– Жаловался на тебя. Говорит, мужчин в дом водишь, а там, как он выразился, «наш сын, еще совсем ребенок».
– Он не соврал. И сын еще ребенок, и мужчину вчера в дом привела. – Катя опять исчезла на кухне, чтобы налить чай.
– Что за мужчина? – Мама откусывала кусочки груши.
– Мам, это директор нашего торгового центра. Он привез мне бумаги подписать, а заодно довез до следователя.
– И все? Так по какой причине возмущается твой муж?! Кстати, тебе не кажется, что вам пора официально развестись? Я себя чувствую совершенно по-дурацки, когда называю его «мужем»! Не могу же я каждый раз добавлять «так сказать». Так сказать, муж.
– Мам, а если его назвать Мишей?
– Можно, но это что-то ласковое, а этих чувств я к нему не питаю. Так что же мужчина, он же директор?
– А ничего, я после того, как вышла от следователей, поняла, что ужасно голодна, а дома обед. Вкусный. Я его и пригласила. А дома был Миша.
– Как интересно! И что же?
– А ничего. Светская беседа за котлетами и борщом.
– И… – мама запнулась, – и Миша был за столом?
– Да, конечно. Поговорили о пении, об армии, о том, что мой суп пересолен. Это Миша, естественно, сказал.
– Понятно. Могла бы не уточнять. А что же директор, как его, кстати, зовут?
– Валентин Петрович.
– Хорошо зовут. Нестандартно. Валечка. – Мама доела корочку хлеба. – Хотя, пожалуй, я бы не смогла так зятя называть.
– Мам, он твой ровесник. Ему много лет… – Катя не сразу осознала свою бестактность.
– Мне не много лет. Мне столько лет, сколько надо. Но ему – много!
Катя поняла маму с полуслова. «Он для тебя старый!» – так можно было понимать ее слова.
– Да нет, у нас абсолютно деловые отношения, он просто разрешил мне занять помещение под магазин. Потом немного помогал. А вчера ждал, пока со следователем разговаривала. Конечно, Миша мог бы проводить, но он не удосужился.
– Он просто не считает нужным обращать на тебя внимание. Он уже не берет тебя в расчет. Ты – прошлое для него. И это прошлое он просто использует. И живет с тобой только потому, что не нашел, к кому уйти.
– Мне кажется, он просто не способен на самостоятельную жизнь. Может, я его разбаловала?
– Ага, ты виновата? Заблуждение многих женщин. Если бы ты ничего для семьи не делала, то вы бы жили в грязи, в холоде, на супах из пакетиков и банок. Ничего бы не изменилось. Он бы не стал другим. Потому что в Мише твоем нет потенциала. Потенциала самостоятельности.
– Это что-то новое.
– Ничего нового! Это старо как мир. Есть особи, приспособленные к жизни, а есть неприспособленные. И таких даже чувство долга не спасает. Они просто не знают, что с ним делать, мучаются от сознания собственной бестолковости и лени и в конце концов спиваются.
– О-о-о! Мише это не грозит.
– Не грозит. Он у тебя словно туземец, которого взяли в дом миссионера и научили пользоваться вилкой, ножом и душем. Он уже привык к этой жизни и ценит ее. Он будет искать комфорта, но при этом напрягаться особо не будет. Так что там с твоим директором?
– Мам, не уподобляйся следователю. Я тебе уже ответила, что у меня с моим директором ничего нет. И ты этот ответ услышала.
– Это хорошо, что ничего нет. Не морочь человеку голову, у него для этого совсем нет времени. А еще есть жена. Точно?
– Вроде есть, но отношения между ними…
– Ты ничего знать наверняка не можешь про эти отношения… Когда мы разводились с твоим отцом, все считали, что я его бросила, что я – виновата в том, что случилось. Но ты ведь знаешь, что это не так…
– Знаю, – кивнула Катя.
Ее отец, преподаватель того же вуза, что и мать, ушел от них совершенно неожиданно. В этот год мама защитила кандидатскую, а Катя окончила восьмой класс. Их дом подлежал сносу, и им предстояли выселение и переезд. Отец сообщил о своем решении очень неординарно.
– Я не претендую ни на один метр жилплощади, – произнес он за завтраком. Катя, которая только закончила ругаться с матерью по поводу школьных экзаменов, уронила ложку с вареньем прямо на белую скатерть. Как ей показалось, она сразу все поняла. В отличие от мамы. Мама еще долго что-то мыла в раковине, а потом произнесла:
– Хочешь, твой письменный стол поставим в спальне? Ты же всегда так хотел.
Отец что-то собирался ответить, но слова мамы так жалко прозвучали, словно она за что-то извинялась.
– Дело не в столе, – наконец сказал отец.
Катя помнила, что отец еще потом три года «окончательно» уходил из семьи. Все было так мучительно, что когда это наконец свершилось, мама с Катей устроили грандиозное сладкое обжорство.
– Мам, давай не вспоминать. У вас была совсем другая история.
– Истории все одни и те же. И жены у всех одинаковые – они своих мужей не любят до тех пор, пока их не полюбят другие.
– Мам, я не собираюсь никого любить и тем более уводить из семьи. Хотя сегодня я впервые заметила, какой он интересный! Он такой… Такой… Знаешь, когда в кино снимают главного героя второго плана…
– Катя? Ты себя слышишь? Главный герой второго плана…
– Да, именно так! – Катя рассмеялась. – Понимаешь, он где-то позади, чуть-чуть в стороне, но всегда за твоим плечом. Ты понимаешь?
– По-моему, да. Но главный герой не он?
– Нет, наверное, не он, но без этого второстепенного можно и не встретить самого главного.
– О господи, я запуталась в твоих героях. Ты мне скажи, тебе что, этот самый Валентин Петрович нравится?
– Вроде да.
– Приехали! Женатый мужчина.
– Мам, ну как тебе объяснить, он мне нравится… – Тут Катя замолчала. Она не знала, как объяснить маме. Ей льстило его внимание, его забота, после вчерашней поездки она открыла для себя нового Валентина Петровича – модного, лихо управляющего автомобилем, умеющего поддержать разговор и очень деликатного. Катя не знала, как это все сообщить маме в двух словах. – Мам, я точно не знаю. Мне кажется, что он мне нравится. Но разрушать его семью не буду. Я тебе это уже сказала.
– Да уж пожалуйста. Не разрушай. Теперь о самом главном – ты уже проведала своего раненого?
– Нет, но понимаю, что надо. Как ты думаешь, что ему надо привезти?
Мама удобно устроилась на диване, подняла глаза к потолку и произнесла:
– Ну, во-первых, надо правильно одеться…
Глава 2
«Много покупать нельзя. Во-первых, не разрешат врачи, во-вторых, нечего удивлять гастрономическим шиком – не та ситуация. Надо купить что-то легкое, полезное и необычное. То, что захочется сразу съесть». Катя уже два часа бродила с тележкой по магазину. Гектор, которому она обещала кусочек колбасного сыра – оказывается, собака его обожала, – остался в машине. Он послушно уселся на заднем сиденье и просунул огромный нос в чуть раскрытое окно. Стекло при этом сразу же оказалось в слюнях.
– Собака, меня мама убьет, – вздохнула Катя.
Машину Катя взяла у мамы, пообещав вернуть ее в полном порядке.
– Мне придется ехать с Гектором. У тебя еще рука не прошла. Без машины мне не обойтись! А проведать надо, ты мне сама это говорила. И вообще, я тут подумала, если бы не я, то, может, ничего этого бы и не случилось…
– Ты вообще никогда не думаешь о последствиях! Вот твой муж по-прежнему живет у тебя, а это значит, что своей личной жизни у тебя не будет.
– Мама, он уедет, очень скоро. – Катя сейчас готова была согласиться с чем угодно и пообещать что угодно, лишь бы мама дала машину.
– Не уедет, даже когда ему понадобится нос вытирать по причине старческой слабости, и ты из жалости будешь это делать!
– Мама, в это время мне тоже уже надо будет что-нибудь вытирать.
– Господи, возьми ключи, только умоляю, будь осторожна, – мама обожала свою машину.
Гектор в машину влезать не хотел.
– Так, давай, давай, тебе придется какое-то время ездить со мной, – Катя уговаривала пса, заодно подталкивая его под задние ноги. Собака на сиденье забираться не желала. – Слушай, не упрямься, сейчас в магазине запру! – Катя повысила голос, и Гектор заурчал, забубнил.
Катя рассвирепела. Она столько времени потратила на уговоры мамы, она долго застилала старым пледом все сиденья, она даже принесла в машину старую коровью жилу, чтобы собака развлекалась – все было напрасно, этот огромный упрямый зверь даже не хотел в ту сторону смотреть.
– Черт с тобой!
Катя внезапно бросила поводок, отошла от собаки, обошла машину и села на водительское место. Она спокойно достала ключи, вставила их и завела машину. Потом посмотрела в зеркало обзора, потом в боковое зеркало и включила поворотник. Все это она проделала, понимая, что правая задняя дверь не закрыта и рядом с ней сидит упрямый как осел пес. «Ну, дорогой, я тебя к дереву сейчас привяжу и уеду. Самое интересное, ведь будешь ждать меня как миленький – вряд ли кто рискнет тебя отвязать!» – только подумала Катя, как увидала, что собака неловко забирается на заднее сиденье.
– Во как! И что бы это значило, почему ты вдруг поменял свое решение?! – Катя проговорила это почти шепотом, чтобы не испугать Гектора.
До магазина они доехали без приключений, не считая того, что собака пару раз пыталась перелезть на переднее сиденье.
– Ты просто невозможен! – сказала Катя, когда они припарковались у магазина. И сейчас, гуляя по залу, она представляла, что ее может ждать в машине. «Ничего, придется терпеть. Раз это существо не берут даже в собачью гостиницу». Катя сделала попытку на пару дней устроить Гектора, но очень быстро поняла, что в приличных заведениях такого типа с ним уже знакомы и дело иметь не хотят. Ни за какие деньги. «Вы знаете, он у нас пробыл два дня, и за это время две мальтийские болонки и один йоркширский терьер почти полысели. На нервной почве. Так что извините!» – пояснили свой отказ в одном из заведений.
В «неприличные» собачьи приюты отдавать не хотелось – все-таки она отвечала за собаку…
– У вас творог свежий? А ряженка? Мало ли что написано! У меня человек в больнице. Не дай бог, что случится! – У молочного прилавка Катя вошла в роль. Впрочем, говорила она все это больше из важности. Никакой кефир ему не нужен. Оглядевшись, Катя выбрала гранатовый сок, плитку дорогого белого шоколада, баночку меда, виноград и пять обычных ватрушек.
– Берите, они такие свежие, только привезли. И это заводские, все по ГОСТу, – сказала тетка, которая раскладывала хлеб. Катя потянула носом, и точно – запах ванили, творога, сдобы был аппетитным. «Правильно, что взяла пять. Одну сейчас съем, одну Гектору, а три ему. К чаю. Ну и что, что не домашние, все равно ведь вкусные». Она оплатила покупки и вышла на улицу.
Еще на крыльце магазина она увидела, что вокруг машины толпится народ. «О господи! Что там еще?» Катя помчалась к машине. Подбежав, она увидела, что Гектор умудрился засунуть всю морду в узкую полоску приоткрытого окна. И таким образом запер себя в этом капкане. Назад дороги не было, а может, псина не соображала, как можно это сделать.
– Он же дышать не может, бедная собачка, – говорил кто-то возмущенно, но приблизиться к «собачке» не хотел.
– А где водитель? Наверняка специально так сделал, чтобы собака не могла двигаться.
– Урод, его бы так!
– Надо вызвать МЧС! Она задохнется!
– Или захлебнется, вон, слюни пузырями уже идут!
Народ гудел все громче, и в этот момент подошла Катя.
– Так, что, укусил кого?! – нарочно грубо спросила она.
– Нет, к нему же подойти страшно!
– Знаю, потому так и сидит!
– Как вы могли его бросить?!
– Что это за хозяйка!
– Тебя бы так!
– Успокойтесь! Я сейчас открою окно!
Катя открыла машину, опустила стекло. Гектор замотал освободившейся мордой, а народ завозмущался еще пуще.
– Он же от теплового удара сдохнет!
– Бедный пес, воды ему.
И действительно, Гектор стал заваливаться набок, растопырив все четыре лапы.
Зрители заголосили. Кто-то побежал за водой, кто-то ругался с Катей, кто-то тащил старую тряпку:
– На воздух его! На воздух!
Растерянная Катя, не зная, кому в первую очередь отвечать и что делать, бросила сумки с продуктами на сиденье и пошла за каким-то мужиком.
– Мы сейчас его положим, обрызгаем водой, он оклемается, – говорил суетливо мужик, – нельзя так животное мучить, девушка.
– Да я не мучила. – Катя пыталась объяснить, но понимала безнадежность этого. Никто не поверит, что собака сама просунула свою огромную голову в такую щель.
Вернулись они минут через пять и обнаружили, что у машины почти никого нет, кроме маленького мальчика.
– А где тут собака была? – замирая от предчувствия, спросила Катя.
– Она есть, – ответил ребенок.
– Где есть?
– Там, – мальчик указал под машину, – а все люди ушли. Собачка из машины вылезла, и все сразу ушли.
Катя нагнулась и увидела, что пес лопает украденную ватрушку.
– Зараза ты, – только и сказала Катя.
– Тряпка что, не нужна? – подошедший мужик держал в руках старое пикейное одеяло.
Какое счастье, что Гектор сожрал не все ватрушки, потому что времени заезжать еще в какой-нибудь магазин у нее не было. «Приемные часы в больнице с четырех до шести. К этому пациенту пускают в любое время, но исключительно родственников, да и то не всех. По списку», – эту информацию Кате неожиданно выдал Евграфов. Вообще, если бы не он, то, скорее всего, Катя и не поехала бы никуда. Маминых слов, нравоучений и советов, что «надо надеть что-то женственное и нежное», для такого мероприятия было недостаточно. Надо было знать как минимум, в какой больнице лежит раненный при покушении Юрий Спиридонов. Евграфов нашел и больницу, узнал и палату и даже пытался договориться с руководством больницы. Его выслушали очень внимательно и уважительно – оказалось, что Валентин Петрович – человек влиятельный, но посещение не разрешили.
– Там боятся всего, в том числе и повторения покушения, и нездорового ажиотажа. Ну, это, скорее, относится к средствам массовой информации.
– И что же делать? – спросила Катя.
– Думать, – лаконично ответил Евграфов, а еще через пару дней позвонил следователь и сказал, что в интересах следствия хорошо бы навестить пострадавшего.
– Понимаете, вы с ним поговорите и, может, что вспомните сообща. Ну знаете, как бывает? Вот люди встретились, стали разговаривать, и картинка сложилась, как две части головоломки.
– А разве меня к нему пустят?
– Да, мы договорились. Только вам надо быть в определенные часы. Там все строго.
– А врачи не возражают?
– Нет, – следователь немного рассердился, – мы уже со всеми договорились. А потом, время после операции прошло, режим немного ослабили. Так что поезжайте, а потом позвоните нам, и мы назначим с вами встречу.
Катя закончила разговор и вопросительно посмотрела на Евграфова, который в этот момент пил у нее в подсобке чай с батончиками.
– Вы представляете? – спросила она, как будто Евграфов слышал весь разговор.
– Догадываюсь. Следствие зашло в тупик и хочет объединить усилия с пострадавшим и свидетельницей.
– Это вы подстроили? – Катя прищурилась.
– Что вы?! Кто послушает бывшего директора рынка? – возмутился Валентин Петрович.
– Вы меня обманываете, но в интересах следствия я сделаю вид, что ничего не заметила. – Катя погрозила ему пальцем.
– Что же вы это все на меня ополчились, – посетовал Евграфов, – с вами же, женщинами, невозможно работать. Обязательно в чем-нибудь подозревать начнете.
Катя только улыбнулась – она знала, что в стенах торгового центра раздувается очередной скандал, спровоцированный все той же Шадринцевой. Теперь в него был вовлечен и Евграфов, и его жена Майя, и сама Шадринцева. Ходили слухи, что Майя стала ревновать мужа, но вот к кому, не ясно. Очевидно было только то, что отношения между Валентином Петровичем и его женой установились почти враждебные.
– Вы поезжайте. Ведите себя там хорошо, не обманите ожиданий следователей.
– Я туда еду в первую очередь с милосердной целью – проведать раненого. А уж потом собирать информацию, – строго уточнила Катя.