Вытерлась, надела белоснежную рубашку Жана, огромную — под стать её владельцу. Рукава были слишком длинные, и их пришлось закатать. Застегнула пуговицы почти до верха и вышла в зал. Какой бы ни была длинной рубашка, а всё равно хотелось натянуть её пониже. Но выбора не было. Перед дверью стояли мягкие войлочные тапочки — слишком большие для меня, но, на удивление, новые! И тёплые. Последнее было важнее. В столовой никого не было, и я побрела дальше.
Жаник сидел возле камина, в кресле, расслабленно откинувшись на его спинку головой, разметав по плечам тёмные волнистые волосы, и из–под полуопущенных ресниц наблюдал за огнём. За окном тихо падал снежок, ясно светило солнышко, заполняя комнату уютным утренним светом. Между диваном и камином стоял небольшой столик из тёмного дерева, на котором были две чашки дымящегося кофе, нарезанное мясо на тарелочке и несколько аппетитных булочек двух видов. Это было так трогательно!..
Завтрак для меня… Да ещё и от него! Меня охватило щемящее чувство нежности и благодарности за заботу. Конечно, воспоминания о вчерашнем дне были смутными, но я была уверена — он вряд ли сделал что–то, заслуживающее недоверия. Я тихонечко подошла сзади и положила руки ему на плечи, несмело массируя их. Он шевельнулся, располагаясь так, чтобы мне было удобнее достать. Это прибавило мне смелости. Такие тугие мышцы, горячая кожа… Он тихо застонал от удовольствия.
Было в этом что–то новое, неизведанное — делать массаж мужчине по собственной воле. И, что самое ужасное, — похоже, это приятно не только ему!.. Мне всегда нравились его волосы. Сейчас они немного мешали и щекотали предплечья. Я переместила ладони на его гриву, собирая объёмный хвост. Волосы были ещё немного влажные, и вились больше, чем обычно, — это красиво смотрелось. Я снова их распустила, провела ладонью по всей длине, любуясь ими. Он поймал меня за руку и мягко потянул, усаживая на колени спиной к себе. Его руки щекотно скользнули по плечам, спускаясь к запястьям. Он чуть сжал мои пальчики, а затем, не отпуская их, обнял меня нашими руками. А на шее я почувствовала его горячее дыхание, лёгкие касания губ и чувственный поцелуй в какую–то слишком чувствительную область шеи…
Замерев, я прислушивалась к ощущениям. Ни о чём противоестественном они мне не поведали. Скорее наоборот, это было приятно! А ещё на затылке стало горячо от его дыхания — он зарылся носом в мои волосы, нежно гладя им затылок. По телу прошли мурашки… Мммм!.. Я прикрыла глаза, нежась в этих ощущениях. Но тут меня слегка запрокинули, развернув боком, и неожиданно поцеловали уже в губы… И вот в такой момент вредный желудок решил снова громко напомнить о себе!..
Он оторвался от моих губ, целомудренно приложившись к ним напоследок, и посмотрел в глаза.
— Кати, я буду последним эгоистом, если ты сейчас же не поешь!..
Я обиженно покосилась на еду, как на врага. У него на коленях, в кольце сильных рук, было уютно и тепло, и покидать насиженное место совершенно не хотелось! А ещё мне всё больше нравилось целоваться, и отвлекаться от этого занятия на еду казалось странным. Булочки–Жаник–булочки–Жан — переводила я обиженный взгляд с одного на другое. Выбор был очевиден!
Жан тихо рассмеялся, отстраняясь от моего поцелуя и вызывая невольную ответную улыбку. Всё ещё улыбаясь, я упрямо посмотрела в серо–голубые глаза, скользнув взглядом к губам.
— Любимая, тебя насильно кормить?! Я не знаю, какие ты любишь на завтрак булочки. Поэтому одни — с черничным вареньем, а другие — к мясу. Надеюсь, кофе ещё приличной температуры, хотя за такие ласки с твоей стороны я готов разогревать его хоть всё утро…
Пришлось слезать с коленей и перебираться на диван. Кофе оказался вкусным, мягким и с лёгкой шоколадной ноткой. А булочки… Мммм!.. Свежие, с тонкой хрустящей корочкой и нежнейшим черничным вареньем внутри! Уплетала уже четвертую, и пришло вдруг озарение, что он, наверное, ещё не завтракал, а на тарелке со сладким остались всего две… Я смущённо покосилась на Жана. Он с каким–то тихим упоением наблюдал, как я ем, словно это было что–то фантастическое! Ну, фантастическим в данный момент был только притупившийся голод.
— Прости, я так всё сама слопаю… Почему ты не ешь?
— Просто наслаждаюсь твоим обществом. Мне не хватало тебя все эти месяцы.
— Моё общество не самое высококультурное, как выяснилось. Так что не уверена, что был повод скучать.
Я сцапала булочку, подсела поближе к гипнотизирующему меня брюнету и поднесла к его восхищённо улыбающимся губам. Осторожно откусил, не сводя насмешливого взгляда. Я тоже очень скучала. И тоже наслаждалась его присутствием. Но сказать об этом, как и другие нежные слова — не получалось. Поэтому я выражала себя, как могла. Он аккуратно взял из моих пальцев последний кусочек зубами. Отпил из своей чашки остывший кофе, поморщившись.
— Давай новый сварю! — я подскочила, чтобы направиться на кухню, но меня поймали за руку.
— Не уходи. Побудь рядом. Я переживу и холодный кофе, и сладкие булочки!
Мелькнула догадка, и я смутилась.
— Ты не любишь сладкую сдобу?
— Терпеть не могу. Но только если она не из твоих рук.
— Так я ведь тебе в дорогу тогда… — щёки стремительно наливались румянцем.
Он пересел ко мне на диван, стискивая, целуя лицо и губы.
— Мне было приятно, Кати. На привалах это были самые сладкие воспоминания о тебе. Кроме того, это было действительно вкусно!
В душе потеплело от его слов. Я расслабилась в его объятиях, впитывая его тепло.
— Жаник, расскажи, что было вчера. Я помню обрывками, и мало что понимаю.
Помолчал немного, что–то обдумывая. И заговорил:
— Мы вчера немного пообщались в узком мужском кругу. Выпили. А потом наш общий хороший друг внезапно рассвирепел, принял свою боевую ипостась и понёсся к порталу. По пути мы с Лунем узнали, что вас кто–то обижает. Дверь в твою комнату оказалась закрыта, но это не стало проблемой…
— Я что–то помню такое…
— А как в своей боевой ипостаси Кирмегетта по комнате гоняла, помнишь? Он так и не сказал, за что. Хотя Лео утверждает, что тебя надо из себя хорошенько вывести, чтобы ты воспламенилась.
— Он правду говорит. Я так и не смогла освоить обратный процесс. Могу сдерживать силу, пользоваться ею…
Я поджала губы. Потому что вспомнила, за что я так рассердилась на лессканского молодого короля.
— Он хотел… Он сначала Ранитиэль домогался, а потом, когда она сознание потеряла — меня! А для меня это хуже смерти! А как там Ранитиэль?..
— Вот оно что… — стиснул меня, с рычащим вздохом, о чём–то задумавшись. — С Ранитиэль всё в порядке. Лео хоть и пьян был, но лечить он может, по–моему, в любом состоянии… Она сегодня зайдёт. Вы подружились?
— Скорее, сроднились по несчастью, — я смущённо улыбнулась, опуская глаза. — А что было потом?
— Потом ты перестала гореть и потеряла сознание. Дальше — портал, и я попросил перенести нас сюда. Кирмегетт тот ещё… — он скрипнул зубами. — Из него и король–то не очень вышел. Его больше заботят личные удовольствия, чем судьба Лесскана. Карточные долги, выпивка, разгул месяцами напролёт. Вчерашняя история была последней каплей после того, как вскрылась история с Ранитиэль. Ему и так грозит ссылка или тюрьма с отлучением от рода. Не могу сказать, что не рад этому. Совет Лесскана не справляется со своими прямыми обязанностями. Отец хочет поменять преемника.
— На тебя?!
— Больше у него наследников нет.
— И ты согласишься?
— Если потребуется. Я знаю, что не это тебе обещал, когда звал замуж. Но отпустить я тебя уже не смогу. Официальная помолвка состоится во дворце Лесск, через неделю. Всё то же самое, что и в Весигаре. Только, надеюсь, в этот раз ты дашь положительный ответ, и — мне.
— Так быстро?
— Кати, родная, любимая, — это не шутки! Помолвка — это не только красивые слова и родовое колечко на пальце, это ещё и закон. За возлюбленных и любовниц, уведённых у любого члена королевской династии, полагается, максимум, разговор «меч на меч». А за невест и жён — тюрьма или ссылка.
— А если они сами разрывают помолвку? Не уходя ни к кому?
— Такое бывает редко. Но это уже личное дело каждой пары.
— Мне страшно, Жан. Для меня это большой шаг, — я задумчиво гладила его руку.
Колец он не носил, но я совершенно точно знала, что родовое кольцо Лесск существует в обоих вариантах — мужском и женском. И оба видела в книге.
— Ты вчера не опалила меня огнём, родная. А это означает одно, в любом случае, — свой выбор ты уже давно сделала. И ты можешь теперь хоть тысячу раз повторить, что ненавидишь меня, — я уже не поверю.
«Драккери выбирают один раз и на всю жизнь. Сердцем», — вспомнилось мне. Похоже, он об этом знал.
— Я ненавижу, когда тебя долго нет… — тихо прошептала я, пытаясь оправдаться.
— Почему?
— Потому что… Потому что ненавижу.
— А я надеялся, потому что любишь меня…
Сердце бухнулось в грудную клетку, словно застигнутое врасплох. В этом я даже себе не признавалась!
— Не дави на меня… Я с тобой — разве этого мало? — мне стало неловко. Выбралась из кольца его рук, отодвигаясь на другой конец дивана, подтягивая колени к подбородку. Рубашку пришлось натянуть на бедра пониже. И всё равно она была сильно выше колен! Он молчал, не двигаясь с места и наблюдая за мной. Неловкая пауза затягивалась.
— Ты была когда–нибудь в Лесскане? Погода хорошая, мы могли бы прогуляться.
— Не была. Только… — я выразительно окинула взглядом его белую рубашку на себе, подарив недоуменный взгляд.
— Заодно и по магазинам пройдёмся. А с одеждой что–нибудь придумаем.
Нервно глажу голени. Что теперь будет со мной? Наверху я видела только одну спальню. Где я буду жить?
Он неспешно встал и куда–то вышел, оставив меня наедине со своими мыслями. А за окном тихо падал снег, в камине потрескивал огонь, даря ощущение уюта. В душе странным образом сочетались волнение и нехватка чего–то непонятного. Слышу мягкие шаги — я всегда поражалась, насколько тихой и мягкой походкой может обладать человек с такими немаленькими габаритами!
В руках у него был тонкий плед, который он просто положил рядом со мной. От камина было тепло, и я давно согрелась, ещё сидя в объятиях сероглазого воина. Но от пледа отказываться не стала — я не привыкла сидеть дома почти раздетой рядом с мужчиной. Это навевало неприятные ассоциации. С пледом стало гораздо комфортнее. Но самое главное — он сел не рядом, а опять в своё кресло! Расстроилась неожиданно сама для себя… И так же пришло осознание, чего конкретно мне не хватает — его тепла рядом. Остро.
Мы внимательно смотрели друг на друга. Я — настороженно, растерянно, упрямо. Он — чуть улыбаясь, азартно, но с нежностью. А затем игриво наклонил голову вбок, не отрывая взгляда. Да он заигрывал со мной! Я улыбнулась, демонстративно отвернувшись к окну. Каких усилий мне стоило, чтобы не посмотреть на него! Но я держалась, всё ещё чувствуя его взгляд на себе. Падает снежок — крупными хлопьями уже, а за окном виднеются дома. Интересно, а какой он — Лесскан?.. Тихая усмешка в полной тишине, разрываемой только треском поленьев. Он пересел сам. Но только пересел, не предпринимая больше никаких дальнейших действий. Сидела и я. Такая странная игра выходила, — но мне это нравилось! Нравилось, что меня воспринимают как человека, а не как живую куклу, — на равных! Не унижая, заботясь, оберегая.
На своей шее я ощутила тёплое дуновение, чуть всколыхнувшее подсохшие пряди волос. Вздрогнула, замерла, цепляясь взглядом за оконный пейзаж. А сердце бьётся сильнее, чаще — тук–тук, тук–тук…
Одно из поленьев в камине треснуло слишком громко, и снова тишина. И снова — напряжённое молчание. Только сдерживаю улыбку.
Обречённый вздох позади, он не выдерживает и притягивает меня к себе. А я и не сопротивляюсь, наслаждаясь его касаниями, едва не мурлыча.
— Проиграл! — счастливо произнесла я, с удовольствием опять устраиваясь в его объятиях.
Жан нежно поцеловал изгиб шеи сзади, медленно проходя носом по затылку, двигаясь к ушку. И неожиданно нежно прикусил мочку.
— Проигрыши порой бывают приятными, Кати… Иногда стоит уступить, чтобы получить желаемое.
— Так приятно быть желаемой… — мне льстило, что он оказывает мне внимание. И было немного даже страшно, что всё может закончиться!
Но он понял это по–своему, скользнув к груди, накрывая её большой, горячей ладонью. Поверх пледа.
Сначала я ничего не почувствовала. Точнее, не почувствовала ничего хорошего. Только замерла, сглотнув. Но вот его рука скользнула под плед, мягко, неторопливо и осторожно продвигаясь к тому месту, которое только что покинула. Ощущения стали ярче, — как и паника!
Спокойно, Кати, спокойно… Если не больно — значит, не страшно. Я напряглась всем телом, как перед броском. Его поглаживания и лёгкие массирующие движения неожиданно оказались приятными, — что для меня–то было в новинку! Как вообще это может быть приятным?! Но оно было. Не настолько сильно, чтобы получить удовольствие, но и не отталкивало своей грубостью. Жан вообще не был груб — никогда. А подсознание шептало: «Беги, беги, беги!..». Как и всегда.
— Моя девочка, моя Кати… — шептал он на ушко, чувственно целуя шею, и скользнул рукой под расстёгнутую уже до живота рубашку.
Мир опять начал двоиться… Прошлое накатывало волнами неприязни, и только контрастирующая разница между тем, что и как со мной делали тогда и сейчас, не давала панике овладеть разумом окончательно. Слишком много эмоций, слишком много страха. Убрала его руки, отодвинулась, села, ощутив ступнями дощатый пол из–под пледа. Стыдно… и панически страшно!
— Кати. Посмотри на меня, — тихий низкий голос.
Сжалась. Стиснула ворот рубашки, закрываясь наглухо и упрямо глядя в пол. Дыхание сбито, тело била дрожь. Он терпеливо ждал. Десять секунд, двадцать. Затем встал, отодвинул столик вбок, расчищая таким образом пространство между мной и камином. Я вскочила, но убежать не успела. Поймал, усадил снова на диван, вставая на колени передо мной. Паника разбавилась удивлением. Зачем он это делает? А Жан, всё ещё держа мою руку в своей, нежно начал целовать каждый пальчик. Я удивлённо распахнула глаза и уставилась на него. Поцелуй, ещё поцелуй, ещё… Он нежно прикусил мизинец и принялся за тыльную сторону ладони. Я смотрела на это, как загипнотизированная, всё ещё не понимая — нравится мне это, или нет. Но вот ведь штука — к тому моменту, как он перешёл на запястье — я почти успокоилась! Он перевернул запястье внутренней стороной к себе, одарив очень чувственным поцелуем. И если раньше он вырисовывал на нём узоры пальцами, то теперь это делал языком и губами. Это было так необычно! Хотя нет — это было восхитительно!.. Жан раскрыл мою ладонь и таким же образом поцеловал самый центр. Я резко вдохнула от неожиданности и, кажется, забыла выдохнуть. Он что–то такое делал с моей рукой, от чего мысли в голове становились мутными, а идея о побеге померкла, хотя никуда не делась. Потёрся слегка щетинистой щекой о мою ладонь, прикрыв глаза. Такое красивое и вдохновенное лицо, столько нежности и просьбы во взгляде…
Я слегка прикусила губу, решаясь. И протянула к нему вторую руку — мне захотелось коснуться его смолянистых длинных волос. Пропустила между пальцами вьющиеся волны. Коснулась смуглой щеки, поймав его взгляд. Наклонилась к его лицу, переместив ладони на его мускулистую шею. Он ждал. Робкое касание губами его губ. Никакой реакции! Из упрямства решила повторить ещё раз, но уже не так поверхностно, стараясь, как успела научиться… И опять ничего!
Обиженно отстранилась, поджав губы и глядя в его глаза. И уже хотела было оттолкнуть, когда он резко и настойчиво притянул меня к себе, обжигая неистовым поцелуем, проникая языком в рот. Я пискнула, но тут же расслабилась, закрыв глаза, и отдалась во власть ощущениям. Такой страстный сначала поцелуй становился всё нежнее, а мой несчастный разум, кажется, капитулировал. Тело стало словно воздушным, расслабленным, и ощущение падения в бездну всё усиливались. Так приятно мне ещё никогда не было!.. Словно это слияние было не только физическим, но и духовным. Потому что в груди разливалось тепло, распространяясь искорками по всему телу. А источник этого тепла делал сейчас всё, чтобы это не заканчивалось.