На следующий день я явился к Чезаре с твердым намерением попросить отпустить меня, однако он не дал мне и рта раскрыть. Он сидел за столом в кардинальской мантии и писал, но едва заслышав мои шаги, поднял голову и улыбнулся.
- Андреа, у меня есть для тебя еще одно поручение.
- Я снова должен отнести письмо монне Лукреции?
Он прищурился и пристально посмотрел на меня.
- Должно быть, ты решил, что я каждое утро пишу ей письма? Нет, мой мальчик. Сегодня тебе предстоит сообщить кардиналу Зено, что его святейшество просит его внести в казну пять тысяч дукатов.
- Пять тысяч? - растерянно пробормотал я. - Но это же немыслимые деньги!
- Для тебя - возможно, но не для него.
- Почему он должен послушать меня?
- Не тебя, разумеется, не будь таким наивным. Я дам тебе письмо, которое ты должен передать ему. Дождись, когда он прочитает его, а потом постарайся проследить, как он отреагирует.
Он вложил мне в руки точно такой же сложенный лист бумаги, как накануне, с той же печатью, на которой был изображен бык, и положил ладони мне на плечи.
- У тебя достойный вид, Андреа. Ты мне подходишь для выполнения моих маленьких заданий.
- У вас есть гораздо более верные люди для особых заданий, - выдавил я. - Скажем, Никколо...
Он весело посмотрел на меня.
- Никколо - только лакей, у него другие обязанности. Разумеется, есть еще псы вроде Микелотто, но у них слишком свирепый вид, люди их попросту боятся. А ты просто идеален, мой дорогой Андреа.
Я смутился. Его рука скользнула по моей груди, а потом в мою ладонь лег еще один дукат.
- Ступай, тебе будет несложно выполнить все, о чем я прошу.
Кардинал Зено, живший во дворце Санта Мария в Портико, оказался полноватым мужчиной средних лет, с отечным лицом и невыразительными бесцветными глазами. Пока он читал письмо Чезаре, я разглядывал его тонзуру, скорее плешь в окружении седоватого венчика волос, и рассеянно думал, что мой хозяин тонзуры не носит, несмотря на свой высокий церковный сан.
Наконец кардинал поднял голову и посмотрел на меня. В его глазах я прочел плохо скрытую панику и бессильную злость.
- Чего ты ждешь? - раздраженно спросил он, шагнув ко мне. - Твой господин поручил тебе дождаться ответа?
Я молча покачал головой.
- Хорошо. Тогда убирайся отсюда.
Быстро откланявшись, я вышел на улицу и направился обратно к Чезаре. Оказалось, что его вызвал папа, так что почти до вечера мы коротали время с Никколо за разговорами и игрой в кости. Кардинал вернулся поздно, принял ванну и сказал Никколо, что никого не желает видеть, затем позвал меня и велел отчитаться о том, как кардинал Зено принял его послание.
- Он разозлился, - сказал я.
- Еще бы. Надеюсь, теперь эта старая крыса поймет, что перечить папе опасно.
- А что он сделал? - осторожно спросил я.
- Он голосовал против увеличения налога на романских викариев, - пожал плечами Чезаре. - Раз уж ему так жаль их, пускай платит из своего кармана.
- Но... это несправедливо.
Он снял камзол и рубашку и откинул покрывало с кровати.
- На свете очень много несправедливых вещей, Андреа, - сказал он, сбросил с ног туфли и с наслаждением растянулся на постели. - Тебе предстоит понять это, если ты еще не понял. Ну, например, твой отец и братья работают в кузнице дни напролет, а все же на завтрак вы едите простую поленту да вареные овощи. А такие люди, как Зено, лишь пользуются своими титулами и бенефициями, которые достались им путем интриг и лести, и не знают, что такое работа, однако едят изысканные кушанья и пьют дорогие вина... Кстати, не хочешь ли еще вина?
Я решительно помотал головой.
- Скажите, монсеньор, что будет с кардиналом Зено, если он откажется платить?
- Ну... Пока я только предупредил его. Мы можем уладить наше маленькое недоразумение, не доводя дело до печального исхода.
Мои глаза округлились.
- Вы хотите сказать, что...
- Понимаешь, с людьми иногда случаются неприятности. Ну, скажем, нападение грабителей, падение с лошади, да мало ли что, хоть несварение желудка.
Я похолодел, и он медленно улыбнулся, заметив мой ошарашенный вид.
- Вижу, я напугал тебя. Ладно, забудь об этом. Кардинал Зено - умный человек, с ним не случится ничего плохого. Ну, подойди сюда.
Я несмело приблизился, и он приглашающим жестом откинул покрывало.
- Приляг со мной... или ты боишься?
- Боюсь, - честно признался я. - Вы внушаете мне страх, монсеньор.
- Неужели? Я вижу, у тебя что-то на уме. Выкладывай.
Заколебавшись, я присел на край постели.
- Монсеньор, я служу вам совсем недолго, но мне кажется, что такая служба не для меня. Простите меня, если я говорю что-то не так, но вы мне нравитесь, хотя в глазах Бога вы, должно быть, человек не святой.
- Это уж точно, - с улыбкой заметил он.
- Я благодарен вам за то, что вы делаете для меня, но поверьте, я не могу... Вчера вечером я слышал, как вы разговаривали с госпожой Лукрецией, и...
Он слегка приподнял брови.
- Тебе нравится подслушивать?
- Нет, я случайно услышал ваш разговор. Она - ваша сестра, правда?
- Тебе нравится Лукреция?
- Она прекраснее любой девушки в Риме! Но она - ваша сестра.
Он тихо засмеялся, взял меня за руку и заставил лечь рядом с собой.
- Что ты хочешь услышать, Андреа? Мое раскаяние? Но я не раскаиваюсь, потому что люблю Лукрецию, а она любит меня. В этом нет лжи, позора или мерзости. Я не насиловал свою сестру, все случилось само собой, и ближе ее у меня никого нет. Когда-нибудь ты, может быть, поймешь...
- Нет, я... монсеньор...
Он вдруг наклонился ко мне, глядя прямо в глаза, и я почувствовал, что слабею.
- Ты не знаешь, что такое любовь, Андреа? - спросил он жарким шепотом, и его пальцы скользнули за ворот моей рубашки. - Знаешь ли ты, что значит томиться в ожидании и сгорать от страсти? Каково это - ощущать, когда твои губы касаются других губ, когда тебя ласкают руки любимого человека?
Я замер, не в силах сопротивляться, чувствуя силу его рук, гладивших мою грудь.
- Хочешь, я приоткрою тебе эту тайну? Понравится - прими это сейчас, нет - когда-нибудь позже ты все равно узнаешь...
- Я не уверен...
Его ладонь властно накрыла низ моего живота, и я вскрикнул. Он улыбнулся.
- Хорошо, не будем спешить. Разденься, так нам будет удобнее.
- Монсеньор...
Он снял с меня рубашку, потянул книзу штаны, затем восхищенно посмотрел на мое обнаженное тело.
- Ты прекрасен, мой мальчик. - Раздевшись сам, он встал передо мной на колени, и я невольно залюбовался его мускулистым, сильным торсом. Мой взгляд скользнул ниже, и Чезаре, проследив его, мягко усмехнулся, а потом лег на меня сверху, прижимаясь ко мне грудью и животом. Ощущение его теплой гладкой кожи было приятным и заставило меня почувствовать легкое головокружение. Его мужская плоть твердо упиралась в низ моего живота, и я застонал, когда она коснулась моей собственной. Я вспомнил, как когда-то боролся с Джанни, и он навалился на меня всем телом, - тогда это было совсем иначе, в прикосновениях Джанни не было никакого тайного смысла, который я ощущал теперь с Чезаре, мы просто боролись, как все мальчишки...
- Что ты чувствуешь? - спросил он, учащенно дыша.
- Это... так странно.
Он склонился надо мной и стал целовать мое лицо - с медленной, осторожной нежностью, которой я не ожидал от него, а потом его губы прижались к моим губам, и его язык оказался у меня во рту. Его руки гладили мое тело, и я сдался. Мы целовались, и я позволял ему все, что он хотел делать со мной.
- Ласкай меня, ну же, смелее... - прошептал он, и я стал поглаживать его плечи и грудь, еще не в силах побороть смущение и стыд.
Он скользнул ниже, и когда его губы сомкнулись на моем члене, я застонал от чувственного удовольствия, доставляемого его прикосновениями.
- Ты просто чудо, - выдохнул он, стиснув мои бедра.
- Пожалуйста, не надо, - пролепетал я, закрыв глаза, но мои руки сами легли на его плечи, заставляя его продолжать. То, что он делал, сводило меня с ума, моя поясница словно налилась свинцом, я готов был кричать от сладостных ощущений, которые он дарил мне. Он ласкал меня все быстрее, ртом и руками доводя до экстаза; я извивался в его объятиях, вцепившись в его плечи, как в спасительный камень в уносившем меня бурном потоке. Наслаждение вскипало во мне мощными волнами, пока не переполнило до краев, и тогда хлынуло вовне, исторгнув у меня дикий восторженный стон, заставив забиться в отчаянной самозабвенной судороге.
Открыв глаза, я увидел перед собой сияющее лицо Чезаре. Склонившись ко мне, он стал целовать меня, и на его губах был вкус греха.
- Я нравлюсь тебе? - требовательно спросил он, и я кивнул, глубоко дыша.
- Я и представить себе не мог...
Он тихо рассмеялся.
- Ты много чего не мог себе представить, Андреа. Я готов заняться твоим обучением, если хочешь.
- Почему вы это делаете? - спросил я.
- Потому что ты красивый, ты мне нравишься, и я хочу сделать из тебя опытного любовника.
- Для себя?
- Для кого пожелаешь ты сам.
- А для госпожи Лукреции?
Он расхохотался и поцеловал меня в лоб.
- Может быть. - Взяв мою руку, он мягко, но настойчиво положил ее на свой член. - Приласкай меня, мой ангел.
Я обнял его крепкие бедра, нерешительно провел пальцами по шелковистой коже, и он прерывисто вздохнул. Мне вдруг отчаянно захотелось довести его до самого конца, посмотреть, как он замрет в моих объятиях, сотрясаемый страстью, ощутить на губах вкус его наслаждения.
- Давай же, Андреа...
Он сам направлял меня, показывая, как доставить ему большее удовольствие, и вскоре я заставил его стонать и нетерпеливо подаваться бедрами мне навстречу.
- Да, вот так... Еще, еще... О, боже...
Мои губы и язык все быстрее скользили по напрягшемуся горячему стержню, задерживаясь у упругой гладкой головки, а потом я услышал его протяжный сдавленный вскрик, и мне в горло брызнуло семя. Я судорожно вцепился в Чезаре, едва не задохнувшись, отпрянул, и остро пахнущая влага оросила мое лицо и руки.
Он притянул меня к себе и стал целовать, повторяя ласковые слова и говоря, что я доставил ему истинное наслаждение. Мне хотелось бы повторить это снова... Я был обязан Чезаре многим, но только сейчас полностью осознал свое отношение к нему. Разумеется, это было больше, чем простая признательность. Он действительно нравился мне и прежде, но теперь все изменилось. То, что произошло между нами, выходило за рамки моих представлений об отношениях между мужчинами. Когда я чувствовал прикосновения его пальцев и губ, мне хотелось стонать от восторга, отдаваться и принадлежать ему без остатка. Это было неправильно, невероятно... но бороться с этим я был не в состоянии.
- Скажи, что ты чувствовал? - потребовал он, глядя мне в глаза.
- Мне было хорошо... Вы как будто разбудили меня... что-то во мне, о чем я никогда не знал.
Его взгляд потеплел, он погладил мою щеку.
- Ты так прекрасен и невинен. Мне хочется большего, но я знаю, что не должен... Ты останешься со мной?
Вместо ответа я несмело обнял его. Он счастливо улыбнулся и закрыл глаза, а через минуту уже спал, и его сердце ровно билось под моей рукой, лежащей у него груди.
Моя жизнь стала еще более необычной. Служа самому молодому и экстравагантному кардиналу в Риме, я стремился во всем угождать своему господину и выполнял все его распоряжения точно и быстро, чтобы заслужить его похвалу. Лишь немногие, в том числе Никколо, догадывались о моих тайных отношениях с Чезаре Борджиа; для прочих я был всего лишь мальчиком-посыльным, доставлявшим личные письма кардинала. Никколо ничего не говорил мне, лишь однажды спросил, буду ли я ночевать с монсеньором или пойду спать к себе. Лицо его при этом оставалось бесстрастным, в голосе не было насмешки или презрения, и я решил, что каковы бы ни были мои секреты, он сохранит их. Впрочем, мне не часто доводилось спать с хозяином в одной постели: порой он уходил на всю ночь или приглашал к себе друзей, а иногда его навещала монна Лукреция, и эти ночи были для меня поистине невыносимы. Лежа в собственной постели, я мучился от ревности, представляя себе, как Чезаре занимается любовью со своей сестрой, как он шепчет ей слова, которых мне самому никогда от него не услышать. Я ревновал их обоих, потому что Лукреция была для меня недосягаема, но я хотел ее больше, чем любую другую женщину на земле.
Я узнал о ней все, что только мог. Она была замужем за богатым аристократом, правителем Пезаро, наследником миланских синьоров Сфорца. Говорили, что мужа она не любила, потому что он был ленив и глуп, а их брак был лишь политическим союзом в интересах святой Церкви. Ее единственное счастье состояло во встречах с братьями и отцом, которых она любила без памяти. Я не знал, делит ли она ложе с другими своими братьями, но Чезаре был ее самым пылким любовником, это мне было известно наверняка. Когда я приносил ей послания от своего хозяина, ее синие глаза вспыхивали самой искренней радостью и любовью. Можно было подумать, что часть ее чувств к Чезаре перешла и на меня: она всегда интересовалась, как я поживаю, угощала меня засахаренными фруктами и орехами, шутила со мной и постоянно расспрашивала о брате. Она была такая милая и живая, что я неизменно бывал очарован ею и нес околесицу, едва не забывая почтительно обращаться к властительнице моих грез "ваше сиятельство".
Постепенно я учился наблюдать, сначала - по настоянию кардинала, затем - сам, просто из интереса. Часто Чезаре спрашивал меня, что лежало на столе в приемной у какого-нибудь вельможи, или сколько человек присутствовало при передаче письма, или просил до мельчайших подробностей запомнить, как была одета та или иная дама. Мне это напоминало игру, а поскольку я хотел любой ценой угодить монсеньору, то стал пытаться запоминать вообще все, что только видел вокруг; порой вопросы Чезаре были совершенно неожиданными, но постепенно мое внимание стало более цепким, и я почти всегда мог вспомнить любые детали. Кардинал со смехом говорил, что у меня хорошая память, и что он ни разу не пожалел, что взял меня для выполнения особых поручений.
В свободные дни я время от времени отправлялся в город. Несмотря на свою сытую жизнь, меня тянуло домой, повидаться с матерью и сестрами, увидеть отца, поболтать с Джанни. Однажды я издали видел Беатрису, ходившую по рынку с корзиной для покупок. Мне стоило большого труда не броситься немедленно к ней и не обнять. Выглядела она как обычно, словно мы расстались только вчера. Стараясь не попасться сестре на глаза, я проводил ее почти до самого дома, издали следуя за ней, а потом увидел, как из калитки выходит Марко, чтобы взять у нее корзину, и повернул назад - все-таки мне до сих пор было тяжело видеть своего брата.
В тот вечер, лежа в постели с Чезаре, я признался ему, что не могу ни вернуться домой, ни совсем выкинуть родных из головы.
- Останься со мной, мой ангел, - сказал он, целуя меня. - Твое место не с ними. Я должен вознаградить их - ведь они дали мне тебя. Завтра ты отнесешь им сотню дукатов и подбросишь деньги так, чтобы они тебя не увидели. - Я хотел спорить, но он прижал палец к моим губам. - Считай, что это еще одно задание.
- Я...
- Не возражай. Ты снова скажешь, что слишком неловок. Учись, Андреа, потому что жизнь заставит тебя быть незаметным, ловким и наблюдательным. Ты ведь хочешь, чтобы я был доволен тобой?
- О да, мой дорогой господин. - Я потянулся к нему и стал ласкать, заставив его вздохнуть от удовольствия.