— Простите, Лали, но это глупый вопрос… Просто мне так легче жить. Я ведь давно… Я еще в магазине начал, но тут вас позвала Ирма… Я люблю вас, Лали. И никуда мне от этого не деться.
— Но сейчас речь не о том…
Он горько усмехнулся.
— Хорошо, я продолжу. Так вот, Тоник спросил, кто это, я ответил — одна дама из Германии, ее зовут Лали. Я же не предполагал… А он как закричит — никакая это не Лали, это Ева… И сколько я его ни разубеждал… Он стал расспрашивать о вас, ну, я же практически ничего о вас не знаю, ну и ляпнул, что у вас есть сын. А он вбил себе в башку, что это его сын… А я тут вспомнил, как Петя средним пальцем правой руки трет переносицу, совсем как Тоник… Лали, выходит, Петя мой племянник?
— Родион Николаевич, умоляю…
— Лали, милая моя Лали, я больше не сказал ему о вас ни слова, я познакомил его с одной прелестной женщиной, я сделал все, чтобы сбить его с панталыку… Он спросил, в каком городе вы живете, я сказал, что понятия не имею. Тогда он пристал ко мне, как назывался наш отель на Корфу, я назвал ему совершенно другой отель, но это же секрет Полишинеля… Он запросто прошерстит все отели, остров-то маленький… Так что это дело дней, я думаю…
— И что же мне делать?
— Все отрицать. Где учится Петя?
— Здесь, в Мюнхенском техническом университете.
— А живет с вами?
— Нет, они с подругой снимают квартиру, я ведь живу за городом.
— Это хорошо. Найти мальчика будет не так просто. Лали, а ведь он уже взрослый, может, просто рассказать ему все?
— Но как? Нет, невозможно… Он так любил отца.
— И, по-вашему, он станет любить его меньше?
— Я не знаю…
— Лали, милая моя, подумайте, ведь вы ни в чем не виноваты… Уж перед сыном точно. А муж ваш, он знал?
— Да, конечно. Я сразу ему сказала, что беременна, а он только обрадовался.
— Ну так что? Он же не маленький ребенок, он умный, добрый и вполне современный парень, который вас обожает. Вы же не изменили мужу, ничего такого… А если даже Тоник и отыщет парня, что ж… Они сами разберутся…
— Вы так думаете? — полными слез глазами посмотрела на него Лали.
— Я убежден. И знаете, когда нет нагромождения тайн и лжи, всем легче. Допустим, Тоник приедет к вам, начнет угрожать разоблачением… генетической экспертизой… А вы просто пожмете плечами и скажете — ну и что? Он все и так знает. А может случиться, что они даже и подружатся… И, поверьте, в этом не будет никакого предательства по отношению к вашему мужу. Лали, Петя не маленький ребенок…
— Но как, как я ему это скажу? Как объясню, почему вдруг решилась это рассказать? Нет, невозможно.
— Лали, у меня есть одна мысль.
— Какая?
— Хотите, я облегчу вам задачу? Я сам объясню все Пете.
— Вы? С какой стати?
— А я ему, на минуточку, родной дядя. И мы отлично с ним общались.
— Но он же… Он обидится, что я ему сама этого не сказала.
— Ерунда. И вообще, я думаю надо сделать так. Я расскажу ему все, и попрошу не говорить вам, чтобы вас зря не травмировать. Ну, как будто вы не в курсе, что Тоник может приехать.
— Нет, это глупости.
— Согласен. Но поговорить с ним начистоту, без всякого вранья, я могу. Поверьте, мужской разговор в такой ситуации предпочтительнее. Он мальчик открытый, если какая-то дурацкая обидка возникнет, я уж сумею без лишних эмоций все ему объяснить. А вы… У вас глаза на мокром месте, всякие ложные представления, предрассудки. Поверьте, так будет лучше.
— Родион Николаевич, а вы… вы убеждены, что Тоник… что ваш брат появится здесь?
— Убежден. Я его знаю. Хотя стопроцентной гарантии дать не могу. Мало ли что может случиться. Однако жить в постоянном страхе разоблачения ужасно.
Она молча смотрела на него. Кажется, он и вправду меня любит. С ума сойти… И он такой добрый… И даже какой-то родной… И смотрит на меня так… Неужели это судьба?
— Ну что, Лали? Доверите мне эту миссию?
— Да. Вы меня убедили… Мужской разговор это иной раз очень правильно… Мой муж частенько вел с Петькой мужские разговоры.
— Спасибо, спасибо за доверие, Лали.
Пусть он поговорит с Петькой. Это хорошо. Может, в результате между ними возникнет доверие и даже, может быть, дружба.
— Но как лучше это сделать?
— Я не знаю… Петя сейчас болен, он простужен.
— Так, может, я навещу его?
— Нет. Я сейчас ему позвоню и узнаю, как он себя чувствует. Алло, Анне-Лора? Это фрау Браун. Как там Петер? Алло, Петенька, как ты?
— Да нормально уже, мам. Температуры нет. Кашель почти прошел. Анне-Лора отличный доктор. А что у тебя, как торговля идет?
— Все нормально, сын. Но тут вот какое дело. Приехал Родион Николаевич. Помнишь его?
— Да? Здорово! Он к тебе приехал?
— Нет, но мы сейчас обедаем с Родионом Николаевичем, и он говорит, что хотел бы тебя увидеть.
— Да? Я тоже буду рад.
— Давай мы завтра пообедаем втроем.
— Отлично! Я за!
Повесив трубку, он обернулся к Анне-Лоре.
— Помнишь, я тебе рассказывал, как на Корфу в маму влюбился один русский? Так он сейчас здесь, с ней! Он классный! Хорошо бы мама с ним закрутила…
— Зачем тебе это?
— Анне-Лора, как ты не понимаешь? Моя мама еще не старая женщина, к тому же очень красивая… Что ж ей пропадать? А этот тип очень славный, добрый, порядочный…
— Как ты можешь это знать?
— Я чувствую.
— И тебе не обидно за отца?
— Нет. Отец сам мне не раз говорил, что когда он умрет, мама не должна хранить ему верность.
— Странно.
— Ничего не странно. Просто отец так любил маму, что всегда заботился о том, чтобы ей было хорошо.
— Даже после его смерти?
— Именно.
— Ну что? — спросил Родион.
— Он обрадовался, передавал вам привет. И завтра он сможет прийти…
— Лали, спасибо вам.
— Господи, за что?
— За доверие.
— А у меня разве был выбор? — улыбнулась она.
— Конечно, был. Вы могли и сами рассказать все сыну, могли продолжать молчать…
— Да, в самом деле… Знаете, Родион Николаевич, мне вдруг стало легче. Не так страшно.
— Вот и замечательно.
— Спасибо вам… И знаете что…
В этот момент у нее в сумке зазвонил телефон.
— Извините. Это Ирма. Да, Ирма. Что случилось? Нет, это была маленькая партия. Больше, к сожалению, нет. Попробуй предложить что-нибудь из «Зимней симфонии». Хорошо, я буду минут через сорок. — Она захлопнула крышечку телефона. — Извините. Дела.
— Лали, может, мы и поужинаем сегодня?
— О нет, спасибо, но нет, я после рабочего дня спешу домой, у меня там собака, а теперь еще и котенок. Мой Вир сам принес мне вчера котенка. Махонького, рыженького. Мне еще надо все для него купить и…
— Пес принес котенка? Какая прелесть. Вы его оставите у себя?
— Конечно. Не отнимать же у Вира такую игрушку, тем более он сразу взял над ним шефство… К тому же котенок само очарование.
— А какого он пола?
— Мальчик.
— Вы его уже назвали?
— Нет пока.
— А назовите его Родькой.
— Как?
— Родькой. Мне было бы приятно, что у вас есть хотя бы мой тезка…
С ума сойти, испуганно подумала Лали. Он как будто прочел мои мысли.
— А что, мне нравится. Рыжий Родька… Да, хорошее имя.
— Пете я сам объясню, почему так назвали котенка. А Ирме вы. Еще кому-то это вряд ли надо знать…
Он проводил ее до магазина и ушел. Совершенно счастливый. За сегодняшний день было преодолено огромное, невероятно огромное расстояние. Она мне доверилась… Она… Она самая лучшая, самая нежная… И нуждается в защите, опоре и поддержке. Очень, очень нуждается. И если завтра с Петей все пройдет как надо, я стану для нее еще ближе… И котенка она назовет Родькой… Как я мечтаю, чтобы она меня вслух назвала Родькой. Родион Николаевич, вы совсем сдурели, засмеялся он про себя. Нашел о чем мечтать… Ты же никогда не мечтал о такой чепухе, ты шел напролом, всегда и со всеми, а тут извольте радоваться, котенка в твою честь назвали, да и то не по собственной инициативе, а с твоей подачи, но ты, старый болван, от этого на седьмом небе. Да, дела…
И он пошел шататься по незнакомому, но восхитительному городу. Вот это да! Я же как пьяный, а выпил всего одну кружку пива. Часа через два он набрел на старинную пивную, зашел. Она оказалась какой-то неправдоподобно огромной. Он нашел свободный столик. Кругом было шумно, многолюдно, мужчины, женщины, старики, дети, целые семейные кланы… Подбежал пожилой официант, выслушал заказ, кивнул и унесся.
Как хорошо, думал он, прихлебывая потрясающее баварское пиво. И как славно, что она тоже любит темное пиво. Он грыз соленые крохотные крендельки, которые казались ему невероятно вкусными. Дурак ты, Родька. Совсем поплыл от счастья? Да, поплыл… А вдруг больше ничего и не будет? Ну что ж… Не будет, значит, не суждено. Но за эти минуты пусть даже призрачного счастья можно отдать все на свете. Неужто все же существует любовь? Наверное, иначе с чего бы эта эйфория? Вот уж воистину, лучше поздно, чем никогда!
Заметив, что кружка Родиона пуста, кельнер вопросительно взглянул на него, тот кивнул и через минуту перед ним уже стояла другая, полная. Боже, какое счастье!
— Лали, что случилось? — шепотом спросила Ирма.
— Потом.
Покупатели шли один за другим и поговорить не было никакой возможности.
Наконец женщины остались наедине. Но закрывать магазин было еще рано.
— Лали, ну что? — нетерпеливо спросила Ирма.
— Ты о чем? — рассеянно отозвалась Лали.
— Как о чем? Об этом мужике.
— Ирма, ты знаешь, с чем он приехал?
— Просить твоей руки?
— Да ты что!
— А мне показалось, он уже готов…
— Сейчас не до того…
И она рассказала подруге все, что произошло сегодня.
— Обалдеть!
— А что еще ты можешь сказать?
— Он мне нравится.
— Да при чем тут это?
— Ты не поняла. Я хочу сказать, что совершенно вроде бы чужой мужик так влюблен, что примчался предупредить тебя, готов взять на себя такой нелегкий разговор с твоим сыном. Это дорогого стоит. По-моему, он как раз тот человек, который тебе нужен.
— Почему ты так решила?
— Потому что ты привыкла жить за каменной стеной. Я вот для всех своих мужей сама была каменной стеной и мне в конце концов это надоело. А твой Иваныч был надежен, как скала…
— И ты полагаешь, что его можно заменить? — горько усмехнулась Лали.
— Заменить нельзя, кто бы спорил. Но он умер, понимаешь, умер? А этот живой, к тому же, готов быть для тебя этой самой стеной… Пойми, Лали, жизнь слишком длинна для одной-единственной любви.
— Это ты сама додумалась?
— Нет, где уж нам уж… Это Ремарк сказал. Но я с ним полностью согласна.
— Но я даже подумать не могу…
— Ну, во-первых, тут надо не думать, а чувствовать, и не глушить в себе зов плоти.
— Какой к черту зов, о чем ты?
— О том, что видела своими глазами. Когда вы с ним вышли на улицу, он взял тебя под руку, а ты так прильнула к нему…
— Не ври! — испугалась Лали.
— Я не вру. Врешь как раз ты! Он же тебе нравится. Сама вчера говорила.
— Я сказала только, что он приятный человек, это еще ничего не значит.
— Зачем ты врешь сама себе? Он тебе нравится, тебя к нему тянет, а ты этого боишься. Не будь дурой, такой может больше и не встретиться.
— Послушай, сейчас не об этом речь. Я не знаю, как с Петькой… Как он отреагирует… Что вообще будет?
— Да ничего особенного не будет. Он большой и умный. И надежный, в отца. Ой, что я говорю, — фыркнула Ирма. — Хотя все правильно. Иваныч же еще у тебя в пузе растил Петьку. И он на сто процентов его сын. А кто там его зачал, в общем-то неважно. Важно, что Петька вырос в атмосфере, о какой любой ребенок может только мечтать. У вас была настоящая семья. Вы любили его, он вас, и друг дружку вы любили. И Иваныч твой был ему самым настоящим отцом… Так что ему какой-то заезжий молодец?
— Ах, откуда я знаю, что из этого получится?
— Лали, этого никто не знает, но по всем показателям все должно получиться как надо. Он же нравился Петьке, этот твой Родион. И ему будет приятно обрести вдруг дядю.
— А Гамлет?
— Кто? — вытаращила глаза Ирма.
— Гамлет не любил дядю.
— Но дядя Гамлета прикончил его папашку. А Родион к смерти Иваныча отношения не имеет. К тому же Петька не неврастенический датский принц. Глупости. И вообще, это не шекспировская история. Отнюдь.
— Думаешь?
— Уверена.
— Да, знаешь, я рассказала Родиону про котенка.
— И что?
— Он попросил, чтобы я назвала котенка Родькой.
— Да? А ты?
— Согласилась, — вдруг покраснела Лали.
— Кажется, это твой единственный умный поступок за сегодняшний день. Знаешь, подруга, что бы ты ни верещала, а Родион тебе нравится. И слава Богу.
Переполненный счастьем и баварским пивом Родион притащился в гостиницу. Уже в дверях он подумал, что надо было бы купить цветочков милейшей фрау Марианне, но сил уже не было. К тому же за стойкой сидел молодой человек. Успею еще, решил Родион и шагнул в лифт. Ах, хорошо! — мысленно произнес он, войдя в уютный номер. Едва он снял куртку, как в кармане зазвонил мобильник. Кому это неймется? Фаина!
— Родька, ты где?
— Привет, девушка, с наступающим тебя!
— Я спрашиваю, ты где? Дома тебя нет, мобильник был отключен.
— А, ну да, я в Мюнхене.
— В Мюнхене? Ты вроде не собирался.
— А вот собрался.
— Новый год где встречаешь?
— А что?
— Хотела пригласить к себе.
— Увы, я вернусь только третьего.
— А это что, каникулы или командировка?
— Командировка, — сам не зная почему соврал Родион.
— Как жалко… Родька, мне грустно, слушай, а может, я махну к тебе? Встретим вместе Новый год, это так романтично!
— С ума сошла! Нет, Фаина, это невозможно.
— Ты не пугайся, я не буду посягать на твою невинность. Просто мне плохо, и, кстати, по твоей вине.
— То есть?
— А твой братишка изрядной скотиной оказался.
— Фаина, ты все-таки учти, что я за границей, и мобильник жрет деньги немерено. Вот я приеду и ты мне все расскажешь.
— Нет, я просто сейчас же спущусь вниз и положу бабки на твой мобильник. Никогда не знала, что ты жлоб! — в ее голосе уже слышались истерические нотки.
— Хорошо, что сделал мой брат?
— Он со мной переспал, а потом, еще в постели начал мне заливать, что приехал в Москву найти свою любовь по имени Ева, которая, как выяснилось, родила от него. Как тебе это нравится? Ну разве не скотина?
— Скотина. Но ему ты об этом сказала?
— Можешь не сомневаться, я ему все сказала и выгнала взашей.
— Ну и молодчина! Хотя так скоро прыгать к нему в койку не следовало бы, подружка.
Она задохнулась от возмущения.
— Ты такая же скотина? Сразу валишь баб в койку, а потом читаешь им мораль? Да пошли вы все! Я думала ты другой, а ты… Знать тебя не хочу!
Она отключила телефон.
Он почувствовал неловкость. В самом деле, не надо было бы этого говорить. Ему вовсе не хотелось ее обижать. Но куда больше его сейчас занимала мысль о том, что Платон вовсе не забыл о Еве. И если уж в такой ситуации заговорил о ней, значит, эта мысль его действительно точит. И он, конечно же, разыщет Лали. Но сейчас, когда он принял меры предосторожности, его куда больше пугала другая перспектива. А вдруг Лали опять западет на Тоника? Ведь запала же она на него когда-то? Если он поведет себя не по-хамски. Но с Фаиной он был откровенным хамом. Бедняжка… Она права, это я виноват. Но ничего, я вернусь, привезу ей какой-нибудь подарок, выслушаю ее сетования, и она успокоится. И почему такой прелестной женщине так не везет с мужиками? Видно, с ней самой что-то не так…
Он принял душ, завалился в постель и заснул почти сразу. Ему ничего не снилось.
Жизнь слишком длинна для одной любви… Надо же… И почему это все так хотят пристроить меня? А я вот не желаю, хотя, не буду притворяться, мне приятно, что этот человек в меня так влюблен… Но что у нас может быть? Он же брат Тоника. Они общаются, а из-за меня может начаться вражда… Это плохо. Брат мой, враг мой… Был такой роман, кажется? Или это из Библии? Не помню… Да и неважно… И вообще… Он живет в России, у него там дело, а я в Германии, и у меня тут свое дело. Он не бросит Москву, а я не брошу дом, который построил Иваныч. И Петьку. Что у нас может быть? У нас может быть только роман… И чем же это плохо? Это совсем неплохо… вдруг мелькнула у нее крамольная мысль. Это, собственно, единственное, что может быть… Так пусть будет… У меня же толком не было романа… Тоник не в счет. А с Иванычем романа не было. Все с налету, по безумной страсти… Он же тогда сразу стал мне как муж, хоть мы и расписались только через месяц… Но как же это было прекрасно! Нищие, веселые, полоумные от любви, нам все было в радость… Помню, когда он на другой день уехал в Ленинград, я хотела связать ему свитер, но поняла, что не успею за два дня, и решила связать жилетку. Связала, успела! В каком же он был восторге, как гордился ей. А дни, как назло, стояли жаркие, толстую вязаную жилетку не наденешь, как же он расстраивался… А как изменились у него глаза! Из них ушла та тяжесть взгляда, которая поразила меня при первой встрече, они стали веселые и какие-то чертячьи. Я нередко смеялась: «Иваныч, я всегда думала, что чертячьи глаза черные, а не голубые!» А он смеялся: «А я вообще нетипичный! Такой вот голубоглазый черт. Это оттого, что влюблен до чертиков!»