— Нет. Мать работала в ночном эфире, а я спала в обнимку с унитазом — и к утру была похожа на невинную канарейку...
— Ха-ха... Нет, папа неделю с мной не разговаривал... Так вот. Тогда у магазина чувства были такие же: я как будто опьянела. Меня словно за ниточку кто-то повёл... домой.
— Это конечно всё занимательно, но... ты чуть не угодила под машину, ты хоть поняла это? — сердито встряла в разговор Алька.
— Алька...
— Нет, правда! Что мне делать в следующий раз, если тебя снова... кто-то потянет за ниточку?
— Не знаю. Просто нокаутируй меня наверно...
— Я так и сделаю. И я не шучу, — привстала на локте Алька.
— Я тоже. В следующий раз ударь меня хорошенько. Только не в нос. Мне нравится мой красивый нос.
— Мне он тоже нравится, дурёха. Я ударю тебя в глаз.
— Только не сильно.
— Окей.
***
Новый день начался с папиного звонка.
— Ну что ты паникуешь, пап, всего-то пару обмороков было. Наверно весенний авитаминоз или еще какая-то ерундень. Нет, больше не повторяются! — пела я, пока Алька с Идой бомбардировали меня свирепыми взглядами. Алька была почти готова вырвать из моих рук телефон и рассказать Андрей-Андреичу ВСЁ. Ее останавливал только трогательный пластырь на моём помятом лице и смутное воспоминание (еще со времен тех самых уроков по самообороне) о том, что я неплохо бью правой.
За завтраком страшилки вчерашнего дня начали потихоньку меркнуть. Выбросить из головы Феликса оказалось непосильной задачей, но ради подруг я старалась хотя бы внешне быть нормальной: мы ели булки, давились чаем, шутили, у меня неплохо получалось, за исключением тех моментов, когда я непроизвольно сжимала под столом руку в кулак, а омлет пилила ножом гораздо более яростно, чем он того заслуживал.
Новый день охладил мозги и позволил мне по-новому взглянуть на ситуацию с Феликсом. Нервное потрясение и эмоции оказали мне медвежью услугу. Вчера высказать ему все, что я о нем думаю, надавать ему оплеух и вытолкать из своей жизни — казалось самой лучшей и справедливой затеей. Но будь у меня второй шанс, я бы поступила иначе. Я бы умоляла его вернуться домой, хотя бы ненадолго, лишь бы он сказал матери пару добрых слов... А потом пускай бы проваливал на все четыре стороны!
Но теперь было поздно мечтать об этом. Я сама выпустила Феликса из рук.
***
Остаток дня мы болтались по городу, фотографировались на фоне соборов и пытались наполнить голову хоть какими-то приятными воспоминаниями об этой поездке. И, надо сказать, к вечеру эта задача была успешно выполнена: на перрон мы притопали румяные, весёлые, полные впечатлений и вареников из «Пузатой хаты».
Подали наш поезд. Ну вот и всё. Еще полчаса и столица с ее пугающими приключениями канет в прошлое. Еще каких-то двенадцать часов, и я снова буду топтать ногами дорожки родного Симферополя, сидеть за своей партой, учить немецкий...
И всё будет как прежде.
Как будто ничего и не было.
Проводники медленно открывали двери вагонов, расправляли складные ступеньки.
— Сигарет пойду куплю, — сказала Алька, сбрасывая мне в руки свой рюкзак.
— А мне сборник судоку! — подключилась Ида.
— Чего?
— Су-до-ку. Это такая головоломка с числами, в которой...
— Ох, Ковалевская, дай отдых своей гениальной голове. Я куплю тебе бульварный журнал, почитаешь про диеты, сплетни, кто с кем спит, кто какие тряпочки носит, м-м-м? Женщина ты будущая или кто?
— Купи мне судоку, женщина, и точка, — проворчала Ида.
— Лика, есть мелочь?
Лезть за кошельком в сумку было лень, я запустила руки в карманы.
— Кстати, судоку лучше, чем кроссворды, в том плане, что подключают логику, а вот кроссворды — только память, — ворковала Ида.
В карманах куртки было пусто. Мой взгляд остановился на странном маленьком свитке, торчащем из нагрудного кармашка. Обычно я ничего в него не складывала, слишком уж он мал... Достала бумажку, развернула, приготовилась смять и выбросить...
Мне в голову ударили строки. Тонкая полоска гладкой бумаги, на которой незнакомым почерком написано три... четыре... пять строк. Я пробежала их глазами, перечитала, перечитала вновь. Похоже, у меня снова галлюцинации.
«Мне показалось, что всё, о чем ты говорила, — важно для тебя. Обстоятельства не способствовали спокойному разговору, но, если ты сможешь держать себя в руках, можно встретиться и поговорить. Завтра, 24 апреля, в 7 вечера я буду ждать в ресторане гостиницы « Heaven »...»
Далее был написан адрес этой самой гостиницы. Никакой подписи не было. Конечно... Он написал её, пока я была в отключке в его машине, и положил мне её в карман.
— Вернер, не надо уже мелочи, — неторопливо бросила Алька. — Ща поезд без нас уедет.
— Без вас не уедет, а я... В общем, я остаюсь.
Я обвела подруг взглядом. Ида выгнула бровь, Алька склонила набок голову, по-видимому, не веря своим ушам. Сейчас мне мало не покажется.
7. Я знаю о тебе всё
— Что, снова кто-то потянул за ниточку? — отреагировала Алька. Её лицо, всегда живое и румяное, тут же растеряло все эмоции.
«На этот раз не ниточка. Канат. Настоящий канат, чёрт побери!»
— Я не могу объяснить, но я должна остаться.
Я покосилась на электронное табло с ярко-зелёными цифрами. Уже начало восьмого, а пока я доберусь до места встречи, будет восемь. Он не станет ждать так долго! Господи, почему я не нашла записку раньше?!
— Ага, останешься, как же, — Алька шагнула ко мне и крепко вцепилась в локоть. Она была намерена затащить меня в этот проклятый поезд, даже если придется нокаутировать меня прямо посреди перрона и втянуть в вагон за волосы. Выражение лица Иды тоже не предвещало ничего хорошего: «помогу Альке тащить тебя в вагон за волосы, даже не сомневайся».
Я больше не могла позволить себе ни минуты.
— Мне не нужно ваше разрешение, понятно? Мне не пять лет! — взорвалась я, выдергивая свою руку из цепкой Алькиной ладони и стряхивая с локтя Иду. И рванула в сторону, выдирая себя из цепких объятий подруг. Те явно не ожидали от меня такой прыти: обе чуть не свалились с ног. А потом, в самый разгар нашей потасовки, сумка Иды слетела с её плеча, шлёпнулась наземь и все вещи вывалились из неё. Дальше всех летел учебник Сканави, сверкая золотыми буквами на черной обложке. Он соскользнул с высокого бордюра и упал прямо на рельсы. И в следующее мгновение, по этим самым рельсам медленно прокатился локомотив, обдав нас волной горячего воздуха и волоча за собой бесконечное число вагонов.
Мы окаменели, позабыв про все препирательства и глядя, как на драгоценную книжку льётся то ли солярка, то ли мазут с проезжающих мимо вагонов. Жуткое зрелище. Ида всхлипнула, потом медленно выпрямилась и повернулась ко мне.
— Я пас. Хочешь остаться — оставайся. Конечно, мы не можем держать тебя силой. Насилие всегда порождает насилие! — Ида еще раз громко всхлипнула. — И ты купишь мне нового Сканави!
Алька встала с ней рядом, обняв за плечи:
— Нового Сканави и звонишь нам каждый час и сообщаешь, что с тобой всё в порядке. Тогда я согласна сохранить тебе твой красивый нос, Вернер. Но если ты не будешь звонить и отчитываться, я обещаю, что поставлю на уши всю столицу! У моей мамани был роман с какой-то милицейской шишкой в Киеве, так что имей в виду, это будет легко и просто! А также перепугаю Анну и еще с удовольствием позвоню твоему отцу и выложу ВСЁ, включая вчерашние обмороки и оленьи прыжки на трассу!
Я едва поверила своему счастью. Отпускают меня на все четыре стороны — и всего-то требовалось испортить книжку?
— Договорились! Звоню каждый час-полтора и отвечаю на все звонки!
Я сгребла их в охапку и уткнулась носом в брешь между их головами.
— Со мной ничего не случится, обещаю!
Секундой позже я неслась по перрону в направлении Южного вокзала.
***
Таксист изучил мою раскрасневшуюся физиономию поверх черных круглых очков (точь-в-точь кот Базилио) и заломил такую цену, за которую я в Симферополе смогла бы позволить себе лимузин. И бутылку шампанского на сдачу.
— Вы с ума сошли? — моргнула я.
Базилио тут же сбросил треть цены и стал божиться, что ровно через двадцать минут мои ноги войдут в гостиницу «Хэвен-или-как-её-там», потому что он знает особые объездные пути, на которых никогда не бывает пробок и которые чуть ли не золотом покрыты вместо асфальта. «А в светофоры вставлены алмазы?» — хотела сострить я, но передумала: у меня не было времени торговаться. Я забилась на заднее сиденье и стала считать минуты. Разжала кулак, развернула записку, перечитала еще раз.
Только сейчас я поняла, что меня насторожило в ней с самого начала: в ней не было ни единой ошибки. А Феликс — тот Феликс, которого я знала, — с грамматикой был не в ладах.
На улице незаметно стемнело. Город открыл глаза: светодиоды фар, фонари, светофоры, окна домов. Всё будто сопротивлялось сгущающимся сумеркам, но попытки были заранее обречены на провал: небо чернело, силуэты деревьев становились контрастней, воздух пропитывался ночной свежестью и все больше становился похожим на воздух приморского городка.
Я плохо представляла направление движения, плохо ориентировалась в городе и совершенно не догадывалась о том, в каком районе сейчас нахожусь. Таксист, насвистывая, гнал машину по улицам и, надо отдать ему должное, ровно через двадцать минут машина остановилась у ступенек, подсвеченных невидимыми лампочками. «Прикатили!» — объявил водила. Я наспех расплатилась и выбежала из авто.
Мне пришлось задрать повыше голову: здание этой гостиницы было одним из самых высоких в этом городе. От верхнего этажа, и впрямь, до небес недалеко. Я подскочила к стеклянной двери, сработали датчики движения, и она бесшумно открылась.
Я боялась, что меня завалят вопросами, прежде чем пустят в ресторан. Но силиконовая брюнетка на ресепшене тут же указала мне дорогу к ресторану, как только я обмолвилась, что у меня там «очень важная встреча». Что ни говори, в состоянии шока, я, как хамелеон, претерпевала нужные метаморфозы: начинала выглядеть презентабельно даже в кедах и куртке с искусственным мехом. Очень полезное умение, скажу я вам. Когда особенных талантов нет, радуешься и такому. Хотя нет, у меня было еще два редких дара: терять телефон и безошибочно чувствовать ложь.
Пять метров пушистого ковра, еще одна дверь и я, нервно оглядываясь, влетела в ресторан гостиницы «Heaven».
***
Приглушённый золотистый свет заливал барную стойку с рядами разноцветных бутылок за ней, за лакированными столиками ужинали редкие постояльцы, повсюду громоздились вазоны с искусственными деревьями. Ох, мне понадобится целый час, чтобы отыскать Феликса в этом заколдованном лесу!
Я бросилась к бармену, полирующему салфеткой и без того сияющие стаканы:
— Парень, молодой, темноволосый. Ах да, с бородой. Высокий такой... Не помните такого? Он точно должен был ждать меня здесь!
Бармен пожал плечами и вернулся к своему стакану: у того было явно больше ослепительных граней, чем у меня. Я принялась осматривать зал. Глаза медленно привыкали к полумраку. Никого... Никого, похожего на Феликса. Зря. Всё зря... Ну по крайней мере я сделала все, что могла. За исключением того, что не нашла вовремя чёртову записку, которая все это время была буквально у меня под носом. Мне снова захотелось реветь.
Я повернулась к бармену:
— Виски без льда.
Тот стал разглядывать свой драгоценный стакан на просвет:
— Тебе уже есть восемнадцать?
— Конечно, — соврала я и послала ему фальшивую улыбочку, которая при конвертации в устную речь звучала бы примерно так: «Только попробуй усомниться в моем возрасте, идиот, и я засуну свой паспорт прямо тебе в глотку...»
Но хитрая задница по ту сторону барной стойки не собиралась сдаваться.
— Могу предложить яблочный сок. Он выглядит ну совсем как виски. А если еще положить пару кубиков льда... М-м-м...
«Он что, флиртует со мной, король бутылок?»
— Подойдёт, — зазвучал голос прямо у меня над ухом. Я поняла, кому он принадлежит, еще до того, как развернулась.
***
Я впервые стояла с Феликсом рядом, и то ли я обмельчала за последний год, то ли он заметно вымахал. Какой же у него теперь рост? Сто восемьдесят? Сто восемьдесят пять? На нём была чёрно-красная футболка с надписью «Hayabusa» и лёгкая куртка на молнии. Волосы лежали в небрежном беспорядке, как будто он только что снял мотоциклетный шлем ну или сушил их, гоняя на машине с открытым верхом... Короче, он выглядел отлично. Так что я даже пожалела, что не успела пригладить свои собственные волосы в холле перед зеркалом.
— А ты не очень-то пунктуальна, — заметил Феликс.
Я разглядывала его лицо, на котором теперь не было никакой бороды. Он действительно сильно изменился. «Надо было не только пригладить в холле волосы, но и подкрасить губы», — подумала я, испытывая при этом странное раздражение.
— А ты не очень-то сообразителен.
— То есть? — прищурился он.
— То есть можно было догадаться написать свой номер телефона на той бумажке!
— Не вижу в этом необходимости, — бросил он и, придерживая меня за локоть, повёл подальше от барной стойки.
— Я обнаружила её только на вокзале! — возмутилась я, едва за ним поспевая. — Сегодня собиралась вернуться домой. Почти залезла в вагон и тут вдруг... Бросила без объяснений подруг, которые так и не поняли, что на меня нашло, поезд уехал без меня! Неужели нельзя было найти более... цивилизованный способ для такого рода информации?
— Нельзя, — подтвердил он, и мне стало ясно, что никакого другого ответа на мой вопрос не последует.
Мы уселись друг напротив друга в дальнем углу зала, отрезанном от посторонних глаз очередным искусственным деревом. Я нервничала и не знала, куда деть руки. А тот был совершенно спокоен, как будто съел целый пузырек успокоительного. Феликс откинулся на спинку стула, скрестил руки на груди и смотрел на меня так, словно забыл, зачем позвал меня сюда.
Я заметила, что пепельница пуста и на столе нет ни единого стакана. Феликс — настоящий Феликс — выкурил бы за час четверть пачки и накачался пивом. А этот... Впрочем, я уже начала привыкать к ошеломляющим несоответствиям между его старой и новой версиями. Если бы на того Феликса, которого знала я, надели пристойную одежду, научили помалкивать и смотреть в самую душу, и заставили держать спину так, как будто ему принадлежала вся эта гостиница и весь мир в придачу, — вот тогда бы вышло что-то очень похожее на того человека, который сейчас сидел напротив. Впрочем, сути это не меняло: он как был бессовестным ублюдком, так им и остался. Если тот Феликс позволил себе бросить мать, то этот Феликс совершенно спокойно продолжал держать ее в неведении относительно того факта, что он жив, здоров и, судя по всему, вполне доволен жизнью.
У меня внутри клокотало целое море вопросов, но я не знала с чего начать. Он тоже молчал и разглядывал меня, как будто видел впервые в жизни. Я набрала воздуха в легкие и сделала выпад:
— Так зачем ты предложил встретиться? В машине мы всё хорошо прояснили, слишком хорошо, чтобы хотелось встретиться вновь.
Я не без удовольствия посмотрела на его переносицу, на которой виднелась заметная ссадина и следы вчерашнего отёка.
— Разве? — сказал Феликс, — А мне показалось, что там появилось больше вопросов, чем ответов.
Его аристократическое спокойствие стало действовать мне на нервы. Как он смеет вести себя, как невинный барашек на альпийской лужайке, пока его мать все эти месяцы чуть не...
— Да неужели? — откашлялась я. — И какие такие вопросы тебя беспокоят? Сколько ночей не спала твоя мать или сколько литров слез она пролила? Или сколько раз мне снились кошмары с твоим искалеченным трупом в главной роли? Или...