Я хочу ее слишком сильно, чтобы испортить это. Делаю выдох через нос и спрашиваю:
— Кто та девчонка, за которой ты погналась?
Она отвечает шепотом:
— Моя сестра.
Между нами повисает тишина, и я осознаю, что ее сестра, видимо, дружит с командой Скорпиона.
— Что твоя сестра делает с тупицами Скорпиона?
— Может, она задается тем же вопросом насчет меня, — говорит она с горькой усмешкой.
Я смеюсь вместе с ней, мой смех в тысячу раз более горький, чем ее.
— Не сравнивай меня с ублюдком вроде него. Может я и облажался в свое время, но он сжирает девственниц, переваривает и выплевывает, как отбросы.
Брук начинает расхаживать, на мгновение, она морщится от беспокойства, затем грустно закрывает глаза.
— О, боже. Она выглядела ужасно. Ужасно, — шепчет она.
Вот и все.
Вот и все, вашу мать.
Брук не будет так страдать не из-за кого.
Не передо мной.
Я не тот человек, кто может стоять и говорить о делах, когда что-то должно быть сделано.
Молча открываю дверь, но прежде, чем уйти, смотрю на ее красивое бледное лицо, и чувствую, что должен что-то сказать. Я в этом не хорош, но делаю усилие над собой и грубо говорю ей:
— Ты не ничто. Для меня.
Закрыв за собой дверь, я направляюсь прямо к лифту.
Не сложно найти мужика с чертовой татуировкой на лице.
Плюс, бойцы всегда останавливаются в одном из отелей, находящихся около «Андеграунда».
Становясь агрессивным, сжимаю руки в кулаки, прохожу через лобби и выхожу в ночь. Огромная толпа занимает подъездную дорогу в отель.
— Разрывной! — кричат они.
Повсюду взрываются вспышки.
— Обожемой! — начинает кричать женщина, пока сотрудники отеля пытаются удерживать толпу на расстоянии.
Я успешно проталкиваюсь с одной стороны толпы, пока с десяток рук гладят мою задницу и грудные мышцы, когда я слышу:
— Это она. Ее вина, что его сегодня дисквалифицировали!
В недоумении поворачиваясь, вижу, как что-то белое летит в воздухе и разбивается прямо об Брук.
Другой белый шар следует за первым.
Закипая от ярости, сжимаю челюсть и направляюсь назад к ней в то время, как чертовые сумасшедшие люди продолжают бросать в нее дерьмом. Брук наклоняется и бежит к одному из работников парковки, который, увидев, что я приближаюсь, что-то ей говорит.
Другое яйцо попадает в ее плечо, когда я достигаю ее, и я клянусь, чувствую себя чертовым Халком. Я так чертовски безумен, что чувствую себя зеленым!
— Шлюха! — кричат они. — Сука!
Используя спину, как щит, получаю яйцом по трапециевидным мышцам, поднимая ее на руки. Поворачиваюсь лицом к этим чертовым лунатикам.
— Только из-за этой женщины я все еще дерусь! — ору на них, чувствуя гнев и их предательство.
Внезапная тишина обрушивается на толпу, и я еще не закончил — ублюдки!
— В следующий раз на ринге я одержу чертову победу ради нее, и я хочу, чтобы все вы, кто сегодня обидел ее, принесли по красной розе и сказали, что это от меня! — требую я.
Они осознают это в течение секунды.
Они осознают это...
И они начинают кричать, хлопать, когда я отношу ее назад внутрь.
Дыша через нос, я пытаюсь успокоиться, когда Брук начинает смеяться в моих руках. Ее глаза сияют в неверии, когда она поднимает на меня взгляд.
Я хмурюсь в замешательстве и нажимаю на кнопку вызова лифта десять раз подряд.
— А говорят, что фанаты Джастина Бибера ненормальные, — говорит она, восстанавливая дыхание.
Мой голос хриплый и грубый, когда я счищаю скорлупу с плеча:
— Я приношу извинения от их имени. Сегодня они меня огорчили.
Она прекращает смеяться, сцепляет руки у меня на затылке и смотрит на меня, пока я несу ее в лифт. Какая-то пара решила не присоединяться к нам, и не вошла в лифт.
— Ну, так вы заходите? — спросил я у них, прижимая ее ближе к себе.
Они оба сделали шаг назад и ответили:
— Нет.
Таким образом, мы одни поднимаемся наверх, и Брук прижимает кончик своего красивого маленького носа к моей шее.
— Спасибо тебе, — выдыхает она.
Я усиливаю свой захват. Она ощущается так правильно и идеально в моих руках, никогда не хочу ее отпускать. Меня не волнует, если от нас несет желтками; я жаждал обнимать ее и соскучился по ее рукам, обнимающим меня. И прямо сейчас я не могу думать ни о чем другом, что я предпочел бы делать или где бы предпочел находиться, кроме, как здесь.
Вставив ключ в дверь, открываю ее и заношу Брук внутрь.
— Какого черта происходит, Рем? — требовательно спрашивает Пит, а вслед за ним и Райли.
— Просто убирайтесь отсюда, парни, — я придерживаю дверь открытой для них одной рукой, а другой удерживаю Брук у своей груди. Они пялятся на Брук, будто она может решить какую-то неведомую загадку для них, так что я резко говорю им:
— Я делаю, что хочу, вы поняли?
Это напоминает им, что я здесь, свирепо смотрю на них, и они обращают свое внимание на меня.
— Мы поняли, Рем, — отвечает Райли, следуя за Питом в коридор.
— Тогда не смейте забывать об этом, — хлопаю дверью и запираю ее, теперь никакой тупица не войдет сюда и не прервет мое время с ней, затем мы идем в ванную номера. Она усиливает захват, когда я открываю дверь душа, и я так чертовски счастлив, что она хочет остаться со мной, я держу ее в руках, включая душ.
Идет вода, и я быстро снимаю свои ботинки и ее обувь, затем вхожу в душ, неся ее на руках.
— Давай смоем с тебя это дерьмо.
Она становится на ноги, когда я провожу руками по ее влажным волосам. Вода стекает ей на лицо, когда я снимаю с нее платье через голову. Отбрасываю его в сторону, намыливаю руки, затем наблюдаю за ее лицом, когда провожу руками по ее телу.
Она прикусывает нижнюю губу, когда я прикасаюсь к ней, поднимая ее руки вверх и скользя мылом у нее подмышками, вниз по животу, между ног, вверх к шее. Моя футболка мокрая, и прилипла к груди, и я рывком снимаю ее одной рукой, быстро намыливая себя.
— Не верится, что твои фаны назвали меня шлюхой, — говорит она, наблюдая за мной.
Я быстро намыливаю свои волосы.
— Ничего, ты справишься.
— Думаешь, я должна?
— Ага.
Затем я намыливаю волосы Брук, пальцами поглаживая кожу ее головы.
— Они ненавидят меня, — несчастно говорит она мне. — Я не смогу прийти на твои бои без страха подвергнуться линчеванию.
Хватаю душ и направляю воду на голову Брук, и она закрывает глаза, когда пена стекает по ее телу.
О Боже. О Боже.
Ее соски упираются в лифчик, мягкие и сморщенные. И ткань ее белых трусиков прилипла к губам ее киски. Чертовски гладкой, как и вся она. Я резко перевожу взгляд к ее глазам прежде, чем вздрагивают ее ресницы, она открывает глаза и смотрит на меня. Ее овальное лицо, розовые губы, темные влажные волосы, блестящие от воды ресницы и эти золотые глаза, смотрящие на меня с таким выражением. Будто на этой земле больше ничего нет, на что бы она хотела смотреть, кроме меня. Мое горло, будто пересохло, когда я отодвигаю прядь влажных волос возле ее лба, мое сердце бьется так быстро, как оно еще никогда не билось ни за что в моей жизни.
Она такая красивая и совершенная, что мне становится больно дышать. Поднимая руки, обхватываю руками ее лицо так нежно, как только могу и смотрю на нее, затем одним пальцем касаюсь ее рта. Она забрала у меня этот рот, и я хочу его обратно. Хочу его обратно, потому что он мой. Он чертовски мой, и она убивает меня прямо сейчас, смотря на меня этими глазами, и я вижу её влажное и дрожащее тело.
— Этого никогда не случится, — грубо отвечаю я, потому что только через мой труп кто-то причинит ей вред, фаны или кто-либо еще.
По гладким сухожилиям ее горла вижу, как она сглатывает.
— Реми, тебе не стоило... говорить так обо мне. Они подумают, что ты и я... что ты и я... — она качает головой и смотрит на меня, задыхаясь.
— Что ты моя? — мягко продолжаю я.
Мгновение она моргает, затем смеется.
— Что смешного? — спрашиваю ее.
Открываю стеклянную дверь душевой, затем оборачиваю полотенце на своих бедрах и снимаю спортивные штаны. Она все еще смеется, когда я возвращаюсь к ней, оборачиваю в полотенце, поднимаю и несу к кровати.
Опускаю ее по центру, и я не уверен, веселит ли меня ее смех или нет.
— Мысль о том, чтобы быть моей, веселит тебя? — дразню ее.
Забираясь руками под ее полотенце, стаскиваю с нее трусики и снимаю лифчик, затем вытираю полотенцем ее тело и волосы быстрыми, уверенными движениями.
— Так ты считаешь, что быть моей – смешно? — настаиваю я, проводя полотенцем по ее обнаженной аккуратной груди, наблюдая за ней. — Это смешно, Брук? — повторяю я, глядя ей в глаза.
— Нет! — выдыхает она, ее смех полностью исчезает, когда она наклоняет свои бедра, помогая мне вытереть ее. Я вытираю ее ноги и, когда достигаю колена с небольшим шрамом, замедляю свои движения, обследуя его. Я никогда не хотел поцеловать что-то другое, кроме губ и киски, но я борюсь с желанием поцеловать ее поврежденное колено.
Маленькая рука дрожит в моих волосах, и я слышу ее шепот:
— Ты когда-нибудь принадлежал кому-то?
Мои глаза возвращаются к ней, ее зрачки темные, как ночь, когда она смотрит на меня. Всепоглощающая ревность разрывает меня, когда я думаю, что она принадлежала кому-то другому передо мной. Ощущая бурление в груди, охватываю ее щеку одной ладонью и смотрю на нее.
— Нет. А ты?
Она прячет щеку в моей руке и шепотом отвечает:
— Я никогда этого не хотела.
— Я тоже.
Мы смотрим друг на друга, и между нами будто потрескивает воздух. Она нуждается во мне. А я чертовски нуждаюсь в ней.
Провожу пальцем по ее подбородку, подбирая нужные слова:
— Пока в Сиэтле не увидел эту милую девушку с огромными золотыми глазами и розовыми пухлыми губами... мне стало интересно, сможет ли она меня понять...
Ее грудь вздымается и я наклоняюсь ближе, чтобы почувствовать ее аромат, поднимая полотенце выше, чтобы прикрыть ее тело прежде, чем я не выдержу и возьму это маленькое тело моей мечты, и трахну эту женщину моей жизни, и позволю ей разбить меня, когда она осознает, кем и чем я являюсь, и что во мне чертовски не так.
Мой голос становится грубым от этой мысли.
— Брук, я так многое хотел тебе сказать, но не могу подобрать слова.
Упираясь своим лбом о ее, делаю глубокий вдох и провожу носом по ее лицу.
— Ты меня крепко связала.
На мгновение, я нахожу её губы и быстро целую, прежде чем смотрю в ее глаза.
— Я хотел включить тебе тысячи разных песен, чтобы ты поняла, что... я чувствую…
По ней проносится дрожь, когда я вожу пальцем вдоль ее верхней губы, затем нижней. Она тихо стонет и я держу ее лицо в своих руках и прижимаюсь своим ртом к ее, затягивая ее язык в свой рот, чтобы я мог сосать его.
Она стонет и впивается ногтями мне в плечи, выдыхая:
— Почему ты не возьмешь меня, Ремингтон?
Издав от этого стон, я притягиваю ее ближе к себе.
— Потому что я слишком сильно тебя хочу.
Прижимая свой язык сильнее к ее, я наклоняюсь и чувствую, как ее тело прижимается к моему, ее грудь, ее пресс, ее ноги между моих бедер. Она тяжело дышит, когда я притягиваю ее ближе и продолжаю пожирать ее рот.
— Но я так сильно хочу тебя, и я пью таблетки, — умоляет она меня. — Я знаю, что ты чист. Тебя все время проверяют, и я...
Кончики ее сосков упираются в мои ребра, и она дрожит и поднимает свои бедра, молча умоляя меня пойти туда и взять то, чего я хочу. Чего я чертовски жажду. Черт меня побери.
— Я хочу, чтобы ты вернулась в мою постель. Я хочу целовать тебя, держать тебя, — грубо говорю я.
Она сильнее хватает меня за плечи и шепчет напротив моих губ:
— Я больше так не могу, прошу, займись со мной любовью...
Я заглушаю ее рот своим, проникая языком, перемещаюсь так, что мой член упирается в ее бедро... а мое бедро ощущает ее киску.
Она влажная.
Чертовски влажная.
Она меня так заводит, что я не могу прекратить покусывать ее губы, сжимая ее влажные волосы в руках, когда она проводит ладонями по моим рукам и трется об мое бедро. Она тихо стонет, и у меня внутри все скручивается от необходимости, пока она трется, ударяясь бедрами об меня и целует в ответ.
Два... три удара... и она начинает неудержимо содрогаться подо мной.
На мгновение, я прекращаю целоваться, затем понимаю, что происходит. Мой член начинает выпускать сперму, когда я чувствую, как она кончает, и я держу руку у нее на спине и поднимаю ногу, заставляя ее сильнее вжиматься в меня, убедившись, что ее клитор получает достаточно трения, пока я накрываю ее рот своим, и заставляю ее взять мой язык, когда она кончает для меня.
Звуки, что она издает... то, как ее тело ощущается возле моего...
Моя грудь переполнена нежностью, когда я убираю ее волосы назад, и смотрю на ее раскрасневшееся лицо и застывший взгляд.
— Было ли это хоть вполовину так хорошо, как выглядело? — спрашиваю я, проводя пальцем по ее щеке.
Она затягивает на себе полотенце и сердито избегает смотреть на меня.
— Уверяю тебя, этого больше не случится, — шепчет она.
Боже, я люблю ее. Я люблю ее дерзость и мужество и люблю то, как она становится со мной застенчивой. В восторге от ее застенчивости, когда она только что кончила для меня таким образом, как никакая другая женщина еще не кончала прежде, я наклоняюсь ближе, чтобы поцеловать ее в ухо, и говорю хриплым голосом:
— Я удостоверюсь, чтобы это случилось.
— Не рассчитывай на это. Если бы я хотела самостоятельно достичь оргазма, то позаботилась бы об этом, не устраивая ни для кого шоу, — она удерживает полотенце на груди, когда садится и спрашивает, — Могу я одолжить у тебя проклятую футболку?
Она такая милая, когда сердитая. Я, улыбаясь, направляюсь к шкафу и достаю одну из моих обычных черных футболок.
Она все еще хмурится, когда я возвращаюсь.
— Подойдет? — спрашиваю я, чувствуя себя чертовским собственником, когда она берет и надевает ее.
Она по-прежнему выглядит застенчивой и смущенной от всего этого. А я не хочу, чтобы она себя так чувствовала.
— Пошли со мной, съедим что-нибудь, — говорю я, и радуюсь, когда она соскакивает с кровати и следует за мной на кухню.
— Посмотрим, что Диана тебе оставила, — бормочет она, вытаскивая содержимое из духовки и открывая тарелку. Она озорно улыбается. — Яйца. Должно быть сегодня на них скидка.
Я улыбаюсь и смотрю на ее губы, и мне хочется их больше, чем яиц и больше, чем чего-нибудь на кухне. Наблюдая за ней, чтобы она не ушла, я вытаскиваю две вилки и подхожу к ней.
— Подходи, поделюсь.
Потому что я чертовски хочу накормить ее.
— О, нет, — быстро говорит она, поднимая ладони вверх. — Для меня достаточно яиц на сегодня. Наслаждайся.
Я опуская вилку, и следую за ней к двери, хватаю ее за запястье, прежде чем она уйдет и говорю:
— Останься.
Она задерживает дыхание и поднимает на меня взгляд.
— Я останусь, — уверенно шепчет она, — как только ты займешься со мной любовью.
Она смотрит на меня, а я смотрю на нее, борясь в себе. Я хочу ее. Черт, Я хочу ее больше всего. Она должна это знать. Я не могу испортить это, потому что рога у меня больше, чем у проклятого дьявола.
Я не испорчу это из-за своего члена.
Тоскливо вздохнув, я держу двери открытыми для нее и становлюсь так, чтобы она должна была соприкоснуться со мной, чтобы уйти. Каждая мышца в моем теле сокращается, когда она проходит... и я наблюдаю, как она направляется вниз по коридору.
От наблюдения за ней в моей чертовой футболке мои яйца становятся синими, как никогда за всю мою жизнь.