После ужина, мне нужно принять еще один душ, на этот раз холодный, и когда я скидываю нашу одежду в сушилку, я ловлю себя на том, что обнюхиваю ее влажное платье, лифчик и влажные чертовы милые белые трусики. Часами, я представляю себе, как иду в ее комнату и забираю ее назад, сюда, ко мне.
Представляю себе, как раздеваю ее, затем целую и ласкаю ее всю ночь, пока не взойдет солнце.
А затем представляю себе выражение её лица, когда скажу ей, что я биполярный.
ПРОШЛОЕ
ОСТИН
Настроение сегодня такое, что хочется кого-нибудь прибить.
Кого-нибудь с кудрявыми волосами и карими глазами. В чертовом черном костюме, за который я заплатил. В галстуке, за который я заплатил. С чертовой улыбочкой на лице, за которую он заплатит.
Пит и Райли — мои братья.
Я бы убил за них.
Но Брук избегает меня, и я не выдерживаю, что она улыбается им так, как я бы хотел, чтобы она улыбалась мне.
Я слышу, как они шутят. Смеются за завтраком, обедом. Ужином.
Сейчас я бью грушу, прямо по центру, пока мои внутренности каменеют от гнева, когда Пит выходит из дома (моего дома) с Брук и вместе они подходят ко мне. Остин — это моя проверка на прочность. Я могу чувствовать, как каждый момент моей жизни здесь душит меня, заставляет колесики в моей голове крутиться от воспоминаний, слишком смутных, чтобы отчетливо восстановить в памяти, но и слишком болезненных, чтобы забыть. Этот дом я купил, чтобы сблизиться с теми самыми родителями, который бросили меня, когда я был подростком. Они относились ко мне не иначе, как к голодному псу, и мне потребовалось время, чтобы понять, что они не собирались бросать мне кость. А я все приходил и приходил, продолжая надеяться получить их внимание.
Таким же голодным до внимания я чувствую себя, когда вижу, как Брук подходит ко мне вместе с Питом.
Нет. Я чувствую себя еще более изголодавшимся. Я чувствую ярость из-за сдерживаемого страстного желания обладать ею, и мое самообладание рассыпается на куски. Так что, когда Пит хватает ее за локоть и шепчет что-то ей на ухо, а она шепчет что-то в ответ, меня мутит, а ревность разъедает меня живьем.
О, да, мне хочется кого-нибудь прибить.
— Эй, Би, может, попробуешь размять его, его форма не идеальна. Тренер думает, дело в нижней части спины, — кричит Райли в дверях амбара.
Она начинает идти ко мне, я хмурюсь и бью грушу так быстро, как могу. Бахбахбах...
— Тренер не доволен твоей формой и Райли считает, что я могу помочь, — говорит она, наблюдая за моими ударами.
А я продолжаю бить, потому что чертовски зол на нее.
Она принадлежит мне.
Я хочу быть с ней и хочу, чтобы она увлеклась мной, как только можно пристраститься к чему-нибудь, может тогда, узнав обо мне правду, она не уйдет.
— Реми? — произносит она.
Я отворачиваюсь, чтобы она не отвлекала меня и не отвожу взгляда от мешка, заставляя его летать, бешено колотя.
— Ты позволишь мне размять тебя?
Отворачиваясь сильнее, я продолжаю колотить грушу по центру обоими кулаками, когда замечаю, как она роняет эластичные бинты на землю, прежде, чем потянуться ко мне.
— Реми, ты собираешься отвечать мне?
Ее рука касается моей спины и дрожь проходит сквозь меня. Замирая, я опускаю голову и злюсь, думая, чувствует ли Пит дрожь, когда она касается его, после чего оборачиваюсь и сбрасываю перчатки на землю.
— Он тебе нравится? — требовательно спрашиваю я.
Она только молча смотрит на меня, так что я протягиваю руку в пластыре и кладу ее на то же место, где Пит касался ее руки.
— Тебе нравится, когда он касается тебя?
Прошу, скажи мне «нет».
Прошу, скажи «нет».
Нет слов, чтобы описать, какую боль она мне причиняет. Я пытаюсь защитить ее от себя. Я пытаюсь защитить себя... от того, что может стать самой большой трагедией моей жизни.
— Ты не имеешь на меня никаких прав, — говорит она, затаив дыхание от гнева.
Моя хватка на ней усиливается, и я еле слышно рычу.
— Ты дала мне право, когда кончила на моем бедре.
— Я все еще не твоя, — выпаливает она мне в ответ, ее щеки горят. — Может, ты боишься меня?
— Я задал тебе вопрос, и хочу получить ответ. Тебе, черт побери, нравится, когда другие мужчины прикасаются к тебе? — говорю я требовательно, мое раздражение растет.
— Нет, болван, мне нравится, когда ко мне прикасаешься ты! — кричит она.
Это успокаивает меня.
Это настолько умиротворяет меня, что лед внутри меня мгновенно превращается в лаву. Проводя пальцем по сгибу ее локтя, я хрипло спрашиваю:
— Насколько сильно тебе нравятся мои прикосновения?
— Сильнее, чем мне бы хотелось.
Она взбешена, но я понимаю, почему.
Потому что мы, блин, убиваем друг друга, отдаляясь, и я хочу покончить с этим.
— Нравится ли тебе это достаточно сильно, чтобы позволить мне ласкать тебя в постели этой ночью? — произношу я.
— Мне нравится это так, чтобы позволить тебе заняться со мной любовью.
— Нет. Не заниматься любовью.
Черт, она сводит с ума не только мой член, но и всю мою жизнь.
— Только прикосновения. В постели. Сегодня. Ты и я. Я хочу снова заставить тебя кончить.
Она изучает меня в тишине, и на мгновение, я чувствую, как она рассматривает мое предложение.
Я никогда в жизни не видел, чтобы женщина кончала так, как она кончила со мной.
Потому что она моя и она на редкость упряма. Черт!
— Слушай, я не знаю, чего ты от меня ждешь, но я не стану твоей игрушкой, — говорит она, освобождаясь из моего захвата.
Притягиваю ее ближе, мой голос груб от досады.
— Ты — не игра. Но мне нужно сделать это по-своему. По-своему.
Прежде, чем взять себя в руки, я зарываюсь носом в ее шею и вдыхаю ее запах, провожу языком влажную дорожку к ее уху. Низкое рычание вырывается из моей груди, после чего я беру ее за подбородок и заставляю встретиться со мной взглядом, молча призывая понять.
— Я делаю это медленно ради тебя. Не ради себя.
Она качает головой, будто не верит мне.
— Это затянулось. Давай, я просто поработаю над твоей растяжкой.
Она подходит к моей спине, но прямо сейчас все ее прикосновения являются напоминанием мне о том, чего я хочу и что она, черт побери, не дает мне.
Я вырываюсь и бросаю на нее сердитый взгляд.
— На хрен, не беспокойся. Иди, займись растяжкой Пита.
Я вытираю пот с груди ближайшим полотенцем, затем, не обращая внимания на свои перчатки, продолжаю бить грушу голыми руками.
Бац, бац, бац.
— Он меня не хочет, — слышу, как она говорит Райли, уходя.
Я сжимаю челюсть и бью грушу сильнее.
♥ ♥ ♥
ТОЛПА В ОСТИНЕ любит меня в тысячу раз сильнее, чем когда-либо любили родители. Это мой город. Где я должен был вырасти. Где я слышу, как люди выкрикивают мое имя, говоря мне, что любят меня.
Но это не ощущается реальным. Это не чувствуется домом. Даже ринг больше не чувствуется домом. Последнее время я чувствую себя, как чертов бездомный. Я хожу с дырой в груди и, не важно, как сильно я бью, как много я тренируюсь, она не проходит.
По всей арене машут плакатами. Женщины выкрикивают мое имя. А я все равно хочу, чтобы его кричала Брук Дюма. Но она никогда этого не делает.
Я побеждаю последнего соперника чистейшим нокаутом, и последовавшие за этим крики оглушают.
— Наш победитель сегодня, Ремингтооооооооон Тейт, ваш РАЗРЫВНОЙ!! — кричит анонсер.
Пот стекает вниз по моей груди, мое тело горячее от напряжения. Мою руку поднимают в знак победы, я бросаю на нее взгляд, чтобы узнать, смотрит ли она. Она смотрит.
На моих губах появляется улыбка, и я указываю пальцем на нее, и наблюдаю, как цепочка людей направляется к ней. Удерживая ее взгляд с еще более широкой улыбкой, я указываю на девчонку, которая идет к ней с моей красной розой. Золотые глаза Брук расширяются в неверии, и мою грудь переполняет счастье, когда вскоре она окружена толпой фанатов, протягивающих ей розы.
Она выглядит ошеломленной, хватая каждую розу, оцепенев от ужаса.
По пути в дом, она дрожит, сидя на сидении. Я тоже на взводе. Черта с два она сможет отказать мне в поцелуях этой ночью.
— Ты был бесподобен, Рем! — восклицает Пит в машине. — Чувак, вот так ночка.
— Отличный бой, сынок, — добавляет Тренер низким от гордости голосом. — Ни разу не утратил форму. Ни разу не опустил защиту. Даже Брук сегодня влюбилась, да, Брук?
Тишина.
Брук не проронила ни слова, не смотрит на меня, ее колени укрыты розами. Моими розами. И все же она не смотрит на меня.
— Ты всех порвал, — продолжает Райли.
Я перестал слушать ребят. Единственное, к чему я прислушиваюсь, это тишина, исходящая с места, где сидит Брук, в напряжении напротив меня, с охапкой роз, полностью игнорируя меня. Напряжение съедает меня. Разве не все женщины любят розы?
Она сжимает челюсть и даже не смотрит на меня, а я в таком чертовском замешательстве, что мне хочется вцепиться в свои же волосы.
Кровь закипает в моих венах, когда я вхожу в свою комнату и захожу в душ, открываю холодную воду и стою там, закрыв глаза, вновь прокручивая в памяти, как она стояла там, и смотрела, как ей несли розы. Она выглядела удивленной. Но выглядела ли она обрадованной? Выглядела ли она счастливой? Все сработало не так, как я планировал. Я планировал, что она будет в моей чертовой койке этой ночью. Где я хотел наблюдать, как она смотрит на меня, пока я забираюсь к ней в трусики и заставляю ее кончить парочку раз, выкрикивая «Ремингтон»...
Я все еще закипаю от неудовлетворения и, выйдя из душа, хватаю полотенце, когда, я слышу, как хлопает дверь моей спальни.
Неожиданно мои чувства усиливаются. Каждая пора моего тела гудит от осознания, что она рядом.
И вот она. Черт, Брук Дюма.
Я бросаю полотенце.
Она стоит в моей спальне и смотрит прямо на меня, даже после холодного душа мой член подпрыгивает, привлекая внимание.
Ее взгляд падает ниже и ее лицо вспыхивает красным, когда она шагает вперед, ее золотые глаза мерцают от злобы и боли. Она несколько раз бьет меня в грудь, и боль в ее голосе проникает в более глубокие, уязвимые части меня.
— Почему ты ко мне не прикасался? Почему, черт возьми, ты не берешь меня? Я слишком толстая? Слишком простая? Ты просто наслаждаешься, бессмысленно чертовски мучая меня, или ты просто настолько жесток? Чтобы ты знал, я хотела заняться с тобой сексом еще с того дня, когда пошла в твой дурацкий номер в отеле, а вместо этого получила работу!
Я инстинктивно реагирую, притягивая ее к себе, опуская ее руки вниз.
— Почему ты хочешь заняться со мной сексом? — сердито спрашиваю я. — Ради чёртового приключения? Кем я должен был стать? Парнем на одну ночь? Для каждой женщины я становлюсь приключением, мать твою, и я не хочу быть им для тебя. Я хочу быть твоим грёбаным настоящим. Понимаешь ты это? Если я трахну тебя, я хочу, чтобы ты принадлежала мне. Была моей. Я хочу, чтобы ты отдала себя мне — не Разрывному!
— Я никогда не буду твоей, если ты не возьмешь меня, — выпаливает она в ответ. — Возьми меня! Ты сукин сын, разве не видишь, как сильно я тебя хочу?
— Ты меня не знаешь. Ты не знаешь обо мне главного.
— Тогда скажи мне! Ты думаешь, я уйду, если ты скажешь мне то, что так не хочешь, чтобы я знала?
— Я так не думаю, я знаю, — я обхватываю руками ее лицо, все внутри меня скручивается от боли, когда я смотрю в ее голодные, обозленные золотые глаза. — Ты уйдешь от меня в туже секунду, когда это станет уже слишком, и ты оставишь меня ни с чем — когда я хочу тебя, как никогда ничего не хотел в своей жизни. Все, о чем я думаю и мечтаю — это ты. Мне бывает очень хорошо и плохо, и сейчас причиной этому являешься ты, от меня это больше не зависит. Я не могу спать, не могу думать, мне тяжело сконцентрироваться, и это все из-за того, что я хочу быть твоим чертовым «единственным», и как только ты поймешь, кем я являюсь, я стану чертовой ошибкой!
— Как ты можешь быть ошибкой? Ты себя видел? Ты видел, что ты делаешь со мной? Я принадлежала тебе с самого начала, ты, чертов кретин! Ты заставляешь меня хотеть тебя до боли, а затем ты ни хрена не делаешь!
— Потому что я биполярный, твою мать! Маниакальный. Жестокий. Депрессивный. Я — гребаная бомба замедленного действия, и если кто-то из команды облажается, когда у меня будет очередной эпизод, следующим человеком, кому я сделаю больно, можешь быть ты. Я пытался донести это до тебя так медленно, как это возможно, чтобы, по крайней мере, у меня был шанс с тобой. Это дерьмо отобрало у меня все. Все. Мою карьеру. Мою семью. Моих гребаных друзей. Если это отберет и этот шанс быть с тобой, я даже не знаю, что буду делать, но депрессия поразит меня так глубоко, что я, вероятно, в конечном итоге убью себя!
Когда я замечаю шок на ее лице, я заставляю себя отпустить ее.
Святой боже, почему я только сделал это? Почему рассказал все так? Я все провалил. Я думал, что однажды она уйдет и хлопнет дверью? Черт, теперь мне остается только отсчитывать секунды. Мои нервы натянуты, как провода. Я не спал, и все, что я ей рассказал — даже не половина всей правды. Внутри меня неразбериха, я иду за штанами от пижамы, затем хватаю футболку из шкафа.
Я вижу, как она изо всех сил пытается понять сказанные слова.
Биполярный.
Маниакально-депрессивный.
Сумасшедший чертов псих.
Я даю ей время обдумать услышанное и сжимаю кулаки, футболка все еще в моей руке, и я чувствую, будто граната вот-вот взорвется в моей руке, пока смотрю, как она поражена. Я только выбросил на хрен свой план «не спешить и дать ей узнать себя». Я все откладывал. Ждал удобного случая. Может, я не хотел, чтобы она знала. Я хотел притвориться, что ей никогда не нужно будет узнать. И я просто смогу быть рядом с ней таким обычным парнем. Я всю жизнь старался, чтобы это не влияло на меня, даже когда годами это было единственным значимым определением меня.
Никто не говорил, что я могу быть бойцом, или что я могу быть другом, сыном, или партнером. Все, что говорили мне врачи — что я был биполярным.
И теперь она знает. Она знает, что я такой — я потерял ее. Прежде, чем сделал своей.
Я все еще пытаюсь смириться с фактом, что теперь она не захочет иметь со мной ничего общего, когда, одну за другой, она медленно расстегивает пуговицы своей рубашки. Сперва я убежден, что мой мозг играет со мной. Одна пуговица расстегивается, следом другая, обнажая нежную, загорелую кожу, больше и больше кожи. Мой пульс подскакивает, и горло сжимается от силы моего желания. Где-то в комнате кто-то что-то произносит, и это, должно быть, я. Я в отрицании. Я не могу поверить. Я не верю в это и ей лучше бы уйти прежде, чем это случится.
— Я принимаю все, как есть, — предупреждаю я ее. — Я не пью лекарства. Они заставляют меня чувствовать себя мертвым, а я намерен прожить свою жизнь живым.
Она кивает.
Внутри меня что-то сжимается, прямо там, где находится мое гребаное сердце, когда ее пальцы продолжают расстегивать пуговицы.
— Сними свою одежду, Реми.
Она расстегивает последнюю пуговицу и распахивает рубашку прямо по центру, мои пальцы сводит так сильно, что футболка, которую я держу, падает на пол.
Она так прекрасна, мои глаза жадно поглощают ее расстегнутую рубашку и гладкость кожи, которую она только что обнажила, и я все еще не могу поверить, что что-то настолько идеальное и прекрасное захочет быть со мной.
— Ты не представляешь, о чем просишь, — говорю я с хрипом, не зная, на кого злюсь. Я просто зол, что биполярен и прямо сейчас ничто не убедит меня, что я когда-либо буду достаточно хорош для нее.
— Я прошу тебя, — возражает она.
— Черта с два я позволю тебе уйти от меня.