— Господи, благослови! — тихо, неожиданно для себя, сказал Виктор за спиной у Ноя и неумело перекрестился.
Так он ступил на едва приметную тропинку. Ной словно язык проглотил — ни на один вопрос Виктора не ответил.
Пока тропинка поднималась в гору — все силы уходили на подъем. Потом ступили на относительно горизонтальную поверхность, и Виктор запел. «Взвейтесь кострами» спел, потом попурри из других пионерских песен… Ной не обращал внимания. Когда он остановился, Ной сразу это почувствовал и обернулся.
— Ты что, братик? Хоть бы поинтересовался — может, я уже сдох, — сказал Виктор и, мокрый от пота, повалился в высокую траву.
— Лежать нельзя. Пойдем, осталось немного, — ответил Ной.
— Сколько? Мы уже два часа топаем.
— Хорошо, — согласился Ной. — Помолимся.
— Только без меня!
— Ты должен меня слушаться, — спокойно сказал Ной.
— У нас свобода совести, — встал напротив него Виктор. — И потом… Я к тебе не нанимался.
— Ты пришел к Богу, а не ко мне — будешь служить Богу, а не мне. Ты должен служить ему со страхом и трепетом, — металлическим голосом произнес Ной.
— Я никому ничего не должен, — решительно заявил Виктор. — Я ухожу, потому что ты мне надоел. Ищи дураков в другом месте. Адью! — Он сделал шаг назад по тропинке.
— Эй, брат! — услышал он за спиной и обернулся.
Удар носком ботинка пришелся ему прямо в солнечное сплетение. Виктор вскрикнул и повалился в траву.
III
Когда Виктор открыл глаза, декорация сменилась. Так уже было… когда-то… Малейшее шевеление приносило страшную боль в животе. Он застонал. На стон подошел парень в тренировочном костюме с дырками на коленях.
— Прости, брат, за чужой грех. Удар был предназначен другому, но злая воля направила его на тебя, Мы преклоняемся перед тобой, брат. Мы сделаем все, чтобы ты стал здоров. — Парень поклонился и ушел.
— Не уходи, — захрипел Виктор, попробовал повернуться и от боли снова потерял сознание. Но постепенно боль из живота ушла, а внутри чувствовалось приятное тепло и успокаивало, и убаюкивало.
Когда Виктор открыл глаза, то увидел, что какая-то женщина склонилась над ним и водила руками над его животом. Виктор никогда не пробовал подобное лечение, но тут пришлось признать, что оно действенно.
Потом женщина, плавно раскачивая руками, обошла вокруг топчана, на котором лежал Виктор. Остановившись, посмотрела на него внимательно — и снова обошла. Она видела его прекрасно — лежащего и только что вернувшегося из небытия. Он же не мог видеть ничего, кроме ее рук: она была одета в светлые одежды, а лицо закрывало подобие чадры с прорезями для глаз. Одежды от легкого ветерка развевались, и это умиротворяло…
Действо закончилось тем, что она кругообразными поворотами кистей перед его глазами просто заворожила Виктора, потом отступила на несколько шагов, взглянула на него последний раз и стала удаляться.
Она ушла, избавив его от боли, а в память своего посещения оставила в душе Виктора смешанное чувство вины и благодарности, которое ослабило его волю. Теперь он готов благодарить каждого и перед каждым чувствовать свою вину. В чем эта вина заключалась — понять было невозможно, но если бы кто-то назвал ее — Виктор признал бы. На него можно было сейчас свалить все беды мира… Что сделала эта женщина? Каким образом вызвала она в нем это чувство покорности? Оно не в его характере, но в этом чувстве сейчас — спасение. Так думал Виктор.
Фея прилетала к нему — фея, а не женщина, — похожая, как показалось Виктору, на Ольгу. Почему так — он не знал.
— Брат, — услышал он, — теперь ты можешь встать. Пойдем, я покажу тебе наше обиталище, — говорил парень в спортивном костюме и, сам не ведая того, усугубил настроение Виктора. — Мы живем совсем близко от Бога. Он собрал здесь нас, грешных, чтобы мы смогли покаяться на его глазах. Он дал нам последнюю возможность, брат Вол…
— Я не вол… — удивился Виктор.
— Мы дали тебе это имя, брат. — Парень стал отходить от топчана, на котором покоился Виктор. И он, покорный и благодарный, пошел вслед за ним.
— Почему такое имя? Я ведь по гороскопу не Вол.
— Мы не пользуемся гороскопами. В Библии запрещено гадать. Мы живем по Библии, по десяти заповедям Моисея, который получил их от Бога на горе Хиров. И мы живем на горе Вирох.
— Разве мы находимся на горе?
— Вернее сказать, на плоскогорье. Выше нас только Бог.
— Все-таки скажи: почему вы дали мне такое имя?..
— Вол — чистое животное по закону Моисея. Сильное и выносливое, ценное животное при земледельческих трудах. На нем возили тяжести, он помогал молотить хлеб — главную нашу еду. Насущный хлеб… Волы, как чистые, употреблялись для жертвоприношений и составляли богатство древних патриархов. Во время земледельческих трудов волов хорошо кормили. Закон Моисеев говорит: «Не заграждай уста волу молотящему». Еще пророк Исайя заметил, как верны волы хозяину своему: «Вол знает владетеля своего».
— Да… — согласился Виктор. — Только… Только… как бы это сказать… Говорят ведь: пашет, как вол. Я не хочу так вкалывать.
Некоторое время они шли молча, потом парень сказал внятно:
— Волы всегда служили символом сильного противника или соперника. Может, это тебя успокоит?
— Ладно, — согласился Виктор. — Мне нравится вол. Пусть… Скажи, как тебя зовут?
— Ной, — ответил парень.
— Как — Ной? И тот… тоже был Ной.
— Теперь у него другое имя — он лишился имени Ноя.
— Но почему?
— Потому что, как свидетельствует Библия, «Ной обрел благодать пред очами Господа, он был человек праведный и непорочный в роде своем и ходил пред Богом». Разве может человек, который чуть не убил другого, носить имя праведника?
— Не знаю, — пожал плечами Виктор.
— Здесь у нас, совсем близко от Бога, такого не бывает. Человек носит то имя, которое он заслуживает.
— Значит, ты заслужил имя Ной? У вас много Ноев?
— У нас один Ной, — значительно сказал Ной. — И этот костюм переходит от одного к другому.
Виктор окинул взглядом залатанный и дырявый трикотажный костюм и понял, что именно такой костюм должен носить праведник. И вообще все на земле должно быть устроено так, как говорит Ной. Виктор еще ничего не знал о лагере, но уже чувствовал, что здесь он наконец найдет истинное успокоение. Он пожалел лишь об одном: что сразу не взял сюда Веронику.
— Значит, ты теперь самый главный праведник? — уважительно спросил Виктор у Ноя и посмотрел на него совсем по-другому — как на героя.
— Если ношу это имя — значит, так оно и есть. «Всех же дней Ноевых было 950 лет, и он умер», — нараспев цитировал Ной.
— Неужели так было?
— Это и есть так. Всегда — ныне и присно и во веки веков, аминь. «Ему было 500 лет, и родил Ной трех сынов: Сима, Хама и Иафета». Ной всегда рождает Сима, Хама и Иафета и всегда переживает потоп. Скоро снова будет всемирный потоп, но те, кто взойдет в ковчег Ноя, спасутся, не сомневаясь, — с восторгом говорил Ной. Его восторг передавался и слушателю.
— Я хочу спастись с тобой, Ной! Ты так много знаешь — я чувствую… Знаешь то, о чем я понятия не имею.
— Да, я знаю всю Библию наизусть, весь Ветхий завет, — уточнил Ной.
— А я, сколько ни пытался, ничего там не понял. Сколько раз брался… И Евангелие…
— Евангелие — это позднейшая вставка. Библия не нуждается в дополнениях. В Ветхом завете все сказано, — категорически заявил Ной. — Ты будешь ходить на наши занятия — сам все поймешь. Я не сомневаюсь, что ты спасешься. Ты все правильно понимаешь.
— А вот крест?.. Вы носите крест? — спросил Виктор и пощупал у себя на груди. — Где же мой крест? Когда я ехал на машине, крест был на мне, — испугался он.
Тут Виктор понял, что после удара первого, неудачливого Ноя до появления женщины-феи прошло достаточно времени — может быть, несколько дней. И его лечила не только женщина… «Ну и что же? Хорошо, что вылечили», — умиротворенно подумал он.
— Зачем тебе крест, брат Вол, если мы живем под покровительством Бога? — спросил Ной. — Ты видишь, что у нас никто не носит креста, потому что Моисей ничего не говорил про то, что нужно его носить. Мы не носим талисманов, потому что нам нечего бояться. Над нами Бог. Талисманы носят люди там, на земле.
— А мне говорили по-другому…
— Кто? — спросил Ной.
— Не помню…
Виктор шел вслед за Ноем и слушал, как первоклассник выпускника. Действительно, ничего подобного он не знал, не чувствовал. Душа жаждала каких-то новых знаний, ощущений, ведь она — жительница вечности. Наверно, только здесь, под небесами, на горе, становится явным присутствие Божие — на земле это как-то слабо ощущается, если ощущается вообще…
Они уже несколько раз прошли вокруг забора — от ворот до ворот. Но спроси сейчас Виктора — из чего этот забор, вряд ли бы он ответил. Единственное, что ощущалось подсознательно, невидимо — людей в лагере нет, кроме них двоих. И даже порой казалось, что они и на Земле одни. Ну и конечно, Бог. И хотя Ной и утверждал, что Он — над ними, но Виктору стало казаться, что Он — везде, Он слышит, что они говорят, что делают, что думают…
И эта мысль не давала покоя — вместе с непонятно откуда взявшимся чувством вины. Он все время хотел спросить об этом у Ноя — чувствует ли он такое? — но стеснялся, потому что Ной вел слишком серьезный разговор, а его, Виктора, вопрос казался ему глупым, незначительным и слишком личным. Ной рассказывал о ветхозаветных праведниках, начиная именно с Ноя: про Авраама, Исаака и Иакова, часто цитировал наизусть Библию.
Слушая о том, когда и как жили эти праведники, Виктор начал думать о спасении — в широком смысле: здесь ли, на земле, там ли, на небе, но непременно нужно спастись. Нужно спастись. Хотя он и не понимал, что это означает, но… Нужно спастись — без этого жизнь бессмысленна. Иначе как же? Родился, жил, умер — и лопух на могиле? Желание спастись стало неимоверно жгучим, захотелось немедленно начать спасаться — здесь и сейчас.
Наконец Виктор не выдержал и невпопад спросил у Ноя:
— Скажи мне, а они, эти праведники, спаслись?
— Праведники всегда спасаются.
— Как же мне-то спастись? — с отчаянием в голосе схватил за руку Ноя Виктор.
Тот, словно испугавшись, отдернул руку.
— Трудно, брат Вол, трудно! — воскликнул Ной, выйдя из своего бесстрастия. — Но если ты получишь у нас имя какого-нибудь праведника — считай, что спасся!
— Но мы же теперь совсем близко от Бога! — напомнил Виктор.
— Кто близко, а кто — еще очень-очень далеко, — отрезал Ной. — Запомни такую вещь, брат Вол… Чтобы спастись, нужно соблюдать иерархию, подчиняться мудрейшим. И так, восходя по ступенькам послушания, можно надеяться на спасение. Анархия — удел земли. Нам, небесным, нужно только обмениваться опытом. Старшие передают опыт младшим — по духовному возрасту. Ты только пришел к нам — ты младенец. Как пойдет у тебя дело спасения, зависит только от тебя, от твоего послушания. Самый большой грех — самомнение и непослушание.
— Я понял, понял! — воскликнул Виктор. — Я готов, я должен слушаться, потому что в моей жизни действительно наступила полная и окончательная анархия.
— Благодарю Бога, что ты понял это! — вдруг в порыве молитвенного экстаза вознес Ной руки к небу. — Теперь идем.
Лагерь был расположен на естественной поляне, окруженной забором из жердей с такими же воротами. В одном месте скучились фанерные домики — штук десять, не больше. Сочная зелень неведомых доселе Виктору деревьев манила к себе, хотелось уйти в ее прохладу и тень…
Ной подвел Виктора к шатру посреди лагеря и значительно сказал:
— Это наша скиния, наш храм. Здесь мы молимся…
— Там, наверное, прохладно. Ной, я хочу пить — в горле пересохло. Где бы напиться? — спросил Виктор, и снова невпопад.
— Мы пьем только рано утром и после захода солнца — запомни, — строго ответил Ной. — Ты находишься около скинии, это святая святых. Здесь можно думать только о вечном.
— Хорошо, — покорно сказал Виктор. — Я потерплю.
— Ты должен сейчас встать на колени вот тут… В скинию заходить запрещается. Кто зайдет самовольно, того поразит тяжкая болезнь. Вставай на колени, — повелел Ной, и Виктор повиновался. — Твоя постоянная молитва должна быть такая: «Голгофа распятого — смерть упырям». На первый раз ты должен произнести ее три тысячи раз — на это потребуется два часа. После этого, по великому снисхождению к твоей первоначальной немощи, ты получишь стакан воды. Повторяй за мной: Голгофа…
— …распятого — смерть упырям, — подхватил Виктор, медля.
— Ну, ну… Заметь время. Семнадцать ноль пять. В девятнадцать ноль пять я подойду к тебе. Повторяй, — сказал Ной и отошел, чтобы понаблюдать.
Виктор несколько раз произнес фразу и обернулся:
— Брат Ной, скажи мне — только не сердись…
— Говори, — повелел Ной.
— Кто такие упыри?
— За этот вопрос я могу добавить тебе еще тысячу повторений, — сказал Ной так, как будто тысяча означала удары.
— Нет-нет, я буду молиться, — испугался Виктор.
Ной остался доволен и, уходя, бросил как бы невзначай:
— В свое время тебе откроется все. Можешь стать в тень.
Это было великое снисхождение. Виктор был так благодарен своему учителю. Он быстро поднялся с коленей и перешел в тень скинии.
IV
Первые десять-пятнадцать минут Виктор старательно повторял фразу. Но потом язык как будто онемел и стал отказывать. Виктор заставлял его, но безрезультатно. На него вдруг навалилась такая тоска и скука, что хоть беги. Виктор с большим усилием уговорил себя не делать этого, потому что по собственному опыту знал, что любое новое дело вызывает вначале скуку. Необходимы великие труды, чтобы оно пошло. Он стал произносить фразу про себя. Но потом началась новая борьба с самим собой. Фраза, по существу, была дикой и непонятной…
— Господи, за что же мне наказание такое! — вдруг взмолился он. И это прозвучало — слух уловил произнесенное.
Виктор в испуге обернулся, но никого кругом не было. Тогда он осмелел, полушепотом разговаривая с Богом, который начинался с большой буквы.
— Господи, может, я опять что-то не так делаю? Ты подскажи мне. Может, Ты объяснишь, что это за фраза? Не оставляй меня, Господи, — погибаю. Господи, уже совсем ничего не понимаю. Любил Ольгу, теперь Веронику. А может, вообще никогда никого не любил.
Долго так Виктор изливал свою душу неведомому своему Богу скорее всего, все оставшееся время. На душе стало спокойнее, и Виктор пролил слезы умиления.
За умилением пришел ответ на молитву. Душа неведомыми путями уяснила, что Бог никогда не оставляет молящегося — искренне молящегося, как получилось вдруг у Виктора. Он только испугался: а вдруг у него больше никогда так не получится? Но и на это последовал ответ: получится, если захочешь.
Тень, в которую он первоначально нырнул, переместилась. Солнце уже не палило, как днем… Виктор увидел, как к нему кто-то приближается — в рваном спортивном костюме. Да это же Ной! Сейчас он начнет ругать его. За что? Ах, да — Виктор не произнес три тысячи раз ту фразу. Он инстинктивно, как бы защищаясь, вложил ее в свой язык:
— Голгофа распятого…
Виктор стал произносить фразу механически, не вдумываясь в смысл и значение, — и обманул-таки бдительность Ноя. Тот постоял некоторое время рядом, а потом довольно сказал:
— На сегодня достаточно. Я вижу, ты прилежный ученик. Ты заслужил свой обед. Вставай, пошли!
Виктор встал и покачнулся: колени онемели. Он стал растирать их. Потребовалось довольно много времени, чтобы привести себя в порядок. Ной не стал дожидаться, ушел, сказав, чтобы Виктор подошел к крайнему домику.
Около дома стояла лавка — простая, сбитая из неотесанных досок. Виктор сел на нее с наслаждением и стал дожидаться обеда. Через некоторое время из домика вышел Ной и сунул в руки Виктора большой ломоть полузасохшего хлеба и стакан воды.