― В полном, ― коротко кивнула та.
Он держал её на расстоянии, прижимая к стене. Ну конечно. Противно. Брезгует.
У неё горела шея, и только сейчас она поняла: не от боли. Он несильно сжимал её. Его рука дрожала. Просто это было первое его прикосновение к ней.
И последнее. Она лучше сдохнет, чем позволит ему ещё хоть раз дотронуться до себя.
Всё. Прекрати немедленно думать о нём. Это просто самовлюблённый напыщенный идиот, возомнивший о себе бог знает что. Кто тебе вообще сказал, что его нужно опасаться? Это человек, такой же, как и все, если не хуже. И бояться здесь нечего.
― Как дела? ― рядом с ней на скамейке оказался Марк. Он тут же подмигнул половине её взвода, шутливо поцеловал руку Машке, потрепал Валеру по волосам, вызвав недовольный взгляд Миши с соседнего стола, и наконец взглянул на неё.
― Твоя кислая мина видна за полстоловой, ― тихо сказал он, улыбаясь направо и налево. ― Что происходит, Таня?
Таней он называл её очень редко. Дело было плохо.
― Всё нормально.
― Хватит врать.
― Всё нормально, Марк!
― Это он? ― Марк уставился на неё. ― Это твой Калужный, да?
― Ты спятил?! Он не мой! ― Таня едва не подавилась гречкой, привлекая к себе внимание соседних столов, и продолжила тише: ― Мы с ним даже не пересекаемся. Даже не говорим. Мне абсолютно фиолетово на него.
― Поэтому ты сейчас пялишься на офицерский стол?
― Я не пялюсь! ― она резко отвернулась, поворачивая пылающее лицо к Марку. ― Послушай, Марк, мне правда плевать на него. Он отвратительный, орёт на всех нас, делает гадости, но лично мне он ничего ещё не сделал. И не сделает. А если сделает, ты будешь первым, кому я это расскажу.
― Смотри, ― он сурово сдвинул брови, щёлкнув её по носу. ― Я слежу за тобой. Ну всё, побежал. До свидания, девицы-красавицы, ― он ещё раз взъерошил Валерины волосы. Миша за соседним столом даже привстал.
― Спокойно, Кравцов, всё в порядке, ― засмеялся Марк и побежал догонять свой взвод.
Сжимая пальцами виски, Таня понимает: что-то идёт не так. Очень не так.
Вечером Надя Сомова, замкомвзвода, посадила всех смотреть новости: телевизор Калужный починил, не иначе.
Бессменная Екатерина Андреева, постаревшая за два года на двадцать лет, говорила об уничтожении блок-постов и охранных пунктов противника, о ряде успешных наступательных операций в восточном направлении второй армии Карпухина, а потом показывали документальные кадры, снятые сегодня, и слова рассыпались в прах.
Всё трещит и горит. Бегущие люди падают.
Первой не выдержала Машка ― она схватила пульт и выключила телевизор. Следующие несколько минут все просидели в тишине.
― Как мы можем смеяться, есть, списывать, да и вообще жить здесь так спокойно? ― вдруг тихо сказала Надя. ― Как можем, девочки, если там ― такое?
― Мы должны делать что-то. Мы должны, ― покачала головой Даша Арчевская. ― Костя там. Костя сражается за Россию, скоро наши парни с пятого уедут сражаться за неё, а мы... Что мы делаем здесь?
Таня никогда не думала, что будет так остро чувствовать свой долг перед Россией. МГУ, культурология, книги, искусство ― это было так близко, так понятно. Десантное училище казалось чем-то далёким и абсолютно чужим. Когда она успела понять, что никакие книги и картины не заменят Родины?
― А что нам остаётся?! ― Бондарчук ощетинилась и встала. ― Что вы предлагаете?! Что мы сможем, много убьём? Да сами подохнем на второй же день. Мне под пули лезть не очень надо.
― Мы должны что-то придумать, девочки, ― устало сказала Валера, проигнорировав Настю. ― Я не смогу сидеть здесь, когда уедет Миша.
― Давайте ляжем сегодня пораньше, ― Надя кивнула. ― И подумаем над всем этим.
В итоге они всё-таки досмотрели новости до конца. Война. Война. Война, концерты, посвящённые войне, митинги, огромные толпы желающих у военкоматов, парад военной техники в Москве. Других слов там нет, и Таня вдруг поняла: быть и не может. Книги, фильмы, картины ― всё это будет только тогда, когда они все вместе смогут избавиться от ненавистных американцев. Только тогда.
Машка была в душе, Надя решала какие-то свои дела. Валера должна была встретиться с Мишей, но когда она, заплаканная, залетела в кубрик, Таня поняла, что что-то пошло не так. Валера тут же села на кровать и закуталась в одеяло. Таня выключила свет и села рядом, слушая тихие всхлипы подруги.
― Поссорились? ― осторожно спросила она.
― Да какой там! ― досадливо всхлипнула Валера, кладя голову на Танино плечо и сжимая её руки в своих. ― Теперь на это нет времени.
Значит, всё.
Значит, слова не нужны.
― Когда?
― Десятого. Через две недели, ― прошелестела Валера и зарыдала в голос.
Они долго сидели, обнявшись.
― Это ещё не приговор. Многие приезжают оттуда. Вон, глянь на нашего старлея ― цветёт и радуется жизни, ― утешала её Таня. Валера засмеялась сквозь всхлипы. В комнате повисла тишина.
― Я всё знаю, лисёнок, я знаю, что это нужно, ― тихо прошептала Валера. ― Я знаю, что это Мишин долг, и не пытаюсь удержать его. Боже, он так и светится, ты бы видела, ― она снова заплакала. ― Говорит, что о большем нельзя и мечтать. Говорит, что они там всех разобьют, что скоро вернутся, и я знаю, что он прав, так и нужно. Всё, чего я хочу, ― поехать с ним. Быть рядом.
Таня пошла налить ей воды, а когда вернулась, Валера сидела на кровати, держа в руках какой-то оторванный провод с выключателем и смотря на него безразлично.
― Ну и что это? ― скептически окинув её взглядом, спросила Таня.
― Не знаю, нашла под кроватью, ― мотнула головой Валера и задумалась. ― Но это всё равно…
― Ну что ты? ― Таня снова обняла её за плечи.
― Что, если нашей жизнью управляет не бог? ― Валера вдруг серьёзно взглянула на неё. ― Нет, правда. Он... вряд ли бы он смог вытерпеть всё это.
Таня вздохнула.
― Что, если всё решают какие-то мелочи? ― тихо спросила Валера. Таня подняла брови.
― Ты про провод?
― Может... Смотри, ― она указала на выключатель, прикреплённый к проводу. Обычный: «Вкл», «Выкл».
― Валерочка, это просто провод, и кто-то косорукий, я даже подозреваю, кто, начинается «Машка», заканчивается на «Широкова», просто оторвал его от какой-то лампы.
― Да, ― как-то обречённо вздохнула она и снова всхлипнула. ― А если нажать на кнопку? Видишь, сейчас «выкл».
― Ну нажми, если хочешь.
― Что, если я нажму, и всё поменяется? И Мише не нужно уже будет никуда ехать? ― безнадёжно спросила она. Валере нужно было успокоиться. И поспать.
― Нажимай и ложись.
Она уже занесла палец над кнопкой, но вдруг замерла.
― А если я включу что-то страшное? Что-то необратимое? Что, если..
Таня просто щёлкнула этим сломанным выключателем.
― «Вкл» теперь, видишь? Всё в порядке. Всё хорошо. Давай спать.
Она подскочила на кровати и несколько секунд не могла понять, что происходит. На часах ― два пятнадцать. Что, опять Калужный решил ночной подъём устроить?! Где-то кто-то кричал, был слышен топот ног и гул голосов. Через задвинутые шторы в кубрик пробивался неровный мигающий сине-красный свет, и до неё доносился какой-то визг и громкие голоса. Девчонки на кроватях зашевелились, Валера недовольно укрылась одеялом.
Ничего не понимая, Таня распахнула окно.
― Внимание, воздушная тревога! Это не учения! Немедленно укройтесь в ближайших убежищах! Внимание, воздушная тревога! Это не учения!
Комментарий к Глава 6 * Лилиан Дюнкерк и Клерфэ – герои романа Э.М. Ремарка “Жизнь взаймы”
http://vk.com/missandea
Меня, если честно, очень беспокоят мои герои. Я боюсь сделать из Антон этакого, знаете, типичного плохиша, наглого и самоуверенного, который в конце станет милым, добрым и прекрасным. В общем, боюсь образа Мэри-Сью как для Тани, так и для Антона. Так что пинайте меня, если будете замечать что-то подобное.
Также стараюсь избегать (но боюсь) однотипности. Героев много, взять хотя бы однокурсниц Тани, и каждому нужны свои индивидуальные черты, свой характер. Следите, пожалуйста, за мной, и критикуйте! :)
====== Глава 7 ======
Придёшь ли ты? Ведь я собираюсь покинуть этот город.
У меня в глазах ― водопад, всё, что я слышу, ― это зов сирены.
Woodkid – Never Let You Down
― Господи, что это? ― тихо прошептала Надя, незаметно возникшая за её спиной.
Таня почти не слышала ― только чувствовала, как беспомощно и оглушительно отключаются мозги, отказываясь понимать, что сейчас вообще происходит, что за абсурд творится с ними, что за бессмыслица. На слабо освещённом плацу не было ни души, но окна казарм напротив вдруг начали загораться и гаснуть одно за другим, и эта пляска огней почему-то казалась Тане рваным затихающим пульсом училища.
― Маша, Машка, Валера! ― она кинулась расталкивать сонных девчонок, всё ещё валявшихся в кроватях.
От непрерывного воя сирены и повторения одних и тех же слов уже начинала болеть голова, а сердце колотилось как бешеное. Всё происходящее вокруг казалось какой-то ненормальщиной, шуткой, очередными учениями.
― Если это опять Калужный, я его покусаю, ― пробормотала неразборчиво Машка, садясь на постели, и вдруг прислушалась, побледнела и изменилась в лице. ― Девочки, что это? Это ведь учения?
«Внимание, воздушная тревога! Это не учения! Немедленно укройтесь в ближайших убежищах! Внимание, воздушная тревога!» ― громко и будто отовсюду говорил диктор. Завывала сирена. Все молчали.
Таня закрыла глаза, ощущая прикосновение ледяного ноябрьского ветра к голой шее и рукам, и медленно выдохнула, пытаясь унять дикое сердцебиение. Она не чувствовала страха, может, потому, что ещё не поняла ничего толком, ― только волнение, постоянное волнение, как перед экзаменом, и полную концентрацию всех сил. Сосредоточенность. Всё это не должно было стать неожиданностью для них. И не станет. Потому что война ― везде.
― Сомова, что происходит?! ― на пороге кубрика возникла испуганная Арчевская, за ней высовывались головы Нестеровой и Бондарчук.
Таня коротко взглянула на Надю. Господи, как же это, наверное, страшно ― отвечать за всех.
― Арчевская, быстро разбудить всех, ― быстро произнесла Сомова, даже не моргнув. ― Ничего не брать, кроме вещмешков. Нестерова, ничего из штаба?
― Нет, никто не звонил и не приходил, ― прошептала Лена, находившаяся явно на грани обморока.
― Тогда будем выбираться сами, ― едва слышно шепнула Надя больше Тане, чем остальным, и быстрыми шагами вышла в коридор. ― Взвод, подъём! Одеваться быстро, брать только вещмешки, проверить противогазы!
После этого началось какое-то безумие. Таня стащила с себя пижаму, в несколько секунд застегнула китель и брюки и помогла Валере: у той слишком дрожали пальцы. Накинув на плечи бушлат и не застёгивая его, она вытащила из-под кровати тяжеленный вещмешок. Кружка, ложка, носки, плащ-палатка, карандаши… Противогаза не было. Она почувствовала, как глаза застилают какие-то беспомощные, глупые слёзы: хотелось просто сесть на пол, обхватить голову руками, зажать уши и заплакать.
Нет. Всё, прекрати, хватит. «Сирен нет, я не слышу, я не слышу», ― твердила она себе, медленно выдыхая и снова открывая вещмешок. Противогаз оказался на самом дне.
Таня быстро взглянула на часы: два восемнадцать. Вытаскивая вслед за своим вещмешком в коридор Валеру и Машку, она напряжённо считала: если авианалёт не только не предотвращён, но даже и не засечён сразу, значит, самолёты могли вылететь только из Финляндии. Среднестатистический бомбардировщик имеет скорость около, допустим, тысячи пятисот километров в час, расстояние до Питера ― километров двести или чуть больше, если взлетали не от границы… А если от неё? Как же быстро.
Как же страшно.
― Нас всех убьют! Мы умрём! ― вдруг истерично закричала Осипова, бросая вещмешок на пол. ― Мы не успеем, мы…
― Осипова, ещё один звук, и ты останешься здесь. Навсегда, ― вдруг прорычала Сомова совершенно незнакомым голосом, на ходу застёгивая бушлат и считая головы. Таня обернулась: все четырнадцать девчонок замерли, как одна.
― Никакой паники, ― медленно, членораздельно заговорила Надя. ― Напрягайте свои извилины и вспоминайте всё, что мы делали со старлеем несколько ночей подряд. Никакой паники, ― повторила она. ― Все сосредоточились, встали в колонну по двое. Следим за той, кто стоит с вами. Так мы не разбредёмся. И чтобы ни звука.
Ещё раз проверив молчавший телефон на тумбочке дежурного, они быстро двинулись к лестнице. Таня оглянулась на ярко освещённый коридор, на такие родные и привычные вещи: огромный стеллаж с одной-единственной книгой Устава, тумбочка, рядом ― шкафчик, в который часто пряталась еда… Ведь она может больше никогда не увидеть этого.
Что сейчас делает Калужный? Таня закрыла глаза и чуть мотнула головой. Абсурд. Думать об этом так глупо, но перед глазами непроизвольно вставал его колючий, ледяной образ. Может быть, он уже в бомбоубежище? Или ещё спит, что, в общем, маловероятно при таком шуме? Может, протискивается по улицам, локтями распихивая толпу…
― Здравия желаю, товарищ старший лейтенант! ― сказала Надя откуда-то спереди, и Таня не сразу поняла, что и почему. На пороге их этажа стоял Калужный, полностью одетый. Несколько секунд он смотрел на них изучающе ― потому что назвать быстрый, абсолютно сосредоточенный взгляд удивлённым у неё не хватило бы смелости, ― а потом вдруг взглянул на Таню.
Она готова была поклясться, что взглянул. На одну десятую секунды. И не на Валеру, стоящую слева, бледную и сжимающую губ. Нет-нет, абсурд, это ненормально, это неправда, это всё…
Потому что она почувствовала его взгляд кожей.
И словно увидела всё со стороны: она, вытянутая в струнку, беспомощная, отчаянно собранная, прижимающая одной рукой вещмешок, а другой нервно дотрагивающаяся до кончика уха — будто это помогло бы не слышать воя сирен.
Он, полностью, безоговорочно сосредоточенный и серьёзный, застёгнутый на все пуговицы и сжимающий руки в карманах.
Таня часто замечала это. Он сжимал кулаки так, чтобы даже сквозь толстую ткань бушлата были видны острые костяшки.
Они из разных миров и никогда не смогут хоть раз поговорить нормально, как обычные люди. Ей и не хотелось этого. Разве что совсем чуть-чуть.
― Мы взяли только вещмешки… ― начала Надя, видимо, решая заполнить паузу, но Калужный мгновенно перебил её:
― Хорошо. Я не слепой, Сомова. Взвод, в колонну по двое за мной шагом марш, ― сказал он и уже собирался отвернуться, как сзади послышался тихий всхлип Осиповой. Калужный медленно, так медленно, будто в запасе у него оставалась минимум вечность, обернулся и, сверля глазами взвод, проговорил: ― Услышу хоть один звук, напоминающий всхлип, и вам несдобровать.
― Что он здесь делает? Разве он не должен ночевать дома? ― тихо спросила Валера, наклонившись к Таниному уху. Та только пожала плечами. Слово «должен» к Калужному, видимо, неприменимо.
Тяжёлая входная дверь распахнулась, и сирена заорала в полную силу. Прикосновения холодного воздуха к лицу, будто кто-то мёртвый тронул Таню ледяными пальцами. На плацу уже стояли люди, чёрные силуэты бегали, хлопали железные двери казарм. Тёмная фигура отделилась от общей толпы и бегом направилась к ним. Калужный узнал её раньше, чем Таня.
― Товарищ подполковник, ― он резко приложил руку к козырьку. ― Парней второго курса сейчас выведет лейтенант Назаров.
За пять минут Радугин постарел на пять лет. Откуда взялась эта складка на таком молодом прежде лице? Ей захотелось просто подойти к этому родному, бесконечно терпеливому и доброму человеку, и обнять, и сказать: «Всё будет хорошо». Да только верить бы в это самой.
― Калужный? Что вы здесь… ― нахмурился Радугин, но потом мотнул головой. ― Ладно, быстрее забирайте второй курс, не ждите остальных, немедленно спускайтесь в метро. Времени нет, ― он обернулся на чей-то крик и уже собрался идти, но вдруг окинул их взглядом. ― Вы мне головой за девчонок отвечаете, Калужный.
― Так точно, ― ответил он, даже не съязвив ― только скривив губы.
Радугин исчез, растворившись в чёрной толпе.