— Нет, — улыбнулась Ксюша. — Это они мой понимают.
— Ну и ну! — вытер пот со лба Тимоха. — У вас тут, что ни человек, то диво какое-то. Неужто, все такие?
— Ага, — гордо сказала Ксюша. — Все! Иначе как ты думаешь — разве мы бы тут выжили?
Пока в поселениях Медведевки царила предпраздничная суета (женщины стряпали, мужчины в предвкушении завтрашнего празднества, готовили напитки: мед, брагу, пиво), в самом хозяйском доме царили спокойствие и тишина.
Со времени рождения маленького Ивана, которому нынче исполнилось два года, Анница перестала заниматься приготовлением еды и уборкой дома, а лишь следила за порядком, потому что, преодолев легкое сопротивление супруга, уговорила его поручить эти дела молодым девушкам, дочерям самых близких, живущих в посаде людей. Вера Коровина и Соня Неверова, которым уже исполнилось по восемнадцать, следили за чистотой в хозяйском доме, а Зинаида Ефремова служила хозяевам главной поварихой и с помощью нескольких несовершеннолетних поварят превосходно готовила. А готовить было из чего — в медведевских погребах хранилось множество запасов с лета, а зверолов и охотник Яков Зубин по-прежнему ежедневно снабжал хозяев свежей дичиной.
Таким образом, Анница теперь могла посвящать себя воспитанию ребенка, что она и делала. Открыв большую старинную книгу, она показывала сидящему на ее коленях сыну, большие цветные греческие буквы с которых начиналась каждая глава и замечательные иллюстрации с похождениями хитроумного Одиссея.
Василий Медведев зажег свечи — стало темнеть, наступал вечер сочельника.
Он смотрел на жену, которая держала на коленях его сына, с необыкновенным умилением.
Как все странно и удивительно… Давным-давно, целых шесть лет назад, когда я сидел далеко отсюда в маленькой комнатке Горвальского замка и с трудом разбирая старинные греческие слова, которым научил меня когда-то на донской засечной полосе грек Микис, следил за приключениями славного и мудрого Одиссея, мне вдруг почудилось, что я вижу будущее, и в этом будущем красивая молодая женщина держала на руках ребенка, листая эту книгу точно так, как сейчас сидят Анница и Иван. Возможно ли, чтобы человек узрел грядущее? Нет, наверно только избранным это дано. Вот, например, покойный Иона мог. Что же он такое увидел в будущем, что позвал меня перед смертью и дал мне этот ключик, а я вот уже три года не могу выполнить его последней воли — то война, то несчастья, то радость — вот сын… И так все откладывается со дня на день, с недели на неделю… Нет, сразу после Рождества поеду в эту Савватьеву пустынь непременно… Как, однако, причудливо складывается судьба… Замок, в котором я впервые читал эту замечательную книгу, снесен с лица земли по королевскому указу, как жилище изменника и преступника, а бедный князь Федор Бельский, который мне ее подарил, живет теперь изгнанником где-то в Московском княжестве, далеко отсюда и все пишет и пишет письма Великому князю, чтобы тот помог вернуть ему его жену, с которой он не провел ни одной ночи… Великий князь, в свою очередь, все пишет королю Казимиру, а король Казимир все отвечает, что Анна, княжна Кобринская, а ныне княгиня Бельская, вовсе не желает ехать к своему супругу, да и супруг ли он ей, если брак так и не реализовался по вине позорного бегства изменника князя? И еще король пишет, что хлопочет перед кардиналом, чтобы аннулировать этот брак, который лишь бросает тень на доброе имя князей Кобринских, и особенно на ни в чем не повинную девушку, которая заслуживает лучшей участи, чем быть девственной супругой изменника и нищего беглеца… Впрочем, король не знает, что Федор Бельский здесь совсем не бедствует. Великий князь Московский дал ему в кормление Мореву, да еще с десяток волостей, и он даже проявил себя, как хороший воевода, когда с Великим князем в поход какой-то в прошлом году ходил, на Казань что ли… Да, все изменилось за эти годы…К худшему ли, к лучшему…Да нет, несомненно, к лучшему! Ведь если вспомнить конский хвост, свисающий с ворот, а вокруг ни забора, ни дома, одни полуобгоревшие развалины, и посмотреть на то, что находится сейчас на этом месте… И все это с помощью моих людей… Впрочем, какие же они мои? Первыми-то были люди Антипа, которые теперь поди забыли, чем в лесу промышляли…Сейчас только раз в год ездят туда, в бывший разбойничий лагерь на Черном болоте, могилки поправить, как Антип просил… Антип Русинов… Неужели Иона подписавшийся именем Филимон Русинов, — его отец? Я же спросил у Антипа отчество, и он ответил — Филимонович. Но как монах, святой человек, провидец может быть отцом разбойника? Нет, здесь, что-то не то… Решено, после Рождества еду…
— Кого ты пригласил на праздничный ужин, милый? — улыбаясь, спросила Анница.
— Всех, — ответил Василий. — Ты же знаешь.
— И Зайцевых?
— Конечно, а почему ты спрашиваешь?
— Они симпатичные люди… Я подумала, а вдруг ты забудешь.
— Нет, что ты, как можно! Кроме того, мне кажется, у нас назревает очередная свадьба.
— Неужели?
— Петруша-то Картымазов зачастил к Зайцевым, а там у них Настенька семнадцатилетняя.
— Как это дивно — в семье Картымазовых снова появится Настенька, — Анница перекрестилась. — Бедная моя золовка, подружка, мир праху твоему! Да что это я о печальном, праздник ведь… Иванушка засыпает, пойду, уложу его и распоряжусь, чтобы ужин подавали, будем ждать первой звезды.
Медведев улыбнулся, глядя, как Анница с уснувшим на руках ребенком выходит из горницы.
Зайцев… Подумать только, тот самый Зайцев, из-за которого мы с Филиппом и Федором Лукичом едва не рассорились. Впрочем, Зайцев тут не при чем, он же долг свой выполнял и сам от руки Филиппа чуть не погиб, а потом подружились они с Картымазовым, вместе воевали, государя с его братьями мирили и вот Великий князь за это дал Зайцеву землю рядом с Картымазовым, да и Картымазову, как обещал, вдовое земли добавил, так что теперь выходит Медведевка — самое маленькое имение среди всех соседей. Маленькое совсем, едва на кормление хватает, а ведь это при условии, что податей никаких не платим… Как это там в грамоте Великокняжеской написано: льготная, заповедная и несудимая. Льготная — это значит — пять лет дани в казну не возить, а пять лет как раз в апреле-то и кончатся…Вот провинюсь чем перед великим князем и не продлит он мне льготу, что тогда делать будем? Голодать… А может, он про меня и вовсе забыл, вон уже второй год никакой весточки нет… Ладно, авось, как-нибудь… Неужто, и вправду, женится Петр Картымазов на Настеньке Зайцевой. Это какая по счету свадьба на Угре будет?.. Так… Филипп с Настенькой — раз, потом мы с Анницей — два, потом Ивашка Неверов с Любашей Маниной — три, брат его Гаврилка на Дуняше Ефремовой женился годом позже… Ага, вот еще кузнец Афанасий Кнут взял в жены Феодосию Копну, дочь кожевника. Ну кажется и все, если не считать, что Алеша Кудрин, который по-прежнему выгладит как юноша-подросток, хотя ему уже двадцать один стукнуло, стал усердно ухаживать за Верой Коровиной, а Яков Зверолов, старый холостяк, все на Ксению Кудрину поглядывает… Ну, что ж, жизнь есть жизнь, люди женятся, рожают детей… Бедный Филипп!. Странно все это, кажется, будто рок какой-то висит над семьей Бартеневых: Алексей Бартенев — вдовец, двух детей один растил, а теперь вот Филипп точно так же. Но ведь у Алексея Бартенева с воспитанием детей своих очень хорошо получилось, может и у Филиппа тоже получится. Ну там есть кому помогать, Анница бабушку свою, которая ее всему домашнему хозяйству научила, от нас туда переправила, лив Генрих Второй пению их учит, да еще и татарочка эта, Чулпан, тоже помогает…
В дверь тихонько постучали, в горницу вошла Вера и, поклонившись, сказала:
— Все готово, Анна Алексеевна ужинать ждут. Никола сейчас с вышки сказал: ему уже первую звезду из-за леса видно…
Глава третья
ПАНСИОН ПРИ МОНАСТЫРЕ СВЯТОЙ ТЕРЕЗЫ
В монастыре святой Терезы под Вильно, расположенном невдалеке от загородного дворца маршалка дворного гетмана Ходкевича царило необычайное оживление.
Воспитанницы монастырского пансиона для девиц из благородных семей готовились к первому в своей жизни балу и, тем самым, к первому выходу в высший свет Великого Литовского княжества.
Настоятельница монастыря святой Терезы мать Иоанна суровым взором окинула стоявших перед ней юных пансионерок одетых в серые полумонашеские одеяния.
Король Польский и великий князь Литовский Казимир IV Ягайлович согласно постановлению Унии между королевством и Великим княжеством должен был править по четыре года в каждой из этих держав. В 1484 году заканчивался очередной четырехлетний срок пребывания короля Казимира в Литве. Согласно традиции, по случаю отъезда короля на следующие четыре года в Польшу, не только в королевском дворце в Троках, но и в городской ратуше Вильно, в ратушах других крупнейших городов, и даже в отдаленных княжеских замках, давались балы в честь прощания с королем.
В монастыре же святой Терезы существовала собственная традиция — девушки, достигшие пятнадцатилетнего возраста, могли совершить свой первый выход в свет на ежегодный рождественский бал в ратуше, а в этом году пансионеркам повезло особенно, поскольку они попадали не на обычный, а на особый торжественный бал, на котором непременно будет присутствовать весь свет высшего литовского общества, ибо его величество, побыв некоторое время, на балу в своем королевском замке в Троках, имел обыкновение приезжать в Вильно и почтить своим получасовым присутствием бал в городской ратуше.
— Я и другие воспитатели не раз говорили вам, юные дамы, что целью вашего здесь пребывания, за которое родители платят большие деньги, является примерное воспитание, которое мы обязались дать вам, благородным девушкам, для того чтоб вы могли составить достойную партию для самых высоких и знатных вельмож нашего княжества. В течение пяти лет, которые вы здесь провели, мы старались научить вас основным знаниям, которые необходимы будущей светской даме. Мы уделяли внимание не только вашему образованию понемногу в разных науках и обучению искусствам, как-то: пению и танцам, но в первую очередь, разумеется, умению правильно вести себя в разных жизненных обстоятельствах. Можно сказать, что на следующей неделе вас ожидает первое серьезное испытание. Вы все приглашены на большой королевский бал в ратуше и будете иметь счастье лицезреть его величество короля, который всегда обращает особое внимание на воспитанниц нашего пансиона, а некоторым даже выпадает высокая честь быть приглашенной на танец самим государем. Я знаю, что вы уже примерили бальные наряды, которые были пошиты лучшими портными княжества с учетом ваших вкусов и пожеланий. Всю эту неделю вы будете по два часа на специальных занятиях носить эти наряды, чтобы чувствовать себя в них естественно и свободно. В ходе этих занятий вы научитесь также правильно вести себя на балу. Запомните, что каждая мелочь в вашем поведении может оказаться важной для всей дальнейшей жизни. Я хочу привести пример: несколько лет назад одна из наших воспитанниц на балу сняла перчатку, а в это время ее пригласил на танец князь… Впрочем, не буду называть его имя. После этого никто больше не приглашал на танец эту девушку, даже тот кавалер, который был ей заранее предназначен, как и каждой из вас будет предназначен заранее свой кавалер на бал в ратуше. Скажите, панна княжна Сангушко, какую ошибку допустила наша воспитанница?
Девушка, стоящая рядом с Варежкой, густо покраснев, полепетала:
— Я думаю, матушка, что благородной девушке в публичном месте неприлично прикасаться обнаженной рукой к мужчине, который не является ей близким родственником.
— Совершенно верно, княжна. Ну что же, юные дамы, идите и готовьтесь. Я надеюсь, что на воскресном балу никто из вас не уронит чести нашего пансиона и покажет блестящее умение вести себя в хорошем обществе. Все свободны, а вы панна Барбара Сурожская-Русиновская, задержитесь на минуту.
Варежка настороженно подошла к настоятельнице, сделав реверанс.
— Панна Барбара, приехал ваш старший брат Максимилиан, и я разрешаю вам пятиминутное свидание с ним.
Варежка, не удержавшись, радостно всплеснула руками:
— Сдержаннее, панна Барбара, сдержаннее, вас же учили — никогда не следует проявлять слишком ярко своих эмоций: ни радости, ни гнева, ни печали, ни разочарования.
Варежка, вежливо улыбнувшись, снова сделала глубокий реверанс.
Как ты мне надоела, чертова ведьма!
— Конечно, матушка. Извините меня, вы совершенно правы, — сказала она вслух, сладко улыбаясь.
— Ступай, дорогая, — милостиво отпустила ее монахиня.
Варежка чинно вышла из залы в пристройке к монастырю, где обычно проходили занятия, но стоило ей лишь оказаться за дверью, как она помчалась бегом по коридору, высоко поднимая ноги, и презрев все правила хорошего воспитания, словно простая девчонка из простолюдинов.
— Здравствуй, Макс! — бросилась она на шею, мнимому брату, закружив его. — Как я соскучилась! — и шепнула на ухо: — И как мне осточертел этот монастырь! Слава Богу — остался последний год! Здоров ли батюшка?
— Видите себя благоразумно, сударыня, — ласково сказал ей Макс, снимая со своей шеи. — Вы же не какая-нибудь девушка, выросшая в глухом лесу — вы хоть и юная, но уже великосветская дама.
— Б-р-р-р-р! — с ненавистью, шутливо зарычала Варежка. — Надоело! Не хочу быть дамой, хочу в лес!
— Я слышал, что некоторые монастырские стены имеют длинные уши, — сказал Макс. — Нам отпущено всего пять минут, давай проведем их в саду, любезная сестрица.
Когда они остались наедине под старинным дубом в монастырском дворике, Макс сказал:
— Батюшка велел передать, что очень соскучился по тебе, поздравляет с пятнадцатилетием и передает вот этот подарок, — он протянул Варежке футляр из сандалового дерева и, открыв его, она увидела изящное, украшенное дорогими камнями ожерелье.
— Это к твоему бальному платью, фасон которого, как ты помнишь, мы с батюшкой и предложили тебе. Как его сшили?
— Замечательно! — восхищенно воскликнула Варежка. — Я выгляжу в нем, как настоящая принцесса!
— Превосходно! Значит, батюшкин подарок сделает тебя еще больше похожей на нее. А это, — он незаметно достал из-за пазухи, завернутую в бархат длинную узкую вещицу и, оглянувшись по сторонам, передал Варежке, — мой подарок. Носи всегда с собой, чтобы в твое отсутствие его не нашли.
Варежка откинула бархат и увидела изящный тонкий и длинный испанский кинжал, с богато украшенной золотом и камнями рукоятью.
— Ой, спасибо, — расцеловала его Варежка, тщательно пряча кинжал в рукаве. — Я так соскучилась по оружию. Боюсь, я совершенно разучилась владеть саблей и стрелять из лука.
— Будем надеяться, что эти искусства, как и мой скромный подарок, никогда тебе больше не понадобятся.
— Панна Барбара! — Раздался с крыльца голос воспитательницы.
— Как уже? Ах, как скоро! Пока, Макс, я должна уходить. Ты как всегда привез очередную плату за мое содержание?
— Да… — Макс несколько замялся. — Варежка, на этот раз я по приказу Антипа, внес оплату за полгода вперед, потому что не знаю, когда мне удастся следующий раз навестить тебя.
— Что-нибудь случилось?! — обеспокоено спросила Варежка.
— Нет, нет. Напротив, все очень хорошо, но твой батюшка принял решение сменить место нашего обитания. А вот куда именно мы отправимся, Антип никому не говорит, даже мне. Он лишь просил тебе передать, что как только мы выберем новое постоянное место, я приеду к тебе, чтобы сообщить об этом. Мы полагаем, что поскольку тебе еще год учиться здесь, — ты находишься в полной безопасности.
— Да, конечно, — покивала Варежка и улыбнулась. — А теперь с твоим подарком, я вообще ничего не боюсь.
— Панна Барбара! — настойчиво звал голос.
— Иду, — крикнула Варежка, поцеловала Макса в щеку, шепнула: — Передай это батюшке! — И побежала в сторону монастырского крыльца.
Макс фон Карлофф, принц Богемский, улыбаясь, посмотрел ей вслед, вздохнул, встал и решительно направился к воротам.