останавливает меня от навязчивой проверки моего текстового окна на предмет любых загадочных,
наводящих смайликов.
Нет.
Мне не нравится то, на чем мы остановились – с обычным «поговорим позже» – и
особенно мне не нравится, что он похоже совсем не осознает, как его слова в четверг повлияли на
меня. Нечто похожее я читал в буклетах, которые оставляла мама – как подростки– геи иногда
ощущают нависающее над ними чувство сомнения, понимание, что кто– то может отвергнуть их
не только из– за того, кто они конкретно, но и из– за того кто они в более глубоком смысле – но я
сам никогда не испытывал подобного прежде. Если Себастиан не считает себя геем, тогда какого
черта он делает со мной?
Я притягиваю Отэм ближе, успокаиваясь под ее надежным весом напротив меня.
Мэнни набирает нескольких парней для помощи в построении огромного
радиоуправляемого Хамви17, и когда они заканчивают, то по очереди забрасывают его на
неровную землю, дорожку к озеру, небольшим валунам, окаймляющим парковку.
Наше внимание отвлекает потасовка в стороне рядом с моей машиной. Друзья Коула
борются, смеются, и мы все следим, как большой парень, думаю его зовут Майки, заваливает
Илая. Илай под ним взбрыкивает и толкается, но не может встать. Не знаю, что он сделал, раз его
завалили на землю, даже если очевидно, что это добродушно, но ничего не могу поделать с
наслаждением от его поверженного вида. Мы не обменялись ни словом, вокруг него просто аура
козла.
– Слезь с меня, педик! – орет он, замечая, как много внимания они уже привлекли.
Абсолютный ноль: все внутри меня останавливает свое движение. Каждая частица энергии
сосредотачивается на удерживании выражения своего лица.
Отти рядом со мной тоже застывает. Слово «педик», кажется, раздается эхом над
поверхностью озера, единственные люди, кого это видимо болезненно задело – это мы двое.
Майки встает, смеясь еще сильнее, и помогает Илайе встать на ноги.
– Не сомневайся, что ты только что совершил свою самую большую ошибку, долбанный
педик, – Илай отряхивает свои джинсы. Его лицо еще краснее, чем было раньше.
Я отворачиваюсь, притворяясь, что искоса слежу за горизонтом и красивыми горами
вдалеке, но когда я мельком сморю на Отти, она выглядит так, будто хочет оторвать яйца Илая
голыми руками. Я, на самом деле, не могу ее винить – я в ужасе от того, что люди все еще так
разговаривают… везде.
17 Хамви – американский, армейский вседорожник.
Возвращаясь назад, Майки кажется невозмутимым. Остальная часть группы возвращается
туда, где Майки поднимает свой уроненный пуль управления, и момент проходит, похоже, так же
легко, как волна разбивается о скалистый берег.
– Ужас, – шепчет Отти. Она поднимает на меня взгляд, и я пытаюсь улыбнуться сквозь
сдерживаемую ярость. Я пытаюсь переключиться на Себастиана, и впервые в жизни понимаю его
удивительную, фальшивую улыбку. У него было так много практики.
Она встает, смахивая сухую траву со своих джинсов.
– Думаю, нам стоит возвращаться.
Я следую за ней.
– Ты в порядке?
– Да, – отвечает она. – Просто это не моя компания. Почему Коул общается с этими
придурками?
И не моя компания тоже. Мне становится легче.
– Понятия не имею.
Мэнни следует за нами, протестуя.
– Ребята, вы же только пришли. Разве вы не хотите погонять этими машинками?
– Я ее водитель, – отвечаю я, пожимая плечами, как будто она притащила меня сюда
против воли. Но машинки на радиоуправлении и гомофобия – явно не мое, полагаю.
Он провожает нас до машины, останавливая меня у водительской стороны.
– Таннер, то, что сказал Илай там…
Жар покалывает заднюю часть моей шеи.
– А что он сказал?
– Ой, старик, да ладно, – Мэнни смеется, бросая взгляд в сторону жестом не– вынуждай–
меня– говорить– это. – Не важно, Илай – идиот.
Я собираюсь забраться в машину.
Это все очень странно.
Это все очень плохо.
Как будто он знает обо мне. Откуда он знает?
Не отвлекаясь, Мэнни поднимает свои очки на голову, растерянно щурясь на меня.
– Тан, подожди. Просто чтобы ты знал, все круто. Да? Я никогда не позволю никому
сказать подобного дерьма о тебе.
Я не возражаю, когда он притягивает меня в объятия, и ощущаю себя мелким рядом с ним.
Кадры за кадрами воспоминаний пролетают мимо. Где– то в моей голове бедный,
низкооплачиваемый ботаник пытается отыскать пленку, где Мэнни понимает, что я по парням. Я
не могу найти воспоминание, никакой возможности.
– Мэнни, старик. Все круто. Я даже не понимаю к чему все это.
Он отстраняется, а затем смотрит на Отэм, которая стоит очень, очень молчаливая. Мэнни
снова переводит взгляд на меня.
– Эй, нет, боже. Прости. Я не знал.
Он пятится назад и разворачивается, оставляя меня и Отти в облаке тишины и ветра.
– Это что такое? – спрашивает Отти, наблюдая за тем, как он уходит.
– Откуда мне знать? – я смотрю на нее, подготавливая какое– нибудь простое объяснение
в своей голове. В смысле, этим я и занимаюсь. Я быстро ориентируюсь. Я обычно очень быстро
ориентируюсь. Но сегодня, не знаю, может, я просто устал. Может, меня уже тошнит от
необходимости защищать себя. Может, я поднялся до уровня отрицания Себастиана. Может
ураган моих чувств, лжи и полуправды просто сорвал ставни с моих окон, и Отти видит меня
насквозь.
– Таннер, что происходит?
Таким же голосом Себастиан говорил на горе. Я не понимаю, почему ты расстроен.
Как и Себастиан, она понимает. Она просто хочет, чтобы это сказал я.
– Я… – смотрю вверх, на небо. Самолет пролетает над нашими головами, и мне
становится интересно, куда он направляется. – Кажется, я влюблен в Себастиана.
Глава 15.
Отти улыбается, но странной, яркой механической улыбкой. Я едва ли не смеюсь от этого,
потому что первая мысль в моей голове: насколько Себастиан лучше, чем Отэм в фальшивых
улыбках, и насколько ужасно будет, если эта мысль соскользнет с моих губ прямо сейчас.
– Поговорим в машине? – предлагаю я.
Она разворачивается и обходит машину к пассажирской стороне также механически. Я в
странном шоковом состоянии, где слова и выражение лица Мэнни циркулируют в моей голове, и я
понимаю, что разговор с Отэм вот– вот случиться, а я ждал этого так давно и больше всего на
свете, что испытываю безумное облегчение.
Она хлопает дверью. Я забираюсь вслед за ней, вставляя ключ в замок зажигания, только
чтобы включить обогрев.
– И.
Она поворачивается лицом ко мне, подпихивая под себя ногу.
– Ладненько. Что это только что было?
– Ну, видимо Мэнни решил, что я по парням.
Она моргает. Я знаю, что Отэм за права геев – она обожает Эмили и Шивани, ругает
политику мормонов насчет их голубых представителей и помогала раздавать листовки на
вечеринку Альянса Геев и Натуралов старшей школы Прово прошлой весной. Но одно дело
поддерживать это в теории. И совсем другое – столкнуться с этим сейчас, в ее жизни. С ее
лучшим другом.
– Технически, я – би. Я знал об этом, наверное, всегда, но убедился только с тринадцати
лет.
Она указывает на собственное лицо.
– Если я не выражаю ничего, кроме нормального отношения к этому, тогда, пожалуйста,
пойми, насколько я расстроена, что ты не рассказал мне сразу.
Я пожимаю плечами. Мне нет нужды указывать на то, что сроки, в которые я поделился с
ней этой информацией, не зависят от нее.
– Хорошо. Ну, вот.
– Это похоже на важную новость.
На это я смеюсь.
– Это и есть важная новость. Я описываю, что испытывает мое сердце.
Она растерянно моргает.
– Но ты целовался с Джен Райли в десятом классе. Я сама видела тебя, – произносит она.
– И что насчет Джессы, Кейли и Трин? У тебя был секс. С девушками.
– Я и с тобой целовался, – напоминаю я. Она вспыхивает, а я тыкаю себя пальцем в
грудь. – Би.
– Было бы странным, если бы в школе была девушка – которую мы обсуждали, и оба
считали безумно сексуальной, милой и идеальной – и я была бы влюблена в нее и разбиралась бы
с этим самостоятельно, и ничего тебе бы не рассказывала?
Я, на самом деле, не думал об этом в таком плане, и даже гипотетически это вызывает
крошечный укол обиды, как будто все это время я был рядом, доступен и предан, а Отти не шла ко
мне потому что, не доверяла.
– Да, ладно, я понял. Но в свою защиту могу сказать, это Прово. И ты знаешь мою мать.
Она, вроде как, воинственно настроена на этот счет. Не может быть ничего, кроме сто процентной
уверенности в моей поддержке. Я не хотел рисковать тем, что у тебя мог возникнуть любой
конфликт или проблемы со мной.
– Боже мой. Теперь все приобрело так много смысла, – она выдыхает, медленно и
протяжно, повернувшись лицом к окну. Появляется облачко конденсата, и Отэм рисует сердечко
внутри него, а затем фоткает и выкладывает с огромной красной надписью «ВАУ».
– Так значит, Себастиан, – произносит она.
– Да. И Себастиан знает, – отвечаю я, намеренно недопонимая ее. – Хотя узнал об этом
случайно. В аннотации к своей книге…я забыл удалить слово «голубой», и было довольно
очевидно, что она автобиографична.
У нее расширяются глаза от того, как легко соскальзывают с моих губ слова, а я забываю,
что не все живут в семье, где родители спят в пижаме с надписью «ПРАВИЛА МОЕГО
РЕБЕНКА– ГЕЯ».
– Твоя книга о нем?
– Я начал о том, кто я, в этом городе. И затем появился Себастиан и…да. Она про
влюбленность в него.
– А он…?
– Он ни разу не говорил мне, что гей, – отвечаю я. Технически, я не вру. Я не имею права
выдавать его, не смотря ни на что. – И он все еще собирается на свою миссию, так что, я
полагаю…
Она улыбается и берет меня за руку.
– Это не значит, что он не гей, Тан. Много мормонов – геи. Много миссионеров, много
даже женатых мужчин.
– Наверное. Я просто…расстроен.
Отэм сжимает мои пальцы. Ее щеки вспыхивают прямо перед вопросом:
– Ты уже занимался сексом с парнем?
Я качаю головой.
– Целовался. И несколько месяцев встречался с парнем там, дома.
– Вау, – она прикусывает губу. – Сама мысль о тебе и Себастиане, целующихся…
Смех взрывается в моем горле и становится похож на звук облегчения.
– И вот она. Отэм вернулась.
Она засыпает меня вопросами, и мы решаем поехать в торговый центр.
Как отреагировали мои родители?
Что Хейли думает насчет этого?
Есть ли в школе еще парни, которые мне нравились?
Со сколькими парнями я уже целовался?
Отличается ли это от поцелуев с девочками?
Что я предпочитаю больше?
Я думаю о том, чтобы открыться полностью когда– нибудь?
Я отвечаю на все – почти. Я понятное дело не могу сказать ей, что целоваться с
Себастианом – самое лучшее занятие в моей жизни.
И, конечно, я говорю ей, что как только уеду в колледж, то буду вести себя открыто. Я
ничего не скрывал в Пало– Альто. Как только мои колеса пересекут границу штата, я опущу
стекло и начну размахивать своим флагом.
Не высказанное мнение в разговоре невозможно игнорировать, – острая боль от того, что я
не рассказал ей раньше. К счастью, Отэм легко отвлечь обнимашками, шутками и мороженным.
Кажется, внутри расцветает весна.
Отэм знает.
Все в порядке.
Проведя остаток дня под теплотой ее аккуратного допроса добавляет своего
преимущества, не позволяя мне мучится о том, что Себастиан уедет, что Себастиан не гей, и
наверное особенно – о том, что Мэнни сказал там, у озера. Классно, что он поддерживает, я
думаю, но это все равно раздражает меня, что я наверняка проведу большую часть жизни, разделяя
людей, которых знаю на группы: на тех, кто поддерживают, и на тех, кто должен. Я рад, что
Мэнни, в итоге, оказался на правильной стороне, но не могу себе позволить бросится в омут
раздумий откуда он узнал. Я скачу между чувствами свободы, что, похоже, это очевидно для кто–
то, и по– прежнему считается не таким уж большим делом, и беспокойством, что это очевидно для
большинства людей…и станет большим делом. Умоляю, дайте мне просто убраться из Прово, до
того как все полетит к чертям.
Мы облизываем наши рожки с мороженным и блуждаем по плотной вечерней, субботней
толпе. Все ходят по магазинам по субботам; воскресенья для службы и отдыха. Мормоны не
должны ничем заниматься по воскресеньям, что требует участия в работе, поэтому большую часть
времени они сидят по домам, после церковной службы. Что означает сегодняшняя толпа плотная и
неудержимая.
Легко заметить и другое, что на горизонте маячит выпускной: витрины всех магазинов
одежды заявляют, что у них есть платья, смокинги, обувь, украшения и цветы. Распродажи.
Распродажи. Распродажи. Выпускной, выпускной, выпускной.
После Эрика, подошедшего и пригласившего Отэм на выпускной, у меня снова появилась
Лучшая– Поддерживающая– Подруга, что, явно, означает терпеливое ожидание, пока она меряет
платье за платьем в ярко– освещенной примерочной.
Первое – черное, длиной до пола, обтягивающее, с короткими рукавами и подозрительно
низким вырезом. У него еще есть заметный разрез, который сбегает по ее бедру.
– Это немного…– я резко морщусь, удерживая взгляд строго на уровне ее лица. –
Вообще– то, всего слишком.
– Слишком в хорошем смысле?
– Разве ты можешь надеть это на школьные танцы в Юте? Это… – я замолкаю, качая
головой. – Не знаю… – показываю на нижнюю половину ее тела, и Отэм наклоняется, чтобы
посмотреть на что я показываю. – Я практически вижу твою вагину, Отти.
– Таннер, нет. Не говори слово «вагина».
– Ты вообще сесть в этом можешь?
Отэм уходит к пушистому, розовому креслу и скрещивает ноги, в качестве демонстрации.
Я отвожу взгляд.
– Спасибо, что доказала мою правоту.
– Какого цвета мое нижнее белье? – спрашивает она, ухмыляясь, будто считает, что я вру.
– Голубое.
Отэм встает, натягивает платье вниз.
– Проклятье. Но оно нравится мне, – она подходит к зеркалу, и крошечная искра
защитной реакции жужжит в моей груди, когда я представляю Эрика, его руки и гормоны
восемнадцатилетнего подростка на ней. Она встречается с моим взглядом в отражении. – Значит,
тебе не нравится?
Я чувствую себя уродом за то, что вынуждаю ее считать себя несовершенной и не
имеющей право надевать то, что она хочет, но это прямой конфликт с братским инстинктом
связать руки Эрика за спиной.
– Я хотел сказать, что ты выглядишь сексуально. Просто… слишком много кожи.
– Я выгляжу сексуально? – переспрашивает она с надеждой, и я чувствую, как хмурятся
мои брови.
– Ты же знаешь это
Она что– то мычит, обдумывая свое отражение.
– Я отложу это к куче «возможно».
Отэм снова исчезает в примерочной, и из– под шторки я вижу, как черная ткань падает
лужицей вокруг ее ног, перед тем как ее откидывают в сторону.
– Как дела с книгой, кстати? Теперь, когда я знаю чуточку больше, мне еще больше
любопытно.
Я стону, пролистывая свой Instagram.
– Она мне нравится, но я не могу ее сдать.
Она выглядывает из– за шторы.
– Почему нет?
Я не вдаюсь в подробности: