— Так я и знал… не надо мне было ехать с ребятами…
— Тоник, что за глупости, если она нашла другого?
— Но почему, мама?
— Тоничек, ну откуда же мне знать? Может, он в постели больше ей подходит…
Платону кровь бросилась в лицо. Ничего хуже мать сказать не могла. Ревность, обида, оскорбленное чувство собственника буквально душили его.
— Нет, мама, я не верю! Тут что-то не то… И я это выясню! Прямо сейчас!
— Тоник, это, конечно, твое право, но не советую!
— Мама, я уже большой мальчик! И я хочу понять!
— Тогда сбрей бороду. Без бороды ты куда лучше!
— Думаешь?
— Уверена!
По дороге к Еве Платон решил, что сделает вид, будто ничего не знает. Просто заявится к ней без предупреждения. Пусть она сама ему все скажет, а то мало ли… Он вдруг заподозрил родителей в заговоре против Евы. Мол, он гордый и не поедет дознаваться… Что-то подобное они проделали когда-то со старшим братом. Недаром тот ушел из дому и скитается невесть где… Но он не позволит… Хотя мама ведь не возражала, когда он заявил, что поедет к Еве. А может, они сами подсунули Еве какого-то парня и тот сумел ее отвлечь? В их кругу подобные штуки практиковались. Высокопоставленные мамаши и папаши часто ничем не брезговали, чтобы не допустить мезальянса… Он вспомнил Инку, одноклассницу, которая влюбилась в сына простого шофера. Кончилась история тем, что паренька спровоцировали на драку, а потом посадили на три года. Инка билась головой об стенку, рыдала, потом выскочила замуж за сына посла, а через год покончила с собой, выбросилась из окна… Подходя к подъезду Евиной пятиэтажки, он был уже уверен в правильности своей догадки. Но нет, дорогие предки, со мной этот номер не прохиляет! Взбежав на третий этаж, он сразу увидел, что дверь квартиры приоткрыта. Оттуда пахло краской.
— Ева! Евочка, я приехал!
В крохотную прихожую выглянул немолодой мужик в шапке из газеты на седой голове.
— Вы к кому? — осведомился он, как-то весело глядя на Платона.
— К Еве. Она дома?
— Нету ее.
— А где она?
— По делам ушла. Мне она не докладывается.
— Отец, а ты что тут делаешь?
— Ремонт, сынок, сам что ли не видишь?
— Да вижу… А я могу подождать?
— А где тут ждать? Вон разгром какой… Да и вообще, откуда я знаю, кто ты и откуда.
— Я Евин жених.
— Ах жених? Странно. Вообще-то у нее другой жених…
Платон побледнел.
— Другой? — упавшим голосом переспросил он.
— Другой, другой.
— А ты откуда знаешь?
— А я, сынок, родственник жениха-то… А что, тебя в известность не поставили? Уж извини, сынок…
— Сука! — выдавил Платон и опрометью бросился вон из квартиры.
Сумасшедшая девчонка, предпочла меня этому красавцу. Счастье и безмерная гордость переполняли Георгия Иваныча.
— Жень, ты будешь у меня свидетельницей?
— Свидетельницей? На свадьбе? — ошалела Женька.
— Ну да!
— Буду, конечно, буду! Слава богу, Ева! А где свадьба-то? В «Праге»? Ох, надо чего-то с платьем придумать, а то там такая публика будет, может, и я отхвачу себе богатенького, — заверещала Женька, только вчера вернувшаяся из Херсона, где гостила у родственников.
— Жень, никакой свадьбы…
— Как это?
— Денег нет.
— А родичи что, такие жлобяры?
— Жень, ты даже не спросила, кто жених, — засмеялась Ева, страшно довольная произведенным эффектом.
— Как это? Разве не Платон?
— Не-а.
— Ну ты даешь! А кто же?
— Георгий Иванович.
— Какой Георгий Иванович? — обалдело переспросила Женя.
— Помнишь, я зимой к бабке ездила?
— Тот зэк что ли?
— Именно.
— Мама родная! Ты совсем спятила? Он же старый и бедный, сама говоришь… Ева, ты вообще-то в своем уме?
— Женька, я такая счастливая! Я так его люблю и он меня…
— Ну ни фига себе… А его что, отпустили из ссылки?
— Да.
— Дела…
— Женька, ты не представляешь, какой он…
— Ты с ним спишь?
— А то!
— И как?
— Жень, я даже вообразить себе не могла, что так может быть… С Тоником я просто терпела и все, а с Иванычем…
У Евы сделались такие глаза, что Женя невольно вздрогнула, словно увидела что-то неприличное.
— Но он же старый!
— Ха!
— И вы чего, заявление уже подали?
— Да! И он уже переехал ко мне… Из Ленинграда. И сейчас делает ремонт…
— Сам?
— Да, у него золотые руки, он все умеет…
— Я уж вижу по глазам, что все умеет, особенно в койке, да?
Ева залилась таким румянцем, что Женька даже смутилась.
— Что, так классно трахается? — едва слышно прошептала она.
— Я не буду про это говорить! — вдруг заявила Ева. — Это никого не касается.
— Ну ты и свинюга!
— Какая есть! — отрезала Ева. — Короче, ты будешь свидетельницей?
— Конечно буду! И что, совсем ничего праздновать не станете?
— Нет! Мы сразу к бабушке уедем! Поживем там недельку и домой.
— Да, Евка, надо же как бывает…
— Ты о чем?
— Был у тебя жених, молодой, красивый, богатый, в Крым собирались… А теперь старый, бедный и в глушь… Бывает, но редко…
— Я люблю его.
— Вот я и говорю… А когда свадьба-то?
— Девятнадцатого. А уедем двадцатого.
— А учиться-то дальше будешь?
— Конечно. Иваныч первого на работу выходит. На стройку.
— Ошизеть! Тоник где работает? Напомни!
— Да иди ты! — засмеялась Ева. — Я, Женька, самая счастливая на свете. А ты все Тоник, Тоник… Не нужен он мне тыщу лет.
До свадьбы оставалась неделя. Ремонт в квартире был окончен. За две недели Георгий Иванович сотворил настоящее чудо. Все сверкало свежей краской и лаком. Ева сшила новые занавески из пестрого ситчика, большой рулон которого лежал на антресолях, купленный когда-то давно матерью. Из него же Ева сделала подушки на старенькие стулья, скатерку на обшарпанный стол. Ах, как ей нравилось ее жилище! Но главное — Георгий Иванович! Он словно сбросил с себя какой-то груз. Распрямились плечи, голубые глаза сверкали весельем. Это был совсем другой человек. А уж как похорошела сама Ева!
Но однажды, за пять дней до свадьбы, она затеяла большую стирку, благо накануне включили, наконец, горячую воду. В крохотной ванной было уже нестерпимо жарко, Ева вдруг пошатнулась и едва не упала. Голова закружилась, к горлу подступила тошнота. Ее вырвало. После этого стало легче. Неужто залетела? Она перевела дух. Ох, некстати! Надо завтра же сбегать к врачу. Если бог даст обойдется, нужно во что бы то ни стало поставить спираль. Иванычу она ничего пока не сказала. Да и не может этого быть. Рано еще.
На другой день она пошла в женскую консультацию.
— Поздравляю, вы беременны, — сказала старая врачиха.
— А какой срок?
— Примерно десять недель.
— Не может быть…
— Дорогая моя, я как правило, в таких вещах не ошибаюсь.
Ева была в отчаянии. Это ребенок Платона…
— Пожалуйста, напишите мне направление на аборт!
— Начинается! А ты, дуреха, понимаешь, что первый аборт это опасно?
— Для кого? Для меня? Ну и черт со мной! Да не нужен мне ребенок от этого…
— У тебя теперь другой, что ли?
— Да, другой, я люблю его…
— Ах, девочка, что ж ты так быстро-то всё? Один, другой. Первому тоже небось по любви давала?
— Доктор, пожалуйста, я вас умоляю… У меня в пятницу свадьба…
— Ладно, вот тебе направление, но уйди с глаз долой. Надоели вы мне. Даете направо и налево, а потом канючите тут…
— Спасибо, спасибо вам, — заливаясь слезами пролепетала Ева.
По дороге к дому она лихорадочно думала, как же ей быть, под каким предлогом лечь в больницу? Там, конечно, долго держать не будут, хотя кто знает… На обезболивание у нее денег нет… Ничего, вытерплю, хотя, говорят, боль адская, но другие же терпят… А как неохота врать…
Слезы душили ее. Она уже подходила к дому, когда кто-то схватил ее за плечо.
— Попалась!
Иваныч. Веселый, радостный.
— Ева! Что случилось, почему ты плачешь? Девочка моя, что с тобой? Идем скорее, что на улице рыдать? Пошли! — Он потянул ее к подъезду. И только закрыв за собой дверь квартиры, схватил в объятия.
— Ева, маленькая моя, что? Тебя кто-то обидел? Что стряслось? Ну скажи мне, я помогу, ну, хватит плакать. А то я тоже начну реветь, куда это годится?
— Иваныч, я не знала… ей богу, только вчера первый раз заподозрила… я не хотела… Я сделаю аборт, только не бросай меня, я тебя так люблю, я без тебя умру… У меня вот и направление уже есть… Не беспокойся, я ж не виновата, что встретила его раньше… А люблю тебя одного…
Наконец до него дошел смысл сказанного.
— Ты что, беременна?
— Ну да. Но…
— От него беременна?
— Да, но…
— Ну вот что… Никаких абортов. И никакого Платона. Это будет наш ребенок, мой, понимаешь? И я клянусь, что буду любить его, как своего. Дело ведь не в том, кто биологический отец. Главное, кто его вырастит. А я его выращу. И буду любить как самого своего. И потом ты мне еще родишь, правда?
— Иваныч… ты… ты самый лучший, я люблю только тебя… И мне так больно, что я… Что он был у меня, я его не любила, и никогда не хотела…
— Да брось ты о нем! Не было его! Понимаешь, не было! И потом ребенок от него будет очень красивый, а от меня — это еще большой вопрос… Все к лучшему, глупая девочка.
— А ты откуда знаешь, что он красивый?
— А он тут приходил как-то.
— И что?
— Да ничего. Поглядел я на него и подумал, а Евка-то моя дурища, такого роскошного парня на меня променяла.
— А что ты ему сказал?
— Да ничего, он меня просто за маляра принял. А я глянул на него и загордился.
— Иваныч, родненький мой, я люблю тебя как… Ненормальная… я даже просто подумать не могу, что было бы, если б я тебя в метро не увидела. Я бы всю жизнь несчастная была… А сегодня как мне сказали, какой у меня срок… Думала с ума сойду, если ты меня бросишь…
— Не дождешься! Я же в конце концов знал, что у тебя парень есть, так что ж теперь… Я люблю тебя. И тоже иногда думаю, что, если б я тогда тебя не дождался… От одной мысли плохо делается…
— Знаешь, Иваныч, у нас в ЗАГСах говорят всякую фигню, когда поздравляют, а в заграничном кино так красиво… В горе и в радости, в болезнях там и вообще, так я тебе заранее скажу — обещаю любить тебя всегда, в горе и в радости, здорового и больного, до гробовой доски… Вот!
Он засмеялся, прижал ее к себе, стал целовать в волосы, и она не видела, что на глазах у него были слезы.
2007 годПосле ужина Родион с Олегом ходили гулять. Они шли, лениво перебрасываясь какими-то необязательными фразами, наслаждаясь свежим морским воздухом и умением молчать рядом друг с другом. Родион думал о Лали. Кажется, я ей все-таки нравлюсь, во всяком случае, когда утром еще до завтрака мы столкнулись на пустынном пляже, она улыбнулась как-то ласково и вошла в воду вместе со мной и мы поплыли к буйкам, а потом довольно долго болтали о какой-то чепухе, повиснув на тросе. Родион говорил, как ему нравится Петя, какой это умный и добрый парень. Она радовалась. Какой матери не доставит удовольствия подобный разговор. А после завтрака он увидел, как Лали с сыном играли в пинг-понг, подошел, сыграл партию с выигравшим у матери Петькой…
— Ну что, дружище, не клеится роман? — прервал его мысли Олег.
— Терпение в данном случае залог успеха.
— Но курортного романа явно не будет.
— А мне и не надо.
— Ой, врешь.
— Нет, Олег, я понял, что она мне нужна не на пересып, она мне просто нужна. Улавливаешь разницу?
— Но она живет в другой стране.
— Слава богу, сейчас это не препятствие.
— И ты готов ради этой практически незнакомой бабенки пожертвовать своей пресловутой свободой?
— А черта ли мне в этой свободе, если у меня будет такая женщина?
— Да, друг, ты влип. Я, правда, только увидев ее, понял, что она тебе понравится, но не настолько же…
— Я и сам от себя не ожидал… Знаешь, смешно в моем возрасте и с моим опытом, но когда я ее вижу, у меня перехватывает дыхание. Глупо, да?
— И ты не сделал даже попытки…
— Нет. Я боюсь…
— Боишься? Ну и ну! А чего боишься? Что отошьет?
— Нет. Боюсь обидеть, боюсь показаться наглецом, мужланом…
— Да может, она только этого и ждет? Она женщина в самом соку, муж умер…
— Нет. Я уверен, что все не так. Нахрапом тут ничего не добьешься. Только терпением…
— И у тебя оно есть?
— Представь себе. Цель оправдывает средства.
— И какая у тебя цель?
— Быть всегда рядом с ней и умереть в один день.
— Я не узнаю тебя, Родя.
— Я сам себя не узнаю.
— А как же твои девочки?
— А девочки… девочки помогут скоротать время на пути к заветной цели.
— Фу, слава Богу, а то я уж подумал, ты и впрямь решил…
— Я решил, но я же живой мужик… И все-таки у меня в жизни появилась цель. И я ее добьюсь, во что бы то ни стало. Тем более что у меня уже есть союзник. Ее сын. Кстати, чудесный парень. Такой мог вырасти только в атмосфере любви. Там, похоже, была настоящая любовь. А это значит, она на нее способна. Знаешь, что мне Петя рассказал? Несколько лет назад они втроем отдыхали где-то в Испании. Отец куда-то уехал, они вдвоем в матерью были на пляже и вдруг видят — к берегу идет яхта… с алыми парусами. Это было какое-то место, где мало русских и почти никто не понял…
— Это муж был?
— Ну конечно.
— Надо сказать, довольно пошло…
— Нет, если от души… Мне понравилось.
— Но повторить подобный номер уже нельзя.
— Яине собираюсь, но, значит, там была романтика в отношениях, и она ее ценит. Я придумаю что-то свое…
— Ох, Родька, боюсь, что свежих идей уже не осталось.
— Новое — это хорошо забытое старое. Ты, Олежка, тоже думай, авось что в голову придет.
— Делать мне больше нечего, — проворчал Олег.
— Ну, мало ли…
— Не обещаю. Ладно, что-то я утомился от твоих любовных переживаний. Да и вообще, я тебя знаю лет тридцать, но такого что-то не припомню.
— А я себя знаю уже сорок шесть лет и тоже не припомню. Все когда-то случается впервые.
— Да пошел ты… Все, до завтра, — сам не зная почему рассердился Олег Васильевич. Только уже дойдя до дверей своего номера, он вдруг подумал: а может я просто завидую Родьке, что он еще способен на такие чувства?
Родион же решил пойти в бар, авось там сидит Лали и пьет свой любимый «Манхэттен»? Петька с приятелем опять подался в город. Но в баре он ее не обнаружил.
— Родион Николаевич! — окликнули его две дамы, с которыми его познакомили Долговы. — Вы кого-то ищете?
— Да, мы с Олегом потерялись. Ничего, пойду к нему.
И он поспешил ретироваться. Спустился на лифте к пляжу. Пляжный бар сегодня был закрыт. Он пошел по дорожке вдоль пляжа и вдруг заметил на песке у воды женскую фигурку. Лали? Она сидела на песке, обхватив руками колени. Он пригляделся. Она! Сидит одна в темноте… Плачет? Он сбросил с ног сабо и тихонько подобрался поближе. Да, это она. Плачет. Он подошел совсем близко.
— Лали!
Она вздрогнула.
— Вы? Что вы тут делаете?
— Шел мимо. Заметил вас. Только и всего. Мне уйти?
— Да нет… Скажите, который час?
— Половина одиннадцатого.
— Спасибо.
Она хотела встать, но у нее затекла нога. Он подал ей руку. Она поднялась.
— Простите, я…
— Вы плакали?
— Нет-нет, все в порядке, спасибо, я пойду.
— Я вас провожу, мы же соседи.
Она сделала несколько шагов и вскрикнула.
— Что такое?
— Ничего, пройдет, свело ногу, у меня иногда бывает, сейчас пройдет.
Он видел, что она не притворяется. Присел на корточки, пощупал икру. Она и в самом деле словно закаменела.
— Сядьте вот на лежак. Я помассирую.
Боль видимо была очень сильной, потому что она послушно опустилась на лежак. Он осторожно и умело начал массировать ногу. Она закрыла глаза и закусила губу.
— Очень больно?
— Да.
— И часто у вас такое бывает?
— Нет.
— Но как же вы рискуете заплывать так далеко, ведь если такая судорога в воде…