- Нет. Не хочешь. Но прыгнешь. – Парень сглатывает, а я невольно перевожу на него взгляд.
Незнакомец передергивает плечами, а затем как-то криво усмехается. – В смерти нет спасения.
Смерть – это конец, Дельфия. Проблемы не исчезнут. Ты исчезнешь.
- Хватит.
- Твоя мама. Ей стало плохо.
- Ч-что? – Холод проносится по моей коже, и я невольно оборачиваюсь. Пожалуй, ко мне
возвращается нечто настоящее, нечто реальное. Ни наваждение, ни обида. Страх.
- У твоей мамы было видение, в котором ты прыгнула, Дельфия. Ей стало нехорошо.
Поэтому мы нашли тебя, она сказала, где ты будешь. Это не судьба. И не случайность.
Схожу с места. Впяливаю рассеянный, ошеломленный взгляд в землю, хлюпающую от
толстых дождевых капель, и бреду вперед. Как тень. Как машина.
Я должна найти маму. Должна вернуться к ней.
- Подожди, пожалуйста, – парень нагоняет меня, хватает за руку, но я порывисто от него
уворачиваюсь, так и не подняв подбородка, – не убегай, черт возьми, мы ведь помочь тебе хотим, слышишь?
- Нет.
- Не слышишь?
- Вы не м-мне хотит-те помочь, а с-себе.
Люди одинаковые. Всем людям что-то нужно, и только тогда они становятся теми, в ком вы
нуждаетесь. Лишь взамен на что-то. Лишь для выгоды. Не обольщайтесь. Доброта – валюта, которой сейчас расплачиваются. Она не идет от сердца, не идет от души. Ее уже успели
растоптать и превратить в пыль, которую люди пускают друг другу в глаза.
Несусь по лесу, присвистывая. Когда дело касается чужих эмоций, я не в состоянии себя
контролировать, падаю, ломаюсь, смахиваю слезы. Когда дело касается моих эмоций, я
превращаюсь в льдину. Делаю то, что нужно, чтобы выкарабкаться.
Мне кажется, я бегу целую вечность. Легкие горят, но я не обращаю внимания, лишь считаю
в голове проделанные шаги; считаю, сколько раз вспыхивает молния. Это немного успокаивает,
но не избавляет от страха, борющегося с рассудком.
«Сохраняй спокойствие, Дельфия», – думаю я и сжимаю в кулаки пальцы.
Наконец, я вижу дом. Взбираюсь по лестнице, врываюсь в коттедж и с оглушающим звуком
захлопываю за собой дверь.
- Мам! – Восклицаю я, бегло оглядевший. Мокрые волосы прилипают к щекам, и я невольно
связываю их в неуклюжий пучок. – М-мам!
Иду по коридору, заглядываю на кухню и чувствую, как желудок делает кульбит.
- Дел, это ты?
О, Боже. Я хрипло выдыхаю и прикрываю глаза.
Наверно, ноги у меня подкашиваются, потому что я вдруг упираюсь спиной о стену и
застываю на добрые пару минут. Покачиваю головой, утопая лицом в ладонях, а затем с вызовом
руки опускаю и срываюсь с места. Нахожу маму в гостиной. Они сидит в кресле, и, кажется, сливается со светло-бежевой обивкой. Кожа у нее белее снега.
- Ч-что с т-тобой? К-как т-ты... к-как...
Я запинаюсь, злюсь на себя, а затем подхожу к маме и порывисто обнимаю.
- Дел, – с ее губ слетает сиплый вздох, – дорогая, как же ты меня напугала.
Ее голос срывается, а руки сжимают меня все крепче и крепче. Я не собираюсь глаза
открывать. Черт же возьми, я не хочу! Я беспомощно упираюсь лбом в ключицу матери и
чувствую колючие слезы, прикатившие к глазам. Бессмысленные и предательские слезы,
сопровождаемые судорогами глотки и трясущимися коленями.
- Т-ты...
- Прости, я просто увидела, как ты прыгнула, как ты вообще додумалась, Дел? Ох, ну как ты
могла? Девочка моя, это же чистой воды безумие.
- Т-так нужно.
- Нет, не говори подобных вещей, – мама отстраняется и пронзает меня недовольным
взглядом, – ты слишком мало боролась, моя дорогая. Люди сражаются всю жизнь, а ты же
решила сдаться уже сейчас. Ты не имеешь права.
Стыд подскакивает к горлу. Я поджимаю губы и отворачиваюсь, ощутив себя глупой и
растерянной. Мне просто было больно, и я просто решила поставить точку.
- Разве так мало страдающих людей, Дельфия? – Поднимаясь, спрашивает меня мама и
слабо выдыхает. – Если бы каждый раз люди сдавались, на земле бы никого не осталось.
- Оно гор-р-рит. – Я порывисто ударяю себя по груди и гляжу на маму. – Здесь.
- У всех горит. И это хорошо. Потому что когда перестанет гореть – ты перестанешь дышать.
– Мама вскидывает подбородок, затем проходится холодными пальцами по моей щеке и дергает
уголками губ. – Больше не делай так.
Я киваю. Не хочу соглашаться, но соглашаюсь, потому что верю маме. Наверно, мне в
очередной раз пришлось столкнуться с той частью себя, которая хочет стать свободной.
Свобода – вымысел. Я давно должна это уяснить.
Мама выходит из гостиной, держась руками за талию, а я плетусь за ней, будто бы я боюсь,
что с ней что-то случится, если отвернусь. Да, словно от меня что-то зависит. Она
останавливается уже в коридоре, тянется пальцами к двери, но застывает. Глядит на меня через
плечо и брови сводит, словно собирается сказать что-то важное.
- Я видела это.
- Ч-что?
- Этот день. Видела очень давно, когда ты еще была совсем малышкой. – В ее глазах
проскальзывает страх, обнаженный и явный. Она поджимает губы, но они все равно у нее
трясутся. Я чувствую, как внутри у меня все скручивается, сводит судорогами под музыку ее
громыхающего сердца. – Ты должна знать, что я люблю тебя.
- М-мам.
- Будущее можно изменить. И мы нередко доказывали это. Я доказывала, когда тебя видела
мертвой, видела, как ты задыхаешься в ванной, но приходила, спасала тебя. Ничего не
происходит без вмешательства человека, человек сам решает, по какой дороге пойдет!
- Я не понимаю. – Колит. Внутри. Мама говорит горячо, а мне становится холодно.
- Ты уйдешь.
- Я н-не...
- Ты уйдешь, потому что это починит тебя, Дельфия, – договаривает она. Мы глядим друга
на друга рассеянно, – починит тебя так же, как ты чинишь других.
Я застываю. Что вообще происходит? О чем она говорит? Ничего не понимаю! И это
начинает меня дико раздражать. Злость прокатывается по спине стаей мурашек, и гляжу я на
маму уже не растерянно, а рассерженно. Почему она тянется к двери?
- Ч-что ты д-делаеш-шь? – Еле выговариваю я, но не потому, что заикаюсь, а потому, что
невероятно злюсь. Мама обхватывает пальцами дверную ручку. – П-прекрат-ти.
- Так надо. Эти люди помогут тебе.
- Мне не н-нужна н-ничья п-п-п... – черт возьми! Я злюсь, и говорить еще труднее!
- Дел...
- …п-п-помощь!
- Выслушай их, пожалуйста.
- Они лишь х-хотят, чтобы я помогла. К-как и все люди.
- Не сомневайся, что, помогая другим, ты помогаешь себе.
Я усмехаюсь, зло усмехаюсь. Покачиваю головой, не веря, что моя мама говорит мне
подобное и расправляю плечи. Нет, это какое-то безумие. Я не собираюсь никуда уходить.
- Н-нет.
- Да. В глубине души ты добрая, Дел, я знаю. – Мама хватается пальцами за дверную ручку и
улыбается одной из тех улыбок, что когда-то придавали мне сил, но сейчас я вижу предателя, который вдруг решил от меня избавиться. – Ты поймешь. Когда-нибудь.
Она открывает дверь как раз в тот момент, когда незнакомый парень в запотевших очках
замахивается, чтобы нажать на звонок. Он растерянно застывает, а мама отрезает:
- Проходите.
Вот так. Просто. Без каких-либо вступительных слов и вопросов моя мать позволяет двум
незнакомцам переступить порог собственного дома. Безумие!
Я делаю несколько шагов назад и сосредоточенно изучаю гостей. Парень, женщина.
Проходят в плохо освещенный коридор, останавливаются, переминаются с ноги на ногу и
вытирают лица от дождевых капель. Слежу за их руками, за тем, как дрогают иголки губ.
- Простите, что врываемся, – хриплым голосом шепчет женщина и откидывает назад
угольно-черные волосы, – мы слишком долго вас искали.
- Не извиняйтесь.
Что? Я ошеломленно смотрю на мать. Она сошла с ума! Она не должна быть доброй и
приветливой, не должна общаться с незнакомцами. Люди никогда не раскрывают своих
истинных мотивов. Они говорят то, что вы хотите услышать, а потом оказывается, что вас
обманули, смутили, выбили из колеи. Что ж, такой исход – вина самих глупцов.
- Я Мэри-Линетт Монфор, – протягивает женщина и пожимает моей матери руку, – а это
Хэйдан Нортон.
- Добрый день, мэм, – отрезает улыбчивый парень, – ну и погодка, верно?
Погодка? Анализируй, Дел, анализируй их слова, повадки, жесты, мимику. Им бы до
скончания веков скрывать истинную причину прихода, но я все вижу. Вижу изношенное и
разбитое сердце женщины, вижу пустоту в глазах парня, не скрытую даже оправой очков.
- Может, пройдем на кухню?
- Может, остан-немся з-здесь. – Это не вопрос. Я гляжу на гостей и наклоняю голову. Тут же
на меня переводят взгляды новые знакомые, и я все понимаю. О да. Они разбитые, потерянные,
отчаявшиеся, потому что близкий им человек сломался. – К-как же банально.
- Что именно? – Переспрашивает темноволосая женщина с кожей такой же бледной, как
чистейший снег, мерцающий ночью. – Вы о чем, Дельфия?
- О пр-ричине.
- Какой причине?
- Причине в-вашего появл-ления. И кто это? – Я перевожу взгляд на парня. – Любовь всей
жизни? Сестра? – Выдыхаю и дергаю уголками губ. – Подруга.
Незнакомец сглатывает, я чувствую, как колючий ком прокатывается по его глотке, и почему-
то вновь усмехаюсь. Никогда еще ко мне не приходили за помощью. Это что-то новенькое.
Обычно я встречаю страдальцев на улице, в школе, в магазинах. Люди смотрят на меня такими
глазами, что просто сил нет отвернуться. Здесь иначе.
Что парень, что женщина глядят на меня воинственно. Будто бы действительно идет война,
о которой я ничего не подозреваю, и мое нежелание идти на попятную – капризы и детский
лепет, непозволительный в такой ситуации.
- Я – не служба под-д-держки.
- Пожалуйста, – восклицает женщина и делает шаг ко мне навстречу, в ее бирюзовых глазах
проносится мольба, черт, как же я это ненавижу! – Вы – наша последняя надежда.
- Н-нет.
- Мы искали вас больше месяца.
- Что у вас случилось? – Взволнованным голосом спрашивает мама и приближается к
незнакомке. Хмурит лоб, будто ей действительно есть дело до чужих проблем.
- Моя племянница, – сглотнув, отвечает женщина, – с ней случилось нечто...
- …плохое, – опережает ее парень, – весьма плохое.
Я хмыкаю.
- И, наверняка, в-весьма несправ-ведл-ливое.
Все вновь на меня смотрят. Наверно, думают, какая бездушная и черствая попалась им
спасительница. Герои ведь сразу кидаются в бой, герои не беспокоятся о себе, героям и больно-
то не бывает! Это как бы универсальное лекарство от всех болезней! Спасителям ничего не
стоит подвергнуть свою жизнь опасности, свернуть шею, потерять близких. Это вам никого
терять нельзя, а героям – можно.
- Так и есть, – твердым голосом отвечает женщина, она даже спину выпрямляет, ведь я, черт
возьми, наверняка, оскорбила ее чувства. – Моя племянница хороший человек.
- Н-не бывает х-хорош-ших л-людей. Бывают п-п-плохие и мертвые.
- Случаются исключения, – вклинивается парень, нервно потерев переносицу, – Ари
удивительная девушка, она не заслужила того, что с ней происходит.
- Если она уд-дивит-тельная д-девушка, она с-сама выкараб-бкается.
Я и так сказала слишком много, и так попыталась выслушать и даже постояла рядом. Я
поворачиваюсь к гостям спиной и несусь вверх по лестнице. Люди вдруг сговорились и решили,
что их боль важнее боли других. С какой стати?
Да. Черт возьми. Да. Я – эгоист. Испорченная и гнила. Одинокая.
Да.
Считаю ступеньки и прохожусь руками по пылающему лицу. Мне уже плохо. Уже в груди
взвывает вина и сожаление. А что если...
Нет, пусть сами справляются со своими проблемами. Почти всегда, когда ты ведешь
обычный образ жизни, катастрофические неприятности не сваливаются на твою голову. И я
могу сделать вывод, что, раз уж эта девушка попала в такую ужасную ситуацию – она сама
напросилась! Тогда с какой стати мне ей помогать?
Врываюсь к себе в комнату и иду к кровати. Сажусь на край. Складываю на коленях руки и
впяливаю взгляд куда-то вперед, непроизвольно прокручивая слова парня, взгляды женщины.
Они проделали такой путь, чтобы подавить на жалость. Они жалкие. Им внутри так больно, что
я ощущаю колючие нити даже на втором этаже. Нити будто прорастают из пола, тянутся ко мне
кривыми пальцами. Резко отворачиваюсь.
Нет, Дел, нет. Не стоит вновь надеяться, что здесь все иначе. Не стоит верить, что на свете
есть еще люди, достойные исцеления! Люди придумали семь смертных грехов еще в начале
своего существования, но даже сейчас не изменили названий, не зачеркнули их, не добавили
новых. Как было, так и осталось. Порок и желание – взаимосвязанные тропы, по которым
проходит каждый человек. Каждый. И эта девушка. Она просто свернула не туда.
Но это не моя проблема.
Неожиданно я слышу, как кто-то тихо стучит пальцами по двери. Дверь скрипит, она
открывается, позволяя тусклому свету пробраться в мою серую камеру, и на пороге вдруг
оказывается тот молодой парень, что должен стоять внизу.
Сипло выдохнув, отворачиваюсь.
- Я пройду?
Не отвечаю. Он все равно пройдет.
Я искоса наблюдаю за тем, как он с интересом оглядывает мою комнату, стеллажи с
книгами, как проходится пальцами по пыльным корешкам. Парень неуклюже чешет шею, а
потом переводит взгляд на меня. Я тут же вновь отворачиваюсь.
- Ты много читаешь. Я тоже раньше много читал, но потом...
- Мне н-не интересно.
- ...потом началась эта заваруха с ведьмами, знаешь ли, - продолжает он, несмотря на мое
замечание и сплетает на груди руки, - трудно спасать свой зад и читать Ремарка.
Смотрю на парня и недоуменно повожу плечами.
- Я должна уд-д-дивиться?
- Что у тебя с речью?
- То же, что у тебя с г-г-головой, – защищаясь, рычу я, – п-проблем-мы.
- Наверно, это паршиво..., – незнакомец по-хозяйски плюхается рядом, а я смотрю на него
огромными глазами и чертовски удивляюсь, откуда столько наглости.
Молчу. Не хочу говорить. Пытаюсь понять, что его сломало, но натыкаюсь на нечто
абсолютно незнакомое. Внутри этого человека поразительная пустота, пусть сердце ровно
бьется, а в глазах горит огонек. Я бы решила, что он мертвый, если бы не видела его перед собой.
Это сбивает с толку. Озадаченно морщу лоб, а он брови вскидывает.
- Что? – Глядит на меня растерянно. – Что ты увидела?
- Н-ничег-го.
- Ты врешь.
- Я н-не могу т-тебя починить, – внезапно выпаливаю я, сама удивившись, что в этом
призналась. Рассеянно отстраняюсь и покачиваю головой. Черт. Люди близко, эмоции мне не
подвластны. То вспыхивают, то погасают, как молнии на небе.
- Я слышал о твоих способностях, – задумчиво протягивает он, вдруг улыбнувшись, будто я
могу состряпать пони из кучевых облаков. Что его так радует? Ненормальный. Не хочу здесь
находиться, но понимаю, что оказалась в ловушке. Взгляд этого парня кажется мне удивительно
интересным. Я чувствую, как внутри у него переворачиваются органы, и как вспыхивают вены.
Но я не могу найти выход и решение. Впервые я понятия не имею, как помочь. – Наверно круто
исцелять людей, всегда быть в состоянии помочь близким.
- Нет.
- Почему?
- Это б-больно.
- Помогать?
Я просто отворачиваюсь и поджимаю губы. Откровения – не по моей части.
- Знаешь, смотреть на то, как близкие люди страдают, терять их – не приятнее. – Его вдруг
пробирает холод, я чувствую, как мурашки пробегают стаей по спине, и все-таки на него смотрю