Эвелин нервно облизнула губы.
— Трудно объяснить. Я слышала… какие-то звуки. Не так, как слышишь ты или раньше слышала я. Некоторые тона я чувствую у себя в ушах, вроде какой-то вибрации. Это больше похоже на прикосновение, чем на звук. Я ее чувствую, когда ты говоришь. Она похожа на теплый гул в ушах, очень приятный. Сначала я удивилась, а потом… обрадовалась, что слышу какие-то тона в твоей речи. Вот почему я вечером пришла к тебе в комнату — хотела услышать их еще раз.
— Интересно, — протянул Грэм. — Такое впечатление, что ты потеряла слух не полностью.
Эвелин пожала плечами.
— Почти совсем. По-настоящему слов я не слышу. Я забыла почти все звуки, а раньше помнила. Закрывала глаза и вспоминала их. Сейчас это мне трудно. Звуки ушли.
Эвелин говорила с такой грустью, что Грэм почувствовал боль в груди. Он не мог представить себе жизнь без слуха, но вот Эвелин сумела справиться с таким ужасным несчастьем, придумала, как выжить. Если она может читать по губам, значит, понимает, что говорят люди, находящиеся в отдалении от нее. Поразительная способность! Неудивительно, что ей пришлось так тяжело среди чужого клана. Эвелин понимала, что его люди говорят друг с другом шепотом или стоя на некотором расстоянии от нее, пусть даже в ее присутствии вели себя сдержанно.
Нервно сплетая и расплетая пальцы, Эвелин произнесла:
— Я хотела сказать… что мне нужно начать все сначала. Я думала, что здесь у меня все будет иначе. Здесь я не буду бояться, что меня отдадут Йену. О тебе я ничего не знала, но решила, что ты не можешь быть хуже, чем он.
— Не уверен, что это можно считать комплиментом, — сухо заметил Грэм.
Эвелин вспыхнула.
— Это всего-навсего правда. Я собиралась поговорить с тобой, но мне оказали здесь такой холодный прием, что я испугалась. Узнай твои люди правду, они стали бы вести себя еще более дерзко.
Эвелин закусила губу и отвернулась, но Грэм заставил ее снова повернуться к нему лицом.
— Чего ты боялась?
— Я видела, что ты сочувствуешь мне, и думала, что если узнаешь, что я не слабоумная, то станешь относиться ко мне только как к дочери своего врага. Станешь ненавидеть и проклинать меня. Я оказалась в ужасном положении. Боялась сказать правду. А еще я хотела нормального… брака. Но боялась, что, узнав правду, ты разгневаешься на меня за обман.
Грэм тяжело вздохнул.
— Ты сама загнала себя в ловушку, Эвелин. Нелегко тебе пришлось, а?
Эвелин согласно кивнула:
— Нелегко.
— Нам надо еще о многом поговорить, но я хочу, чтобы ты знала: у тебя есть законное место в моем клане. И я сделаю все, чтобы защитить тебя и обеспечить тебе уважение, подобающее моей жене. Я никому не позволю обидеть тебя словом или делом.
Вся фигура Эвелин выразила облегчение. Она подняла на Грэма взгляд, полный надежды.
— Грэм, а наш брак будет настоящим? Я по-настоящему стану твоей женой, или мы будем играть роли, предписанные нам королевским указом?
В его горле родился низкий, рокочущий звук. Грэм знал, что Эвелин его не слышит, но все же надеялся, что она ощутит напряженную вибрацию в его груди.
Он пальцами приподнял подбородок Эвелин и накрыл ее губы своими. Поцелуй был долгим и многообещающим. Когда Грэм отстранился, Эвелин перевела дыхание, а губы ее припухли.
— Ты будешь моей женой, Эвелин, можешь не сомневаться. Первая брачная ночь станет подтверждением нашего брака.
Глава 22
Сердце Эвелин рвалось из груди. Волнение, страх, возбуждение — все стянулось в один тугой узел. Ей казалось, она не выдержит этого напряжения. Хотелось узнать: когда, где и как. А если прямо сейчас? Но леди не должна задавать таких вопросов — меньше всего ей хотелось смутить мужа.
Чтобы не расставаться с ним как можно дольше, она сплела пальцы с его пальцами.
— Я не жалею, что мне пришлось выйти за тебя замуж, — торжественным тоном призналась она.
Странно было вновь обрести способность говорить, знать, что говоришь, и не иметь возможности услышать звуки, слетающие с собственных губ. Вибрации щекотали ей горло, и Эвелин ощущала, что с непривычки его уже начало саднить. Во рту пересохло. Она высвободила у Грэма свою руку и потерла шею.
— Дать воды? — спросил Грэм. — Тебе, наверное, больно, ведь ты не привыкла говорить.
Она кивнула.
Грэм поднялся и прошел к маленькому столику у окна, где стоял кувшин с водой. Налил полный кубок, вернулся на прежнее место и протянул воду Эвелин.
Первые же глотки стали успокаивать раздражение в горле, которое начало болеть еще раньше, когда она в первый раз закричала в главном зале. Теперь придется платить за собственную несдержанность.
— Я тоже не жалею, что женился на тебе, Эвелин.
Ее глаза распахнулись. Она не ждала такого признания. Сама Эвелин заговорила об этом только для того, чтобы Грэм знал о ее отношении, и не рассчитывала, что он ответит тем же. Но его слова принесли ей облегчение и вызвали в душе признательность. А вдруг… вдруг у них все же получится такой брак, как у ее родителей?
— Не думаю, что наша супружеская жизнь будет легкой. Мы оба знаем, что наши семьи враждуют. Мое отношение к твоей родне не изменится. Я говорю это не для того, чтобы тебя обидеть. Говорю потому, что не буду тебе лгать.
Эвелин сглотнула, но не отвела глаз от его губ, чтобы не пропустить ни одного слова, пусть даже эти слова причиняли ей боль.
— Но я не сожалею о союзе, который был нам навязан. — Он нежно коснулся ее щеки. — Я сумею защитить тебя, Эвелин. И не позволю своим родственникам обижать тебя. И унижать тоже не позволю. Теперь надо решить, что мы им скажем. У тебя больше нет причин жить в уединении, хранить тайну, прятаться в тени. Здесь Йен Макхью не может причинить тебе вреда.
Рука, держащая кубок, дрогнула.
Грэм осторожно забрал его у Эвелин и поставил на пол рядом с кроватью. Потом взял в руки обе ее ладони и нежно сжал, как будто этим жестом предлагал ей свою поддержку.
— Они, конечно, до сих пор считают меня полоумной, — прошептала Эвелин. — Да я и правда не совсем нормальна.
Грэм помрачнел.
— Ты в этом не виновата. С тобой произошел несчастный случай, из-за которого ты тяжело заболела. Ты можешь говорить, понимаешь, что говорят другие. Можешь делать все, на что способна нормальная девушка. Единственная разница в том, что ты не слышишь. Это не делает тебя глупее. И любой, кто заявит, что это не так, будет иметь дело со мной.
У Эвелин потеплело в груди. Невероятное облегчение заполнило всю ее душу. Она улыбнулась. Ей пришлось столько времени жить в страхе перед разоблачением, с ощущением вины за обман, и теперь всему этому пришел конец.
Грэм предлагал ей свободу, столь милую ее сердцу. Свободу от ощущения неполноценности, пусть даже вина за это лежала на ней самой. Теперь у нее будет нормальная, лишенная страха жизнь. Ей больше никогда не придется страшиться Йена Макхью.
— Если ты считаешь, что надо сообщить правду людям твоего клана, я не возражаю, — сказала Эвелин. — Может быть, они поймут, что иногда я не отвечаю не потому, что презираю их, а потому, что не слышу, как ко мне обратились.
Ее голос завораживал Грэма. Конечно, он звучал несколько непривычно, но ему эти звуки казались музыкой. Другие наверняка будут порочить ее лишь потому, что тембр ее голоса звучит необычно. Некоторые слова давались ей с трудом, и она еще не научилась контролировать силу голоса. И неудивительно, ведь она долго молчала.
Пожалуй, именно это задание он как можно скорее даст Рори. У сестры с первого дня возникла симпатия к Эвелин. Она стала для его жены надежным союзником. Грэму не приходилось бояться, что она обидит свою невестку. Рори поможет Эвелин научиться управлять голосом. По ощущениям в горле Эвелин будет знать, насколько громко она говорит.
— Я думаю, лучше, чтобы они знали правду, — отозвался Грэм на слова жены. — Не хочу, чтобы у них были причины относиться к тебе неуважительно. Правда, я заставил бы их уважать тебя, даже если бы ты была тронутой. Нельзя, чтобы люди ненавидели человека лишь потому, что не понимают его. Но дело обстоит так, что они узнают, насколько ты умная и способная, ведь, даже потеряв слух, ты научилась такому сложному делу — читать по губам.
Глаза Эвелин блеснули, лицо выразило изумление.
— Удивительно, что ты искренне так считаешь. Очень многие не были бы так снисходительны к тем, кто слабее или не так умен. Даже в моем собственном клане были люди, считавшие, что лэрд должен избавиться от своей полоумной дочери. А многие не только не возражали против издевательств и насмешек, но даже сами принимали в них участие.
Грэм нахмурился, рассерженный тем, что в ее клане нашлись люди, способные так к ней относиться.
— Я не стану сильнее, если буду унижать тех, кто слабее меня.
— Муж, ты мне нравишься, — улыбнулась Эвелин.
От неожиданности Грэм моргнул — его удивили эти слова.
— Ты мне тоже нравишься, Эвелин.
Вдруг он заметил, что было слово, которого она еще не произнесла ни разу. Его охватило нетерпение — так хотелось услышать это из уст Эвелин.
— Назови меня по имени, — внезапно охрипнув, попросил он. — Я хочу услышать, как ты произнесешь мое имя.
— Грэ-э-эм, — медленно и старательно протянула она.
— Чуть громче, — подбодрил ее Грэм. — Ты сказала так тихо, что я почти не слышал тебя.
— Грэм, — увереннее и громче произнесла Эвелин имя мужа.
Эти звуки доставили ему настоящую радость. По спине побежали мурашки. Боль в сердце стала сильнее. Он поймал взгляд Эвелин, которая была так близко и все же пока бесконечно далеко.
Теперь ему не приходилось бояться, что жена может не сознавать смысла супружеских отношений. Но она невинна, он должен действовать с осторожностью, чтобы не напугать ее и не нанести душевную травму.
Трудность была в том, что вожделение становилось невыносимым. С каждой минутой, проведенной в обществе Эвелин, его желание нарастало и словно когтями впивалось в плоть. Грэм знал, что такое похоть, был хорошо знаком с тем, что страсть делает с мужчиной. Но на сей раз все было по-другому.
Его чувство выходило за пределы примитивного влечения к женщине, способной удовлетворить его потребности. Эвелин влекла его как-то иначе. Она словно бы напрямик разговаривала с его сердцем, будила в нем не только желание ее защищать, но и свирепое чувство собственника, которое, пожалуй, ему не очень-то нравилось.
Такое… сильное чувство к женщине опасно. Оно затуманивает разум мужчины. Заставляет забыть о долге. Забыть обо всем — кроме нее.
— Мне нравится, как ты произносишь мое имя, — прерывающимся голосом пробормотал Грэм, сожалея в этот момент о том, что Эвелин не слышит его и не может уловить новой интонации в его речи, слишком откровенно говорящей о его слабости, когда дело касается ее самой.
Она улыбнулась светлой улыбкой, в глазах вспыхнула радость.
— Мне тоже нравится мое имя у тебя на губах, — смущенно призналась она. — Пусть даже я его не слышу. Я воображаю, как оно должно звучать, чувствую вибрацию у себя в ушах, и это меня успокаивает.
Лицо Грэма омрачилось.
— Наверное, тебе было очень трудно привыкнуть к глухоте, жить в мире безмолвия?
— Трудно, — прошептала Эвелин. — Я много думала над этим. Считала, что я наказана за то, что пыталась не подчиниться отцу и даже Йену. Но я не могла поверить, что Бог желает, чтобы я вышла замуж за чудовище. Он ведь не так безжалостен, правда?
— Конечно, нет, — подтвердил Грэм и коснулся ее щеки. — Бог отдал тебя мне, чтобы я защищал тебя и чтобы ты никогда больше не боялась Йена Макхью.
Глаза Эвелин широко раскрылись.
— Я об этом не подумала.
Грэм улыбнулся.
— А ты подумай. Возможно, указ короля не так уж страшен, в конце концов. Я нахожу наш брак совсем не таким неприятным, как думал вначале.
Щеки Эвелин порозовели от смущения, но Грэм прочел в ее глазах удовольствие. Она на самом деле была очень красива, и с каждой минутой ее чары действовали на него все сильнее.
— Я перетяну братьев на свою сторону. Они помогут объяснить людям нашего клана твое положение. Я не стану делать официального сообщения, потому что не хочу ни в чем принизить тебя.
— Благодарю, — кивнула Эвелин.
Грэм пальцем приподнял ее подбородок и наклонился, чтобы поцеловать. Поцелуй был кратким, чтобы дело не зашло слишком далеко. Но, видит Бог, он был сладок.
— Мой приказ будет выполнен, — отстраняясь, сказал Грэм. — Кирстен и остальные женщины, которые тебя оскорбляли, больше не будут работать в замке. Более того, если у тебя снова возникнет конфликт с ними или еще с кем-то, ты должна тотчас сообщить мне. Их ждет суровое наказание.
Эвелин сглотнула, но кивнула в знак согласия.
Грэму не хотелось оставлять Эвелин. Он с неохотой поднялся с кровати и повернулся так, чтобы она видела его губы.
— Я иду поговорить с братьями. Скоро время ужина. Отдохни немного и приходи ко мне в главный зал.
Глава 23
— Мне надо с вами поговорить, — обратился Грэм к Боуэну и Тигу, разыскав их во внутреннем дворе замка.
Боуэн опустил меч и сунул в кожаные ножны. Тиг жестом отпустил группу молодых воинов, которые участвовали вместе с братьями в учебных боях, и они оба подошли к Грэму.
— В клане недовольны твоими решениями, — буркнул Тиг. — Очень немногие сочувствуют Армстронговой сучке.
Ноздри Грэма раздулись от гнева, он чуть не бросился на брата, но Боуэн успел встать между ними и, положив ладони ему на грудь, объяснил:
— Это не он так ее называет, Грэм. Он только повторил то, что говорили другие, когда ты выгнал женщин из замка.
— О ней не будут говорить таким тоном, хотя бы и повторяя чужие слова, — громко заявил Грэм.
Тиг успокаивающим жестом поднял руки.
— Я просто говорю, что многие недовольны. Им кажется, что, защищая девицу Армстронг, ты забываешь интересы своего клана.
— У нее есть имя! — проревел Грэм. — Она больше не Армстронг. Она Монтгомери!
Боуэн вздохнул.
— Да мы-то это понимаем. Мы на твоей стороне, Грэм. Но нельзя не обращать внимания на то, что говорят люди, только потому, что это тебя оскорбляет. Ты не можешь заставить клан принять Эвелин, как бы тебе этого ни хотелось. Ты можешь сказать им, как нужно себя вести, что нужно говорить, но не можешь заставить их принять твою жену, потому что не можешь изменить то, что живет в их сердцах. А в их сердцах ненависть.
Грэм вздохнул. Он знал, что брат говорит правду, и это его удручало.
— Если я могу принять ее, то почему не могут другие? Ее родственник виновен в смерти моего отца. Они убили многих из нашего клана. И все же я понимаю, что не могу обвинять девушку в грехах ее отца, как и Армстронги не могут винить Рори за убийства их родственников нашими людьми.
— Это так. Но ты заранее предполагаешь, что к Рори они стали бы относиться, как ты — к Эвелин, — мрачно возразил Тиг. — Не все такие, как ты, Грэм. Не все мыслят так логично. Это ты можешь заявить, что нельзя винить эту девушку и что мы не должны заставлять ее расплачиваться за грехи родственников. Все остальные видят в ней врага и жаждут мести.
— Она не помешанная, — заявил Грэм, недовольный направлением, которое принял их разговор.
Боуэн вопросительно приподнял бровь.
— Вот как? Я и сам сомневался. Тогда почему все в ее клане считают именно так и почему она никогда не пыталась изменить это мнение?
— Она глухая.
Тиг насторожился.
— Глухая? То есть не слышит? Тогда откуда она знает, что мы говорим? Она достаточно хорошо поняла оскорбления женщин, чтобы схватиться за меч.
Боуэн усмехнулся:
— Рассвирепевший котенок с мечом в руках. Ну и зрелище!
— Она читает слова по губам, — объяснил Грэм. — Просто поразительно, если подумать. Она потеряла слух после несчастного случая. Слух, но не разум.
— Все равно непонятно, зачем она поддерживала этот миф, — заявил Тиг.
Грэм пересказал братьям историю Эвелин, рассказал, как она искала защиты у отца, чтобы избежать брака с Йеном Макхью, а оказалась замужем за ним самим.
Боуэн и Тиг выслушали рассказ брата с хмурыми лицами.
— Очень неглупо с ее стороны, хотя, на мой взгляд, это уж чересчур, — покачал головой Тиг.