему лицо на следующий день. Неужели он действительно начинает кое-что припоминать?!
— Знаю. И ч-что?
Феликс заговорил, но ужасающий смысл его слов дошёл до меня не сразу.
— В ту ночь, прежде чем сорвать его, он очень долго стоял перед твоей дверью, оставив развлекающихся приятелей в гостиной, и раздумывал над тем, сможет ли он выломать дверь в твою комнату, и если да, то как долго ты сможешь сопротивляться.
Я приросла спиной к оконной раме, по телу поползла дрожь.
— Теперь ты представляешь, каково жить с этим? Сейчас я смотрю на тебя, и в моём мозгу вспыхивают далеко не безобидные мысли — не мои мысли, но я вынужден жить с ними и терпеть их... Лика, я больше не хочу ничего вспоминать и... не могу оставаться здесь.
Я перевела на него изумлённый взгляд.
— Я не могу поверить... Феликс просто терпеть меня не мог, как и я его.
— Он был без ума от тебя.
Я смутилась и покраснела, слава богу, в комнате царил полумрак и не было видно, как я превращаюсь в красный овощ. Феликс стоял напротив, и его лицо было бледным и напряжённым. Я бы никогда не решилась сказать то, что сказала в следующую секунду, но мне показалось, что подходящего момента больше никогда не будет, и если я не спрошу сейчас, то буду жалеть об этом всю оставшуюся жизнь. Я набрала побольше воздуха в легкие и выдохнула:
— А ты? Что чувствуешь ты — новый и другой — глядя на меня?
Кажется, только сейчас я заметила, как близко он стоит. Как близко он стоит и как странно на меня смотрит. Я вдруг поняла, как легко пропасть, утонуть в этих глазах. Как в реке с тихой тёмной водой, в которой чёрная трава, хищные рыбы и сгинуло немало людей, тщетно пытавшихся перейти ее вброд... Я не отдавала себе отчёт в том, что делаю. Я забыла обо всем. Я была готова броситься в эту реку с головой. Быть к нему настолько близко, насколько он позволит, — вот всё, чего мне хотелось.
— Что ты чувствуешь? — снова спросила я, сползая с подоконника и неожиданно оказываясь в его объятиях. Господи, пусть его ответ даст мне хоть какую-то надежду.
Его ладони стремительно утонули в моих волосах, коснулись шеи и поползли вниз по плечам, по спине, пока он наконец не прижал меня к себе по-настоящему. Как будто разрешая себе меня, как будто сдавшись после продолжительной борьбы. Наши лбы соприкоснулись, волосы смешались. Кажется, до этого момента, к кому бы я ни прикасалась, я никогда не испытывала такого волнения, как сейчас. «Коснуться его губ, коснуться его губ и умереть...» Я обняла его за шею, и в ту секунду, когда показалось, что уже ничто не способно остановить нас, забрать его у меня, — он медленно заговорил, отвечая на мой вопрос: