Может быть — даже скорее всего — дед не любил ее, но он о ней заботился: не оставил в детдоме, кормил, одевал, учил. И изо дня в день, глядя на внучку, видел в ней убийцу своей дочери. Страшно. Маленький персональный ад. Сам себе судья, сам себе палач…
Дед умер на следующий день после выписки из больницы. Он умер, а Тина вдруг поняла, что теперь осталась совсем одна.
Она не плакала, когда увидела стеклянный, неживой дедов взгляд. Не плакала, когда сбежались соседи, когда тело забрали в морг, когда обычно резкая и нетерпимая Эмма Савельевна отпаивала ее обжигающе горячим чаем и называла «бедным ребенком». Тина заплакала только однажды, в канун похорон, когда увидела, что на деде надет тот самый связанный ею несколько лет назад свитер.
— Чудак человек, — баба Люба, трезвая и от этого неожиданно торжественная, погладила деда по пергаментной щеке. — Лето на улице, а он велел, чтобы его после смерти обязательно в этот пуловер обрядили. Даже слово с меня взял, — она всхлипнула, а Тина разревелась в голос.
Похороны она не запомнила: много людей, много слез, много слов, гулкий стук падающей на крышку гроба сырой земли, поминки для соседей и самых близких, ночь без сна, тихий скрип половиц в осиротевшей квартире, окно, распахнувшееся настежь невесть откуда взявшимся сквозняком. Тина не боялась. После того как она увидела свой свитер, страх и боль ушли, оставив вместо себя тихую печаль и горечь сожалений. Дед тоже сожалел, она точно это знала: по тоскливому поскрипыванию половиц, по беспокойно мечущимся на стене теням. Он не хотел уходить, не хотел оставлять ее одну.
— Не бойся, — сказала Тина в пустоту, — я справлюсь…
* * *Ее собирались отдать в детский дом. Тетки из социальной службы с одинаково равнодушными лицами и бесцветными глазами одинаково разводили руками и говорили, что Тина несовершеннолетняя и что устройством ее дальнейшей судьбы теперь займется государство. Теток из социальной службы не волновало, что через семь месяцев Тине должно исполниться восемнадцать, что на носу выпускные экзамены и вообще она может прекрасно сама о себе позаботиться. Тетки действовали строго по инструкции…
В тот день Тина твердо решила, что убежит. Ее даже волоком не затащат в детдом. Не на ту нарвались!
У нее были деньги, много денег — дед никогда не скрывал от нее, где хранит сбережения — этого должно хватить, чтобы продержаться до совершеннолетия. Как и где она будет жить, Тина не думала. Сначала побег, а потом размышления.
…Ее опередили. Тина была уже на пороге, когда в квартиру без стука вошел мрачный лысый дядька в строгом костюме. Наверное, в социальной службе, зная ее строптивый нрав и нежелание ехать в детдом, подстраховались, выслали тяжелую артиллерию в лице этого громилы.
— Вас зовут Клементина? — спросил мужик неожиданно приятным баритоном.
— Я никуда не поеду! — Тина уселась на диван, сцепила пальцы в замок. — Так и передайте этим клушам из социальной службы!
— Я не из социальной службы. — Мужик подошел почти вплотную, теперь он возвышался над ней каменной глыбой.
— А откуда вы? — В душу прокрался страх. Тина хотела встать, но странный незнакомец вроде бы невзначай перекрыл ей путь к отступлению.
— Меня прислал один человек. — Он изо всех сил старался быть милым, даже улыбку из себя выдавил. Лучше бы не улыбался, потому что Тине от этой блеклой улыбки стало еще страшнее.
— Что за человек?
— К сожалению, я не могу пока назвать его имя, но после выполнения маленькой формальности вы все узнаете, уверяю вас, Клементина.
— Что за формальность? — Она уже очень серьезно подумывала, а не заорать ли во все горло. Кто-нибудь из соседей да услышит.
— Мы с вами съездим в больницу.
— Зачем?
— У вас возьмут кое-какие анализы.
— Никуда я с вами не поеду! — Тина вжалась в диван. — А если вы сделаете еще хоть один шаг, я закричу!
Мужик тяжко вздохнул, по его грубому, точно высеченному из камня, лицу промелькнула тень раздражения. Тина набрала в легкие побольше воздуха — приготовилась звать на помощь.
— Даже не думай, — сказал мужик строго, — тебе же будет хуже. Давай для начала просто поговорим.
Тина упрямо потрясла головой, но с воплями решила повременить.
— Меня послал твой отец.
— Отец?!
У нее не было отца. Однажды, когда Тина спросила у деда, где ее папа, тот сказал, что папа умер, и она почувствовала вину еще и за смерть отца. А теперь этот лысый здоровяк уверяет, будто послан ее отцом…
— Вернее, это твой покойный дед считал, что мой босс причастен к твоему рождению.
— А это не так? — спросила Тина осторожно. От удивления она моментально забыла про страх.
— Это вполне вероятно, — ответил мужик уклончиво, — но, чтобы не осталось никаких сомнений, ты должна пройти генетическую экспертизу. Знаешь, что это такое?
— Знаю, не маленькая. А что потом? Что будет со мной, если я окажусь дочкой вашего… босса?
— Он позаботится о тебе. У него нет родных детей, и сам факт твоего существования уже делает его счастливым.
— А если эта ваша экспертиза покажет, что я не его ребенок? Я отправлюсь в детдом?
Мужик покачал головой.
— Мой босс позаботится о тебе в любом случае, в память о твоей матери. Если ты окажешься его родной дочерью, он тебя удочерит. Если нет, оформит опекунство. Поверь мне, Клементина, опека такого человека дорогого стоит. В любом случае ты не проиграешь. Ну, поехали? — Он протянул Тине руку.
— Скажите, а почему этот человек, мой предполагаемый отец, не предпринял попыток отыскать меня раньше?
— Потому что он узнал о твоем существовании совсем недавно.
— Откуда?
— Из письма твоего деда. Ну, ты идешь?
Тина вложила свою руку в широкую ладонь лысого, сказала решительно:
— Ладно, черт с вами!
Мужик неожиданно одобрительно усмехнулся, пробормотал едва слышно:
— Порода уже чувствуется.
— Что?
— Ничего. — Усмешка слетела с каменного лица, точно ее никогда и не было. — Меня зовут Василий Игнатьевич Белый.
— Приятно познакомиться, — проворчала Тина и направилась к двери.
— Кстати, — послышалось ей вслед, — можешь называть меня дядей Васей.
— Но только в том случае, если я окажусь дочкой вашего босса? — ехидно уточнила Тина и толкнула дверь.
— В любом случае, Клементина.
На улице их ждала кавалькада из двух огромных джипов и роскошного «Мерседеса» с тонированными стеклами, а еще толпа удивленных соседей и просто зевак. Нечасто в их двор заезжали такие шикарные машины — вот и сбежались поглазеть. Это хорошо, что сбежались. Теперь ехать с этим дядей Васей не так страшно, есть свидетели.
— А куда это вы Клементинку увозите?! — Из толпы зевак выступила бдительная баба Люба. — Зачем это вам дите несмышленое понадобилось, ироды?! — Баба Люба была в изрядном подпитии, а в таком состоянии она становилась бесстрашной и очень подозрительной.
— Спокойно, мамаша! — дядя Вася ощерился в недоброй улыбке. — Все с ней будет хорошо. Съездим в одно место и вернемся.
— А вот я тебе, мордастый, не верю! — Баба Люба воинственно махнула рукой с зажатой в ней почти пустой бутылкой водки. — Сейчас этих, как их, киднепманов развелось! Не дам сиротку в обиду!
— Василий Игнатьевич, — шепотом осведомился коротко стриженный парень в черном костюме, — угомонить тетку?
Тина вдруг представила, как именно этот браток собирается «угомонить» бабу Любу, и требовательно дернула дядю Васю за рукав:
— Не трогайте ее!
Тот задумчиво потер гладковыбритый подбородок, посмотрел сначала на соседку, потом на Тину и спросил:
— Хочешь, она поедет с нами?
Тина кивнула. Конечно, защитник из бабы Любы еще тот, но вдвоем все-таки не так страшно.
— Эй, мать! — дядя Вася призывно помахал рукой.
— Это ты мне, что ли, мордастый? — уточнила баба Люба.
— Тебе, мать, тебе! Клементина хочет, чтобы ты с нами поехала.
— Это на чем же? На этих гробах на колесах?! — соседка плюнула в сторону джипов.
Дядя Вася призывно распахнул дверку «Мерседеса».
— Иди сюда, мать!
Баба Люба колебалась недолго, допила для смелости остатки водочки, потрусила к машине, кокетливо подмигнула дяде Васе и, подобрав подол не слишком чистой юбки, нырнула в салон.
— Эх, красотища-то какая! — послышалось из недр «Мерседеса». — Будет что перед смертью вспомнить! Клементинка, айда сюда!
Тина посмотрела на дядю Васю. Тот ободряюще улыбнулся, и она решилась!
Внутри «Мерседес» выглядел еще роскошнее, чем снаружи: белые кожаные сиденья, деревянные панели, мини-бар, который уже успела обнаружить расторопная баба Люба.
— Ой, бутылочки-то какие красивенькие, — запела она елейным голосом.
Из-за переднего сиденья выглянул дядя Вася.
— Мать, ни в чем себе не отказывай, — сказал он очень серьезно.
— Да ты что?! — не поверила своим ушам баба Люба. — Так вот я, пожалуй, вот эту возьму, с черненькой этикеточкой.
Дядя Вася бросил быстрый взгляд на бутылку с «черненькой этикеточкой» и одобрительно хмыкнул:
— Молодец, мать! «Джек Дэниэлс» — достойный выбор.
До больницы домчались за пять минут, похоже, в «Мерседесе» где-то были спрятаны крылья. Их уже ждали, и не кто-нибудь, а сам главврач. Тина поежилась, нездоровый ажиотаж вокруг ее персоны начинал раздражать.
Сама процедура заняла совсем немного времени, минут десять — и все готово.
— И что теперь? — спросила Тина, забираясь вслед за дядей Васей в кожано-деревянное нутро «Мерседеса».
— Будем ждать.
— Долго?
— Неделю. Может, чуть больше.
— Не знала, что в нашем захолустье делают такие анализы.
— А у вас и не делают, повезем в Москву.
Тина покосилась на дремлющую в обнимку с бутылкой бабу Любу, спросила шепотом:
— А мне что теперь делать?
— Тебе тоже ждать.
— Где?
— Пока здесь, дома.
— Не получится, — Тина тряхнула головой. — Меня сегодня должны в детдом оформлять.
— Я же сказал — детдом отменяется.
— Ну да, опекунство и все такое…
— За тобой пока присмотрят мои люди, — сказал дядя Вася после небольшой паузы.
— Эти головорезы на джипах? — Тина поежилась.
— Они не головорезы.
— И они будут жить в моей квартире?! Имейте в виду, я против!
— Хорошо, — неожиданно легко согласился дядя Вася, — они поживут во дворе, в машине.
— То есть как «в машине»? — удивилась Тина.
— Не бойся, девочка, им не привыкать.
— Ко мне давай соколиков своих, — встрепенулась баба Люба, — за умеренную плату приючу иродов.
— А где ты живешь, мать? — поинтересовался дядя Вася.
— Дык, на одной с Клементинкой площадке. Соседи мы.
— Спасибо, мать, — сказал он и полез за бумажником. — Вот тебе за хлопоты.
Таких денег баба Люба отродясь не видела — целых двести долларов. Она удивленно хрюкнула и поспешно спрятала купюры за пазуху, а потом расправила складки на юбке и сказала со сдержанным достоинством:
— Не за что, сынок. Ты только предупреди соколиков своих, чтоб не хулиганили и вели себя тихо.
— Всенепременно, мать.
Дядя Вася уехал ближе к вечеру, оставив Тине свиту из двух хмурых удальцов, набитый под завязку продуктами холодильник и пожелания вести себя хорошо и не высовываться. Она и не собиралась высовываться. Больно надо! Выпускные экзамены начнутся уже послезавтра…
Несмотря на насыщенный событиями день, почти всю ночь Тина не сомкнула глаз, бродила по квартире, подходила к двери, периодически поглядывала в глазок. Один из людей дяди Васи обосновался на лестнице и, кажется, не собирался идти спать. А еще в голову лезли бесконечные мысли, от которых болела голова, а сердце трепыхалось и подпрыгивало.
У нее есть отец. Ну, во всяком случае, такой вариант не исключен. Судя по тому, какие серьезные люди на него работают, отец — человек очень влиятельный. Интересно, это хорошо или плохо? А еще интересно, почему дед решил раскрыть тайну ее рождения только перед своей смертью.
Тайна рождения — звучит-то как романтично! Точно она не самая обычная девчонка, а как минимум наследная принцесса. А еще непонятно, почему дед не избавился от ненавистной обузы сразу. Позвонил бы ее папе — и все дела. Наверное, если бы он так поступил, все могло сложиться по-другому. Ему бы достался покой, а ей — нормальная семья. Дядя Вася сказал, что у ее предполагаемого отца нет детей. Можно представить, как бы он обрадовался, если бы узнал о ее существовании. Но дед решил все по-своему, и сейчас Тине остается только гадать, как бы все сложилось.
Она уснула с первыми рассветными лучами, кажется, только смежила веки, как в сон бесцеремонно ворвался громкий стук. Стучали не только громко, но еще и очень настойчиво: входная дверь содрогалась под мощными ударами.
— Клементина! Эй, ты спишь? Клементина, открывай! — Голос принадлежал одному из охранников. Не тому вредному мужику, что всю ночь караулил на лестнице, а тому, что помоложе и поприятнее.
Тина накинула поверх пижамы халат, распахнула дверь. На лестничной площадке было многолюдно: оба телохранителя, трезвая и от этого раздраженная баба Люба, сосед снизу и… Мишка. Мишку, взрослого и крутого, держал за шиворот один из охранников, легко и небрежно, как шкодливого котенка.
— Вот, к тебе рвался, — не здороваясь, сказал телохранитель. — Знаешь его?
— Конечно, знает! — встряла баба Люба. — Из-за этого бандюгана она в больницу загремела, а дед ее на том свете оказался, царствие ему небесное. — Соседка торопливо перекрестилась.
— Это правда? — охранник выжидающе посмотрел на Тину и на всякий случай посильнее тряхнул Мишку.
— Паутинка, поговорить надо, — прохрипел тот.
Тина отступила на шаг. Зачем он пришел? Она не хочет его видеть. Он ни разу не навестил ее в больнице, хотя прекрасно знал, чьими стараниями она туда попала. Он не зашел после смерти деда, а сейчас вот вспомнил о ее существовании, захотел поговорить. Самым правильным решением было бы попросить охранника спустить его с лестницы. Тина поколебалась, но потом сказала:
— Отпустите его, пусть заходит.
Охранник разжал пальцы, и потерявший опору Мишка едва не упал, зло зыркнул на обидчика, процедил что-то злое сквозь стиснутые зубы. Тот в ответ осклабился в недоброй улыбке, велел Тине:
— Дверь на замок не закрывай. Я тут покурю, на случай, если этот малахольный выпендриваться надумает. А ты, — он вперил взгляд в Мишку, — если хоть один волосок… — Мишка, смелый и крутой, вдруг трусливо втянул голову в плечи, — на запчасти разберу.
— Что это за волкодавы у тебя?! — В квартире Мишка приободрился, расправил плечи, в голос подпустил раздраженно-обиженных ноток. Глупый, не может понять, что ей все равно. Не понарошку все равно, а взаправду.
Когда Тина пришла в сознание в больничной палате, первая ее мысль была о Мишке. Где он? Он же любит ее несмотря ни на что и обязательно придет, как только узнает, что с ней стряслось. Она еще и сама толком не знала, что стряслось. Чувствовала только, что очень больно дышать и поясница болит, и голова кружится. Те, кто ее избивал, даже не скрывали своих лиц. Не потому, что такие смелые, а потому, что пришли не припугнуть, а убить, отомстить за честь братана.
Тина запомнила их всех, но молчала перед следователем. Побывав однажды у самой грани, боялась, что кошмар повторится. И только Мишка мог ее защитить, остановить своих дружков-садистов. А он не пришел…
— Что тебе нужно?
Мишка вдруг замялся, спросил заискивающе:
— Может, чаем напоишь, Паутинка?
— Нету. — Ей не хотелось поить его чаем. Ей и видеть-то его не очень хотелось.
— Тогда хоть воды налей. — Мишка опасливо покосился на неплотно прикрытую дверь.
Тина пожала плечами, направилась на кухню, он поплелся следом.
— У меня времени мало. — Она поставила на стол чашку с водой, сама отошла к окну. — Говори, зачем пришел?
— А ты изменилась, Паутинка. — Мишка рассматривал ее прищуренными глазами, нагло и бесцеремонно. Раньше она обязательно бы смутилась, но те времена прошли.