оставляю кровавые разводы от разбитых костяшек пальцев. Глаза отца округляются, он ко мне
идет медленным шагом, будто я свирепое животное, готовое в любом момент рвануть на него и
вспороть ему глотку. Но я не сорвусь. Я держу все под контролем. У меня всегда все под
контролем. Всегда. Всегда!
Импульсивно отворачиваюсь и стискиваю виски в ладонях до такой степени, что моя голова
вот-вот взорвется, словно воздушный шар, словно грецкий орех.
- Я не помог ей, не помог, – мямлю я, осматривая комнату невидящим взглядом.
- Кому, Мэтт? Что стряслось? – Отец шумно выдыхает. – Какого черта ты творишь?
- Все в порядке.
- Мэттью, что случилось?
- Все в порядке.
- Если ты сейчас не...
- Я же сказал! Все хорошо, отлично, нормально! У меня все в порядке! – Я кидаюсь к
книжному шкафу и со всей силы ударяю по нему ногой. – В порядке! – И ударяю вновь. И вновь,
и вновь. И я ору, и бью, и папа вдруг оказывается рядом и сжимает меня в стальных тисках, которые душат, которые не дают разбить себе череп, сорвать с себя кожу. – Нет, я должен, должен был остановить это, я должен был!
- Все хорошо, сынок.
- Нет, нет.
Папа внезапно проходится ладонью по моей шее и крепко прижимает к себе. Я давно не был
к нему так близко, давно не чувствовал его защиту или поддержку. Он сдавливает своей
гигантской ладонью мой затылок и шепчет:
- Я с тобой, Мэтт, все хорошо.
- Ты не понимаешь, – я пытаюсь вырваться, – ты ничего не понимаешь!
- Тише, успокойся. Успокойся. Ладно? Я с тобой. С тобой.
Его слова заставляют меня превратиться в маленького мальчишку, который неистово и дико
нуждается в таких словах, нуждается в родителях. Я вцепляюсь в плечи отца, как в нечто святое, крепкое, важное, и порывисто опускаю голову.
- Что я натворил, – плачу я, давясь идиотскими слезами, – что я сделал, что я...
Голос срывается, пальцы болят, и тогда отец обнимает меня еще крепче.
- Я здесь, Мэтт. Я рядом. Ты дома. Все будет хорошо.
Не будет. Но я верю, потому что я верю в ложь во благо. Верю в то, чего нет. Верю в людей,
которые умерли сегодня вместе с Эбигейл Роттер.
Мэттью Нортона и Ариадну Блэк.
ГЛАВА 14. ЧУДОВИЩЕ.
Мое лицо отражается в стекле; я наблюдаю за тем, как сумерки опускаются на город. Чего я
жду? Я не знаю, мне не пошевелиться. Поперек горла стоит колючий ком, в мыслях путается яд,
в голове пустота. Отключить эмоции - единственный выход; перестать сидеть перед окном, перестать думать, дышать, ждать, надеяться. Я должен так поступить. Но это трудно. Я никогда
не боялся трудностей, а теперь я боюсь даже собственного отражения.
Каждый раз, когда я опускаю взгляд, я вижу свои ладони, и я вижу кровь на них. Как в моем
сне. Я не пытаюсь избавиться от кровавых разводов, потому что я знаю, что они не исчезнут и
никуда не денутся. И еще я знаю, что на самом деле руки у меня чистые. Но не всегда то, что мы
видим – и есть реальность. Глаза часто врут. И действительно важные и страшные вещи скрыты
глубоко внутри. Так глубоко, что никто их не способен увидеть.
Иногда даже сам человек.
Я порывисто сталкиваюсь лбом с холодным стеклом и зажмуриваюсь. Но едва глаза
закрываются, как я вижу Эби. Я вижу, как она танцует со мной на кухне и как показывает мне
рисунки, как смущенно поджимает губы. Как плачет, когда я направляю в ее сторону дуло
пистолета.
Резко распахиваю глаза, отшатываюсь от окна, как он колючей проволоки. И берусь
расхаживать по комнате, меряя широченными шагами проблемы, прерывистое дыхание. Я схожу
с ума. Грубо ударяю ладонью по затылку и продолжаю ходить. Сжимаю, разжимаю пальцы и не
останавливаюсь, пусть комната кружится и качается из стороны в сторону.
Наплевать. Наплевать. Я не убивал Эбигейл. Меня заставили. Я не хотел этого.
Еще один удар по виску, и вновь боль вспыхивает где-то внутри, где-то в груди, хотя
вспыхнуть, черт возьми, должна голова, лицо, затылок, что угодно, но только не ребра.
- Нет, – рявкаю я, встряхнув волосами, – у меня не было выбора, не было.
Конечно, был. Я должен был прострелить себе голову, прежде чем перевел браунинг в
сторону Эбигейл Роттер. Я должен был стрелять не в воздух, надеясь, что патроны вдруг
закончатся, а себе в голову. Должен был. Должен был.
Хлопаю ладонями по ушам, будто бы обезумивший, а затем выпрямляюсь и шмыгаю носом.
Почему я вообще уверен, что Эбигейл умерла? Вдруг это трюк. Ловушка. Обман. Я ведь не видел
ее тела.
- Не видел.
Я ведь даже не подошел к ней.
- Не подошел.
Киваю сам себе и сглатываю ядовитую желчь, обжигающую горло. Конечно! Я здесь сижу и
зря трачу время, а ребята, наверняка, отвезли Эби домой, где ей помогла Норин; не знаю, что со
мной. Я потерял окончательно способность трезво мыслить, анализировать. Я отчетливо помню,
как Джейсон позвал меня. Просил остаться. Если бы я убил Эбигейл, он бы разодрал меня в
клочья, а не велел не сходить с места. Он хотел сказать, что я должен в руки себя взять, перестать
оглядывать поляну пустым взглядом. Он хотел сказать, что мне нужно помочь перетащить
Эбигейл в машину и отвезти ее к Монфор. Да, конечно. Хэйдан тоже мне ничего не сказал.
Морщусь и вспоминаю, как он придавливал руки к голове Эби. Он пытался остановить кровь!
Поэтому даже не обернулся. Он был занят, а я, вместо того, чтобы им помочь, сорвался с места и
кинулся в глубину леса. Я идиот. Я полный идиот, и я в очередной раз ударяю себя по голове
ладонями и стискиваю зубы. Если бы я убил Эби, мой телефон бы уже разрывался, Хэрри бы
меня нашел, отец не стал бы меня обнимать.
- Да. Конечно.
Не бывает так, чтобы ты совершил преступление, и все продолжили тебя защищать.
- Естественно.
Они бы меня возненавидели.
- Они бы меня бросили.
Я прохожусь ладонями по пылающим щекам, кидаюсь к кровати и беру скомканный свитер.
Натягиваю его. Ухожу. Бреду по коридору и слышу, как в гостиной работает ящик на всю
мощность. Мой отец сидит перед телевизором, но смотрит в другую сторону. Что с ним? Идет
бейсбол, а он плавает в мыслях. Странно. Дол держится за его плечи, молчит. Я не помню, чтобы
Долорес умела молчать. Ладно. Это их проблемы. Я тут не причем.
Проношусь по коридору, надеваю черное, теплое пальто, воротник которого хорошо
прикрывает взмокшую шею, и открываю дверь. Мне кажется, кто-то зовет меня по имени.
Я иду по вечерней Астерии, держа руки в карманах, оглядываясь по сторонам. Меня не
покидает ощущение, что за мной кто-то идет, что за мной следят. Люди смотрят, а я тру
пальцами лоб, уверенный, что на нем выжжено: убийца. Нервно повожу плечами. Бред, на лбу у
меня нет ничего, да, ничего. Взлохмачиваю волосы и колючим взглядом осматриваю полупустую
улицу, прохожих, кроны деревьев, похожие на растопыренные пальцы.
Мне навстречу бредут женщины, прищурив глаза, и я отворачиваюсь. Иду дальше, и
натыкаюсь на мужчин, притаившихся в тени одной из церквей. Они перестают говорить и
поворачивают на меня головы, застыв в молчании, застыв в ожидании. Проношусь мимо.
Что они на меня пялятся? Что им нужно? Я стискиваю зубы и вздрагиваю от скрипов и
шорохов, что слышатся за спиной. Я постоянно оборачиваюсь, но я ничего не вижу. Мне нечего
скрывать. Я не убивал Эбигейл, потому что она еще жива; пусть таращатся сколько им влезет, пусть сплетничают и обгладывают новости. Городок кретинов, городок психов, фанатиков, церквей, святош, лжи, двуличия. Городок падали. Я ненавидел это место, я так мечтал сбежать
отсюда. Но теперь я заперт. Заперт вместе с этим смрадом болтающих, как помело, домохозяек
и, страдающих от рака мозга, мужчин.
- Черт, – что я несу, это не я, это не мои слова, – черт возьми.
Прокатываюсь ладонью по губам и прибавляю скорость. Нужно скорее добраться до
коттеджа Монфор, иначе я сойду с ума. Окончательно потеряю над собой контроль.
Неожиданно вдалеке я замечаю плотный, смоляной столб дыма, который тянется над лесом
и над озером. Над тем местом, откуда я уносил ноги. Странно. Пожар? Зачем Хэрри и Джейсон
подожгли поляну? Бессмыслица. Не понимаю.
Я морщу лоб и, наконец, добегаю до дома Монфор-л’Амори. Холод стоит неистовый и
грубый, он пробирается не под одежду, а под кожу, заставляя все тело дрожать, будто от
лихорадки. Или только со мной так играют нервы? Только меня бросает из жара в озноб?
Я отталкиваю дверь и захожу в коттедж. Стремительно иду на кухню. Оттуда слышу голоса,
шум, и киваю: я правильно поступил, что вышел из дома. Делаю еще один шаг, и в следующее
мгновение из кухни выскакивает Хэйдан. Глаза у него огромные. Брат несется ко мне, вытянув
руки, будто собирается обнять, а я покачиваю головой.
- Потом.
- Стой.
- Эби там?
- Подожди, да остановись же ты! – Хэрри упирается ладонями в мои плечи и тяжело
выдыхает. – Давай поговорим сначала. Я хочу с тобой поговорить.
- Я пришел, чтобы увидеть Эбигейл.
- Мэтт. Слушай, я понятия не имею, что ты чувствуешь, но...
- Отойди. – Резко отталкиваю брата в сторону, но он тут же вновь возникает впереди и
преграждает мне проход на кухню, оперевшись руками по обе стороны стены.
- Тебе не нужно туда идти.
- Пропусти меня.
- Нет. Не пропущу.
Что? Недоуменно свожу брови и по-птичьи наклоняю голову. Он серьезно?
- Не нарывайся, Хэйдан. Я не хочу делать тебе больно. – Сжимаю в кулаки пальцы, и хруст
проносится по коридору, будто я раздробил кости.
Брат продолжает стоять на пороге, а я начинаю злиться, гляжу в одну сторону, потом в
другую и изо всех сил стараюсь совладать с пожаром, который подскакивает к горлу. Но я не
могу... Этот пожар поглощает меня... Поглощает, как много лет назад, когда я творил
невообразимые вещи, после смерти матери. Перевожу взгляд на брата и цежу:
- Дай мне пройти.
- Ты не хочешь этого видеть, ты не должен это видеть.
- Что там? Там Эби?
- Да.
- Тогда я хочу...
- Послушай, ты этого не делал. – Металлическим голосом рявкает Хэйдан и внезапно
подается вперед. Его пальцы впиваются в мои плечи пиявками. Я пытаюсь их сбросить, но не
получается. Впервые Хэрри дает мне отпор, одновременно со мной дергается в бок и на
мгновение становится сильным, старшим братом. – Тебя заставили нажать на курок, и Эби это
знала, она понимала, что ты не желал ее смерти.
Смерти. Я резко усмехаюсь и покачиваю головой. Нет. О чем он? Она ведь жива, они
должны были спасти ее, я видел, я помню. Шмыгаю носом и отрезаю:
- Отойди.
- Мэтт, ты не...
Надоело: хватаюсь за воротник его футболки и резким движением откидываю вглубь
коридора. Брат валится вниз, скатываясь по стене. А я решительно прохожу на кухню. Но, едва
моя нога переступает порог, я останавливаюсь. Примерзаю к месту, будто невидимая стена
появляется на моем пути, и я сталкиваюсь с ней всем телом. Не понимаю.
- То, что случилось – чудовищно, – сообщает Норин Монфор, сокращая между нами
дистанцию. Она замирает рядом, возможно, смотрит на меня с жалостью, а я взгляд на нее не
поднимаю. Смотрю перед собой. – Но ты не виноват. В этом доме тебя поймут.
Поймут. В этом доме. В этом доме понимают убийц? Преступников? Монстров?
Подхожу к столу, на котором лежит Эбигейл Роттер. И сипло втягиваю воздух. Нет.
Встряхиваю головой. Нет. Этого не может быть. Нет. Я видел. Я думал, что они спасли ее!
Затыкаю глотку эмоциям и застегиваю пуговицы на окровавленной жилетке Эбигейл. Мои
пальцы, дрожа и леденея, поправляют ворот ее свитера, стирают красные разводы со щек.
Эбигейл умерла. Я ее убил.
Что-то заставляет меня согнуться, но я стою прямо. Смотрю на белое лицо девочки и на
ало-черную дыру в ее голове, из которой, будто бы ошметки, торчат куски обожженной кожи.
Эту дыру я сделал. Когда выстрелил, не сумев побороть принуждение. Я виноват.
Они могут говорить, что угодно, и искать во мне хорошее. Объяснять произошедшее с
логической стороны и с не логической. Но я все равно буду виноват.
- Очень жаль, что так вышло, – говорит незнакомый женский голос, – мне жаль.
Пелена застилает глаза. Я упрямо смахиваю ее пальцами. Резко поворачиваю голову в
сторону человека, оказавшегося рядом, и щурюсь. Я не знаю, кто это. Отворачиваюсь.
- Я – Мойра. Мойра Парки.
До меня не сразу доходит смысл ее слов. Сначала я думаю: родственник, знакомая, а потом
внутри меня что-то пробуждается, вскипает! Со скрипом поворачиваю голову и уже ничего не
вижу перед собой. Ничего, темнота. Я лишь слышу свое рычание, чувствую, как у меня
подлетают руки, как разгорается лютая ненависть в груди. Впиваюсь в худощавые плечи
женщины пальцами и со всей дури припечатываю ее спиной к стеклянному шкафу.
- Мойра? – Переспрашиваю ядовитым голосом. – Судьба? Вы?
- Мэттью, стой! – Командует Джейсон, оттаскивая меня в сторону, но я не поддаюсь.
- Это вы сделали, это вы ее убили!
- Так было нужно, – поясняет Мойра, поджав губы, – мне очень жаль.
- Жаль? Вам жаль? Вы могли все изменить, могли исправить, это ведь вы... вы...
- Черт возьми, Мэтт, отпусти ее.
- Нет, ничего страшного. – Судьба поднимает ладонь и вновь смотрит на меня. Глаза у нее
голубые, чистые. Лицо миловидное. Но внутри кроется тварь, которая мучает людей, которая
разрушает их жизни, убивает их родных, заставляет их убивать друг друга. Я даже не могу
опустить руки, просто не могу! Я держу в своих пальцах сосредоточение зла. Все мы приходим к
тем или иным мыслям тогда, когда она внушит их нам, когда она напишет нашу историю. Так
почему я должен отступить? Почему должен позволить ей жить?
- Потому что ты не убийца, Мэттью Нортон, – отвечает Мойра Парки, вглядываясь в мою
душу, от которой ничего не осталось. Я топчусь на месте, а она кивает. – Я знаю.
- Ничего вы не знаете.
- Тебе больно. Но так было нужно.
- Кому было нужно? Черт возьми, кому была нужна смерть этой девочки?
- Смерть этой девочки – важный поворот, который просто обязан был случиться. Так вышло,
что я должна жертвовать многими, чтобы другие поняли свое предназначение.
Господи. Что за ересь, что за чушь? Я порывисто отпускаю Мойру и закидываю руки за
голову. Что она несет, о чем она вообще говорит. Зажмуриваюсь и слышу:
- Вы исцеляетесь тогда, когда болеете. Мне приходится делать больно.
- Вы сумасшедшая.
- Тебе трудно понять.
- О да. Мне трудно понять, когда умирает мать от рака! – Вспыляю я, ткнув в Судьбу
пальцем, и щурюсь. – Мне трудно понять, когда брат отдает жизнь за подругу, когда люди
встречаются, чтобы уничтожить друг друга. Мне трудно понять, когда умирает ребенок, и, когда
его не старость уносит и не болезнь. А убивает человек, которому она доверяла! Да, Мойра, –
восклицаю я, – мне трудно, мне невероятно трудно это понять.
- Ты злишься.
- Я злюсь.
- Но ты знал, на что идешь. Ариадна – не простая девушка.
- Не произносите ее имени. Ариадна умерла.
- Мэтт, – растерянно шепчет Хэйдан, подойдя ко мне, – что ты...
- Ари нет. Мы пытались спасти чудовище, которое не хочет, чтобы его спасали.
- Не говори так.
- Я буду так говорить. И вы все знаете, что я прав.
- Ты с самого начала верил, что Ариадна изменится. – Говорит Мойра.
- Я ошибался.
- Ты думал, что она сама справится. Но ей нужны близкие. Всегда были нужны.