Мечеть ещё строилась, и все вместе — дети, начальник, мы с Кириллом, учителя, врачи и все сопровождавшие нас по посёлку, — совершили намаз во дворе школы. Пофотографировали. Поднялись наверх, в гостевой дом; начальник ушёл по своим делам, а к нам подъехал его брат, пожилой уже седобородый человек с костылями. Ему было лет пятьдесят, весьма преклонный для Афганистана возраст. Разговор зашёл, как обычно в этой стране, о вере, о мусульманах вообще и о талибах в частности. Говорили по-русски: дедушка учился в СССР.
— Я, например, вообще не чувствую себя мусульманином. Я скорее был бы христианином. Так я на намаз не хожу, никто не обижает, потому что с ногами у меня плохо. Но если я выйду и скажу: я не мусульманин, меня убьют!
— Это вам талибы отбили интерес к исламу, — предположили мы.
— И талибы тоже. Вы не подумайте: я даже в школе преподаю, учу детей религии. А сам… вот не могу назвать себя мусульманином!
Кирилл, недавно принявший мусульманское имя Абдулла (он обижался, когда мы его называли Кириллом), принялся агитировать дедушку вернуться к истинной вере. Тот слушал, улыбаясь.
— Это вы здесь такие строгие, а там, в Москве, наверное и пиво, и девушки, — предположил он. — Религия — это для старых людей. В молодости пей, гуляй, веселись. Потом уже, в старости…
— Нет, в любом возрасте, — отмёл подозрения Кирилл-Абдулла, — мы должны…
Тут я прерву рассказ. Скажу лишь, что дедушка в жизни не мог предположить, что уже после свержения «Талибана» приедут — и откуда, и откуда! из России! — мусульмане, и кто-то будет проповедовать ислам здесь, в афганской деревне, пытаясь вернуть заблудшего дедушку в лоно истинной веры. Дедушка думал уехать вечером домой, но, заговорившись, остался у брата в гостевом доме.
— Да… — удивлённо повторял он, — тебе, Абдулла, нужно было приехать в то время…
Глава 7. Газни. Кандагар. Герат
5 августа 2002 / 14 асада 1381Утро. Молитвы, сборы, чай. Религиозные и светские беседы по-русски и по-английски. Песни Книжника под гитару. Солнце выходит из-за высоких гор, окаймляющих долину.
Пора! Настал момент отъезда. Особый грузовичок готов вернуть нас на магистральное Кандагарское шоссе. Хозяин, его брат и прочие жители собрались прощаться с нами. Рюкзаки уже загружены в кузов. Начальник деревень оставил нам свою визитную карточку:
— К сожалению, здесь у меня ни телефона, ни интернета нет, но вот координаты моего секретаря в США. — На визитке оказался телефон в штате Мичиган, и сайт в Интернете: www.kids4afghankids.com. В Москве я посмотрел его. Это оказался сайт для сбора пожертвований; там были и фотографии, на которых я узнал деревню Чак-Вардак, в которой мы побывали, школа, больгица и т. д..
Мы тоже оставили хозяину свои адреса (не в США). А наш сайт АВП — www.avp.travel.ru — к сожалению, на русском языке, поэтому наш афганец прочитать его не сможет. Даже из штата Мичиган.
И вот мы с Книжником садимся в машину, покидая навсегда гостеприимную деревню и её обитателей… Кирилл что-то задерживается — он проводит последнюю религиозную беседу со старичком. Вот всё же идёт к нам, и… забирает из кузова свой рюкзак:
— Езжайте! Я решил ещё остаться!
Итак — мы уехали, а Кирилл-Абдулла остался в деревне: возвращать старичка в ислам. Больше мы его не видели.
Пятизвёздочная тюрьма
Вот и основная трасса. Водитель нашего спецгрузовичка, не без наущения начальства, тут же застопил нам местный грузовик до следующего областного центра — до Газни. Путешествие продолжается!
Но недолго оно продолжалось таким скорейшим образом. На выездном посту из Газни нас задержали дорожные полицейские. Один начальник, затем другой, третий, и вскоре нас уже везут под конвоем обратно в город, в Газнийское областное отделение КГБ. Строгий бородатый начальник лет тридцати, в пятнистой камуфляжной одежде, англоговорящий, начал воспитательную беседу на повышенных тонах:
— Вы — иностранцы! Все иностранцы, работающие в Афганистане, должны иметь специальное разрешение от МИДа: где они, куда они, что они делают, как работают, куда едут и т. п… А у вас такого разрешения нет! У нас идёт война! А что если вас убьют? Кто будет отвечать за вас? Это же Афганистан!!
— Нам никто не говорил, что для путешествий по стране нужно разрешение МИДа. Мы были в Кабуле, в Большом доме, и тамошний начальник написал нам… — я показал волшебные каракули на справке АВП, которые мне начертали сутки назад в столице.
— А кто этот начальник? Почему нет печати? Эта надпись недействительна!
И более того! У нас попадаются очень разные иностранцы! Одни с визой, другие без виз… Вчера выловили двоих. Один египтянин, другой пакистанец, и вообще никаких виз у них не было! Я доложил начальству и отправил их в Кабул. Может быть, и вас тоже надо отправить в Кабул, я не знаю, как прикажет начальство. Почему вы не получили разрешение в МИДе?!
Мы вновь объяснили, что никто нам не говорил, что такое разрешение необходимо, и что мы вообще не работники, а путешественники, и что мы не собираемся проводить долгие дни в "опасных районах", ожидая, что нас убьют, — а лишь торопимся быстрее проехать транзитом в Кандагар и Герат.
А вместо того, чтобы нас пропустить, нас почему-то тащат в КГБ.
— Это у вас, в России, «кей-джи-би», — обиделся начальник, — а у нас это "национальный секьюрити-сервис", и не называйте нас "кей-джи-би!" Мы заботимся о вашей безопасности!.. (И о своей безопасности, — подумал я. — Как-бы-чего-не-вышло…)
В Газнийском КГБ мы просидели целые сутки. Скажу честно: условия содержания задержанных в Газни — лучшие в мире! Трёхразовое изобильное питание (даже Книжник не мог всего съесть) за одним столом с директором и сотрудниками КГБ, баночная пепси-кола, овощное рагу, шашлык, чай с иранским вареньем, лепёшки, арбузы. Никаких решёток на окнах, тяжёлые шторы, похожие на ковры, а на полу — сами ковры (в этот день их как раз меняли на новые). Посреди главного холла — двухметровый бассейн с фонтанчиком. Чистота. В уборной — кафель, сливаемый унитаз. Телевизор о 415 спутниковых программах (правда, половина из них не работала). Российского ТВ не было, но зато были ТВ почти всего остального мира. Даже суданское телевидение, и катарская «Аль-Джезира». Я бы хотел посмотреть «Аль-Джезиру», но не стал этого делать, чтобы подозрения спецслужб в том, что я Аль-Каида, ещё более не укрепились.
Для нас была выделена отдельная комната для ночлега с тюфяками и подушками, свободное передвижние внутри здания. Рюкзаки наши даже не открыли! Предлагали прогулки по городу (в сопровождени двух солдат охраны), но мы отказались от почётного удовольствия. В общем, у нас было всё, и через пару дней, когда мы ехали по пустыне, нам то и дело вспоминались ковры, вода и прочие условия газнийского пятизвёздочного заключения.
— Вы — мои гости, — объяснял начальник. — Вы мои друзья, но отпустить вас я не имею права. Прикажут отпустить — отпущу. Прикажут держать вас неделю, месяц — буду держать. Всё начальство в Кабуле, и только оттуда могут разрешить освободить вас.
Начальник сообщил в Кабул, в Министерство иностранных дел, данные наших паспортов и телефон российского посольства. Но МИД работал не оперативно и связался с нашими только на следующий день. А весь сегодняшний день мы отдыхали, пили чай, общались с кагэбэшниками, Книжник играл на гитаре, а я записывал в тетрадь впечатления о стране. Предыдущую тетрадь мемуаров я забыл во вчерашней деревне, и вот теперь возобновлял записи.
— Вот вы писатель, вам и нужно посидеть, отдохнуть, записать все свои мысли, — радовался, видя меня пишущим, бородатый начальник.
— Ага, если я тут просижу ещё несколько дней, моя книга станет очень толстой! — ворчал в ответ я.
— Я думал, что в Афганистане похудею, а выйдет наоборот, — удивлялся Книжник, чей живой вес на старте составлял 100 кг. — Даже съесть всего не могу.
На ужин компанию нам составили два белых иностранца, они оказались немцами, работающими в провинции Газни.
— Что вы делаете здесь? — поинтересовался я.
— Ищем мины, оставленные советскими войсками, — отвечали они. — Нет, шутка, конечно. Ищем воду. Ездим по пустыне, производим бурение. Пустыня — это вообще целый мир. Вам тоже нужно побывать в пустыне. Проехать быстро через всю страну — это неправильно. Нужно пойти пешком, через пустыню, и тогда вы по-настоящему узнаете страну. Там, в пустыне, живут святые люди. Да, настоящие святые, они удаляются от мирской суеты в пустыню, и там вы их можете увидеть. Это изменит ваш разум.
Идея ходить по пустыне и искать воду или святых людей нам не понравилась. Тем более, от этого можно было изменить разум. Вдруг в худшую сторону?
— Надо сначала выйти на свободу, а потом уже мы решим, ходить по пустыне или не ходить, — отвечал я.
— Эти святые люди обладают святой способностью чувствовать мины. А мы не святые, подорвёмся на мине, и всё, — заметил Книжник.
Так мы и не побывали в пустыне — но с обитателями оной нам было суждено познакомиться уже завтра.
6 августа 2002 / 15 асада 1381Утром долго спали. Находясь в неволе, даже если это неволя класса «люкс», начинаешь по-другому чувствовать время. Оно тянется гораздо медленней, чем во время свободной и осмысленной деятельности. Поэтому в заточении наиболее выгодное занятие — сон. Ну, а в 8.40 утра — хорошие новости: нас освободили.
На прощание сфотографировались с начальником КГБ; специальная машина вернула нас на пост, откуда нас забрали вчера. Тут же проезжал некий автобус, в него нас и посадили. До Кандагара оставалось 349 километров. Стартовали в 8.59 утра. Во сколько будем в Кандагаре? Днём? вечером? размечтались! Читатель, не привыкший к афганским скоростям, удивится, узнав, что мы прибыли в Кандагар только на следующий день после полудня!
Дорога наша была когда-то асфальтовой, но время и большой поток машин вконец истрепали её, и асфальт превратился в кочковатые камни. Грузовиков было очень много, почти как на трассе Москва—Петербург. Шли они в Кандагар, в Герат, на иранскую или туркменскую границу. От Кабула до Герата грузовик идёт минимум четыре дня; порой путешествие затягивается и на неделю. Дорога такая битая, что легче ехать по пустыне; колеи, параллельные основной трассе, виднелись справа и слева; там тоже ехали машины, поднимая тучи пыли.
Пустыня перемежалась населёнными пунктами — деревушками, стоящими на высохших реках: засуха! Вот вокруг колонок с водой толпятся люди с вёдрами. Вот дома-крепости, высокие глиняные стены и башни; может, это и не дома, а целые деревни внутри? Вот продают брёвна — ценный стройматериал, из них делают каркас крыши (строить полностью деревянный дом-избу не позволит себе ни один, даже самый богатый афганец). Вот скопления лавок и продавцов, фрукты, газировка, бесконечные узбекские «Coca-Cola» и «Фреска» в пластиковых бутылках, и афганская газировка в стеклянных бутылочках. Лавочники и товар прячутся от солнца под импровизированными крышами-навесами из мешковины, из соломы, из травы. Вот лавка, где продают мусор: металлические детали, остатки механизмов и даже огрызки лепёшек, твёрдые, как камень. (Наверное, размачивают и дают скоту.) Вот пыльные поля, тоже огорожены глиняным забором — но не таким высоким, как жилища, и можно увидеть, что растёт: арбузы, виноград, дыни. Мосты через пустые русла рек. Воды нет ни в одной реке. Где берут воду для полива — неясно. Вот пасутся овцы, питаясь неизвестно чем. А вот ребята семи-девяти лет устроили пляску прямо на дороге, в виду и пыли проезжающих машин, надеясь на подаяние водителей. И не зря: среди потоков пыли нет-нет, да и промелькнёт коричневая купюра.
Вот глиняная мечеть, украшенная зелёными флагами. Водитель останавливает автобус, и все вместе, водитель, его парень-помощник и пассажиры, бегут со всех ног туда, приговаривая: зьярат! зьярат! Мы не стали выходить, поскольку не знали точно, что нужно делать, увидев зьярат. Знали только, что нужно поглаживать бороду, как это делал юродивый «девона» под Мазаром… Вот водитель уже бежит обратно, пассажиры запрыгивают, автобус отчаливает… и чуть не забыли одного деда, он босиком бежал от зьярата — запрыгнул — успел!
Всё сухое вокруг. Сарай из сухой глины; навес, крытый сухими ветками — кажется, дунешь — и разлетятся, превратятся в дорожную пыль, из которой состоят. Пыль, пыль, пыль. Мост через пустое русло реки, инвалид на мосту. Другой нищий слепил себе целый трон из глины и восседает на нём. Вот сухой, пропылённый старик продаёт вытянутые (кажется — тоже сушённые) запылённые арбузы. Где он взял воду, чтобы вырастить их? И рядом, у него же — птица в клетке. Наверное, не на продажу, а так. Афганцы любят птиц в клетках и без.
Во всех деревнях, если увидишь окно, — оно наполовину заложено глиняными кирпичами. От пыли? или от жары? Вообще окон мало, к дороге обычно обращены высокие стены, и неясно, что за ними — дом или двор.
Мой дом — моя крепость, здесь точно так.
Вот пост ГАИ, перегораживающий дорогу верёвкой. На крыше постового домика лежит двухметровая ракета, рядом другая, в землю вкопана третья, метра по три каждая. И портрет Ахмад Шах Масуда, доказательство того, что мы имеем дело с государственным учреждением. Большинство военных и государственных учреждений в Афганистане украшены флагом и портретом (или несколькими портретами); чаще всего висит портрет Дустума (северо-запад), Масуда (северо-восток), Карзая (юг Афганистана).
А после поста — автозаправка, но не такая, как у нас, со шлангом, — а лавка, рядом с которой стоят бочки и канистры с бензином, да и на крыше лавки тоже лежат бочки топлива. Попадаются и целые улицы, целые деревни заправочных лавок. А есть и обычные, «цивильные» АЗС.
Машины радуют взгляд надписями, выполненными на всех языках. «ATOYOT» было написано на «Тойоте»; на «Камазе» — большая надпись «Камаз», но арабскими буквами. А что пишут на бензовозах! Почему-то на многих бензовозах написано по-русски, но как!
ОГНЯ#ОПАСНА
АГНЯ#АПАСНА
АГНИ#АПАСНА
Вместо знака "#" на бочках нарисовано жёлтое пятно, якобы огонь. Но почему на этих бочках написано по-русски и кто так грамотно писал — выяснить мне не удалось.
Помимо русских и английских слов — каждый второй
грузовик украшает арабская надпись. Некоторые я успеваю прочитать на ходу. Они не очень разнообразны: «Субханалла» ("слава Богу"), «Машалла» ("на всё воля Божья") и подобные им. Такие же надписи украшают редкие здесь автоматические АЗС, например: "На всё воля Божья, бензин", или: "Слава Богу, дизель"!
Зоопарк на колёсах
Автобус, в который нас посадили, с виду казался совершенно обыкновенным автобусом, не предвещавшим никаких чудес. Правда, на лобовом стекле его висела табличка «IOM» (International Organisation for Migration), а задние сиденья были сняты, и на резине, устилавшей пол автобуса, было напечатано по-русски: ОБЩЕГО НАЗНАЧЕНИЯ… но мы и не догадывались, что за миграции и какое общее назначение у этого автобуса…
Первые несколько часов ехали нормально, делая километров по двадцать в час, — это давало надежду, что под утро будем в Кандагаре. Время от времени подбирали и высаживали местных пассажиров. Это были, вероятно, кочевники. Чернобородые молчаливые мужчины и загорелые женщины с открытыми лицами. Неопределённого возраста, с длинными чёрными косами. На женщинах болтались дети и металлические блестящие украшения. Садились и выходили они посреди пустыни. Откуда приходили и куда уходили — неясно. Ни реки, ни домов, ни деревца, одни голые камни. Вот какого-то деда, жителя пустыни, взяли в одном месте, высадили в другом, совершенно пустом.
— Это, наверное, те самые святые люди, о которых нам говорили вчера, — заметил Книжник. — Видишь, без воды, без еды, безо всего живут в пустыне!