— Да, — Тина скрестила на груди руки, — раньше у меня не было сломано три ребра и не была отбита почка.
Мишка дернулся, как от удара, побледнел так, словно это он побывал в той переделке, заговорил, медленно подбирая слова:
— Я, собственно говоря, поэтому и пришел. Братаны волнуются…
— Что я сдам их милиции? — Тина нервно усмехнулась.
— А ты сдашь? — Он так и не притронулся к стакану с водой.
— Я думаю над этим, — сказала она зло.
— Они не виноваты, они просто…
— …Хотели меня проучить, — закончила она за него. — Они проучили, я надолго запомню их науку. Ты пришел их защищать?
— Они не виноваты! — упрямо повторил Мишка. — Паутинка, они же мои братаны!
— Братаны! — От этого ненавистного слова в душе всколыхнулась старая обида. — А что же ты не остановил своих братанов, когда они шли меня убивать?! Ты же знал!
По тому, как он напрягся, по виноватому взгляду стало ясно — Мишка знал.
— Ты сама виновата! Ты бросила меня, унизила! Они бы не поняли.
— Твои братаны? — уточнила Тина. — А тебе так важно, что они о тебе подумают?
— Они мои лучшие друзья.
— А я твоя девушка. Была. — Она как-то вдруг потеряла интерес к разговору. Если бы Мишка попросил прощения, пусть не за себя, пусть за тех уродов, она бы постаралась понять и простить. Но он не считал виноватыми ни себя, ни их. А как же любовь? Та, самая первая, хрупкая, как мартовский подснежник? И обещания беречь и защищать…
Дед оказался прав. Дед разбирался в людях намного лучше, чем Тина. А она… она выбрала не того друга.
— Уходи, нам больше не о чем разговаривать.
— Что мне им передать? — спросил он резко.
— Передай, что они скоты и подонки.
— Смелая, да?! — в Мишкиных глазах разгорался недобрый огонь. — А повторения не боишься? Думаешь, если под твоей дверью стоят эти волкодавы, то тебя уже и не достать?!
— Ты мне угрожаешь?
Как обидно! Первая любовь должна закончиться грустно или трагично, как в бабы-Любиных книжках, но никогда финал не должен быть таким мерзким.
— Просто предупреждаю. — Мишкин голос вдруг смягчился, стал даже ласковым: — Паутинка, я обещал им, что сумею тебя уломать. Если ты не перестанешь дурить, я ничего не смогу для тебя сделать.
— Уходи. — Тина устало потерла виски. — Уходи, пока я не позвала волкодавов…
— Ах ты… — Мишка шагнул ей навстречу. Наверное, он бы ее ударил, не испугался бы даже охранников, если бы в этот самый момент в кухню не ворвалась баба Люба.
— А ну, пошел вон, сучье отродье! Нечего мне девочку расстраивать! — взвизгнула она и перетянула Мишку кухонным полотенцем.
Тот взвыл от неожиданности, метнулся к двери, едва не врезался в одного из телохранителей.
— Все в порядке? — спросил охранник, переводя взгляд с подбоченившейся бабы Любы на Тину.
— Все нормально, соколик! — баба Люба кокетливо поправила выбившуюся из-под пестрой косынки седую прядь. — Я нашу Клементинку никому в обиду не дам.
— Да, все хорошо, — Тина вымученно улыбнулась, спрятала за спину дрожащие руки.
— Если хочешь, я этого сопляка…
— Не хочу! И вообще, шли бы вы все, мне к экзаменам готовиться надо…
* * *Первый экзамен по химии Тина сдала на четверку. На медаль ей теперь не вытянуть, но, принимая во внимание, что из-за травмы она потеряла больше месяца, четверка — это тоже неплохой результат.
На экзамены она пошла одна. Не хватало еще, чтобы за ней всюду хвостом ходили два амбала. И так уже в школе шушукаются, а по району ползут слухи, один нелепее другого. Люди дяди Васи настаивать не стали. Да и что ее охранять среди бела дня? От школы до дома десять минут ходьбы, нечего бояться.
Вообще-то, Тина боялась, понимала, что Мишкины братаны ее в покое не оставят, поэтому и не выходила из дому по вечерам. А днем-то что?
Оказалось, что она ошибалась и вероломство этих отморозков недооценила. До дома оставалось уже совсем ничего, когда ей в ноги с громким ревом бросился конопатый малыш лет шести.
— Там… там, — малыш махнул рукой в сторону стройки, — плохие мальчики кошку хотят повесить, — он заревел еще громче, кулаками размазывая по грязной мордашке слезы.
Тина в нерешительности посмотрела на забор, огораживающий стройку.
— Они ее сейчас убью-у-у-ут! — взвыл малыш и повис на Тининой руке.
— Еще день, — сказала она сама себе и нырнула в пролом в заборе.
Мальчишка не соврал: откуда-то из глубины стройки доносился пронзительный кошачий вой. Тина ускорила шаг…
…Да, малыш не соврал: кошку, облезлую дворовую Мурку, действительно убивали. Только не «плохие мальчики», а Мишкины братаны. Их было четверо, тот же состав…
— А вот и наша недотрога, — Вадик Певцов, из-за огромной щербины между передними зубами прозванный Щербатым, лучший друг Мишки, радостно осклабился. — Допрыгалась, Паутинка!
Надо было бежать, уносить ноги с этой чертовой стройки, но Тина словно окаменела. «Еще день, — билась в голове одна-единственная мысль, — еще день…»
Щербатый обернулся к рыжему коротышке, держащему за хвост дико подвывающую и изворачивающуюся кошку:
— Рыжий, брось ты эту тварь! Смотри, кто к нам в гости пожаловал!
Рыжий с видимой неохотой разжал руку, и бедная зверюга без присущей кошкам грации шлепнулась на землю, жалобно мяукнула и, припадая на переднюю лапу, бросилась прочь. В этот момент Тина ей позавидовала — кошка осталась жива, как и она сама месяц назад. Хорошо, что малыш не пошел вслед за ней на стройку…
— Плетень, дай-ка мне свой ремень, — не сводя глаз с Тины, Щербатый протянул руку к третьему из четверки, долговязому и нескладному Ваньке Стешко, прозванному Плетнем из-за почти двухметрового роста и болезненной худобы. — Мы тебя, Паутинка, бить не будем, — сказал Щербатый ласково, — мы тебя повесим. Вон там, — он кивнул на зависший метрах в трех от земли ковш экскаватора. — Завтра строители придут, а тут мертвая кошечка, — он плотоядно улыбнулся и скомандовал: — Колокол, вали ее!
В тот же момент кто-то сильно толкнул Тину в спину, швырнул на землю. Колокол, последний из четверки, пока Щербатый заговаривал ей зубы, напал сзади…
«Теперь все, теперь уже точно все», — подумала она, безуспешно пытаясь вырваться из лап Колокола.
— Теперь тебе кранты! — точно прочтя ее мысли, процедил Щербатый. — Мы ж тебя предупреждали, паскуда. По-хорошему хотели договориться. Небось жалеешь теперь, что не послушалась?
На шее захлестнулась кожаная петля, Тина зажмурилась. Перед внутренним взором встал грязный, в комьях засохшей глины экскаваторный ковш…
Неожиданно давление на спину ослабло, и смрадное чесночное дыхание Колокола исчезло. Послышался вой, такой же жалобный и пронзительный, как тот, что издавала давешняя несчастная кошка. Тина открыла глаза — выл Щербатый, выл и баюкал сломанную руку. Рядом, подтянув ноги к животу, корчился бледный как смерть Плетень. Колокола и рыжего в поле зрения не было.
— Ну что же ты за оторва такая, а? — Чьи-то руки бережно обхватили Тину за плечи, поставили на ноги. — Как ты?
Она всхлипнула и снова осела на землю, снизу вверх глядя на своего телохранителя.
— Эх, и влетит же нам за тебя от Игнатыча, — сказал он с досадой.
— А он не узнает, — Тина попыталась улыбнуться. — Мы ему не скажем.
— Не скажет она! Ишь, защитница выискалась! — проворчал охранник. — Что это за отморозки такие?
Не отвлекаясь от разговора, он ловко врезал по уху попытавшему было сбежать Щербатому. Щербатый заскулил еще громче. С земли в унисон ему подвывал так и не рискнувший встать Плетень. Тина со смесью отвращения и страха посмотрела на своих недавних мучителей, тряхнула головой, сказала с неохотой:
— Так, знакомые.
— Хорошие у тебя знакомые.
— Их четверо было.
— С остальными Сергеич разберется. Ты пока иди домой, а я с этими молодчиками поболтаю.
Тина испуганно вцепилась в рукав его пиджака.
— Я сказал — иди домой, — повторил телохранитель.
— Вы их только…
— Не волнуйся. Я им просто объясню, как нужно вести себя с дамами. Как экзамен-то сдала?
— На четверку.
— Молодец. Поздравляю. Все, марш домой!
Домой Тина не шла, а бежала. Понимала, что с такими грозными защитниками ее больше никто не отважится тронуть, но все равно боялась так, что от страха дрожали коленки. Оказавшись в квартире, она первым делом заперла дверь на все замки, прижалась мокрой спиной к стене и расплакалась.
В дверь позвонили минут через сорок. К этому времени Тина уже успела взять себя в руки и даже немного успокоиться.
— Как дела? — Телохранитель Сергеич, тот, что постарше, окинул ее внимательным взглядом с ног до головы.
— Все в порядке, — буркнула Тина, впуская его в квартиру.
— Да я и вижу, что все в порядке. Почему нам сразу не сказала?
— Что «не сказала»?
— Что те ублюдочные со стройки уже нападали на тебя однажды?
— Откуда вы знаете? — В животе вдруг стало холодно и пусто.
— Так они же и рассказали, эти твои знакомые.
Тина попыталась представить, какими именно способами он выбивал признание из Мишкиных братанов, и нервно поежилась.
— Значит, так, Клементина, — телохранитель прошел на кухню, уселся за стол, — больше никакой самодеятельности. Теперь на прогулку будешь выходить только со мной или с Иваном.
— А на экзамены?
— И на экзамены, — сказал он жестко. — Эти четверо, конечно, тебя больше не тронут, но кто знает, сколько еще отморозков в вашем тихом городишке.
— Но…
— Никаких «но»! — прикрикнул он. — Это приказ.
Так она и жила еще целую неделю. Иван с Сергеичем, как и обещали, не отходили от нее ни на шаг и на следующий экзамен по русскому они явились теплой компанией, своим появлением взбаламутив всю школу.
Диктант Тина написала на пятерку — языки всегда давались ей легко, — и телохранители, к которым за неделю она уже успела привыкнуть, устроили ей праздник с тортом и кока-колой. На празднике в качестве почетного гостя присутствовала баба Люба, не трезвая, но и не слишком пьяная, так, в легком подпитии. Соседка провозглашала здравицы за Тину, а Ивана с Сергеичем называла ласково сынками. В общем, вечер прошел в теплой и дружеской обстановке, а утром следующего дня Тинина жизнь изменилась раз и навсегда.
Утром приехал дядя Вася. Он зашел в квартиру в сопровождении неприметного сухонького мужичка, одетого со щегольской небрежностью в белую льняную «тройку» и остроносые «чешуйчатые» туфли. Мужичок уставился на Тину пронзительным взглядом темно-карих, почти черных глаз. Взгляд этот так не вязался с общим легкомысленно-франтоватым видом, что Тина невольно поежилась.
— Здравствуй, Клементина, — первым заговорил дядя Вася.
— Здравствуйте, — она вежливо улыбнулась.
— А у нас для тебя хорошие новости, — дядя Вася сделал драматическую паузу. — Экспертиза все подтвердила.
— Что? — Она почувствовала, как от волнения запылали щеки.
Мужчина в «тройке» властным жестом отодвинул внушительного дядю Васю и сказал без тени улыбки:
— Экспертиза подтвердила, что ты моя дочь…
* * *— …Эта сгодится? — Тина сунула в руки Яну бутылку.
Он скользнул равнодушным взглядом по этикетке, кивнул.
До отеля мадам Розы шли молча. Он откупорил бутылку и через каждый шаг отхлебывал прямо из горла мерзкое, отдающее сивушными маслами пойло. Девчонка шла чуть поодаль, краем глаза Ян видел, как она неодобрительно косится на бутылку. Плевать! Он твердо решил напиться этим вечером, и он напьется! Завтра голова будет раскалываться от адской боли, но это завтра. До этого еще нужно дожить…
На входе в отель они столкнулись с мадам Розой, которая, бросив быстрый взгляд на бутылку, что-то коротко сказала Тине.
— Что ей нужно? — проворчал Ян.
— Она говорит, что это плохой сорт виски, — Тина улыбнулась мадам Розе, — и что от него бывает очень тяжелое похмелье.
— Передай, что я благодарен за заботу.
Хозяйка выслушала Тину, покивала головой, снова что-то проговорила.
— А сейчас что не так?
— Все так. Она желает нам хорошо провести вечер.
Ян галантно поклонился мадам Розе, улыбнулся самой обаятельной из своих улыбок, сказал:
— Можете не волноваться на этот счет, мне дорог каждый прожитый час. Вечер не пропадет бездарно.
Он не стал ждать, когда хозяйка ответит, а Тина переведет, направился вверх по лестнице.
В номере было тихо, только из распахнутой настежь балконной двери просачивались едва слышные звуки ночного города. Ян, не раздеваясь, рухнул на кровать, бутылку поставил на пол у изголовья. Тина прошмыгнула в ванную, откуда через минуту послышался звук льющейся воды.
Как невежливо! Оставила его одного, лишила своего общества. На кой черт, спрашивается, он взял с собой эту перелетную пташку?! Ян сделал большой глоток виски, закашлялся — мерзость! А все эта маленькая неблагодарная бродяжка. Он ведь дал ей достаточно денег, чтобы купить приличное виски, а она притащила это пойло. Наверняка специально, в отместку за то, что он лишил ее удовольствия пошататься по ночному Парижу. Женщины — вообще коварные существа, и эта ничем не лучше остальных. Ян опять потянулся за бутылкой. Следующий глоток уже не показался таким уж отвратительным — видать, уже привык. Человек ко всему привыкает, в любых условиях пытается выжить и приспособиться…
Бутылка опустела уже больше чем наполовину, а Тина все не выходила из ванной. Ян прислушался — кажется, вода больше не льется. Воображение, подстегнутое алкоголем, живо нарисовало чудесную картинку: ванна на львиных лапах, до краев наполненная горячей водой, а в ванне — Клементина, волосы мокрые, из пенной шапки соблазнительно выглядывают белые плечи и чуть-чуть грудь. Этого «чуть-чуть», намека на намек, Яну хватило, чтобы почувствовать себя живым. Мертвецы же ведь не мечтают о юных девах и не испытывают томления вполне определенного рода. Даже потенциальным мертвецам, заключившим со смертью пакт о ненападении, чужды подобные страсти, а ему вот, оказывается, еще не чужды. А Тина заперлась в ванной и не желает выходить. И плевать ей на то, что для него сейчас ценен каждый момент, особенно такой жизненный….
У нее есть еще пять минут. Ровно пять минут до полуночи. А когда часы пробьют двенадцать, карета превратится в тыкву, лошади в мышей, а он вышибет эту проклятую дверь.
Допитый залпом виски придал Яну сил и решительности, но не терпения. Он не стал ждать полуночи, встал с кровати, постучался в запертую дверь ванной. Ему никто не ответил.
— Эй, открой! — сказал он решительно. Решительность всегда действовала на женщин безотказно.
Увы, девочка-пташка оказалась неприятным исключением.
— Клементина, предупреждаю — я сейчас вышибу дверь! — дожидаться ответа Ян не стал, и тихое «входи» потонуло в его разъяренном реве.
…Дверь оказалась не заперта. К сожалению, Ян понял это слишком поздно, когда сила инерции уже швырнула его на чугунную ванну, кстати, пустую. Он чудом сохранил равновесие и не рухнул в ее лаково поблескивающее нутро, но успел больно врезаться коленом о бортик.
— Я же сказала, что открыто, — послышалось из глубины комнаты.
Ян поднял голову — Тина сидела на подоконнике у распахнутого настежь окна, подтянув к подбородку коленки. Ну конечно, где же еще сидеть девочке-пташке?! На ней был махровый гостиничный халат, судя по закатанным рукавам, изрядно ей большой. Лицо, отмытое от косметики, казалось юным и невинным. Удачная мистификация — невинные девицы не летают с незнакомым мужиком в чужую страну, и не опаивают его дешевым виски, и не провоцируют на идиотские поступки, и не обманывают его надежд…
— Я не услышал. — Ян, прихрамывая, подошел к окну.
Девчонка попыталась спрыгнуть с подоконника, но он не позволил, поймал за узкие лодыжки, сжал так, что она поморщилась.
— Ты пьян.
— Твоими стараниями, Пташка. — На ее левой щиколотке болталась цепочка с летучей мышкой, точно такой же, как в пупке.