На бумажке Вера аккуратным почерком вывела: «Пани Эдите от Веры Верженска. Помните, сколько крови вы выкачали из меня».
― Не обижайтесь на мои глупые шутки, ― хрипло рассмеялась Вера. ― Болезнь ― не оправдание, но я с её начала стала склонна шутить цинично и довольно колко. На сегодня вы забрали всю необходимую кровь?
― Да, пани Верженска, ― мучительно краснея, ответила девушка. Вере было всё равно.
― Прекрасно. Тогда я удаляюсь. Надеюсь не увидеть вас ни через неделю, ни через две. Ах, пани Эдита, я лишь о том, что надеюсь выздороветь. Хоть шансов на это пока маловато.
― Да, конечно, я поняла. Поправляйтесь, ― снова смутилась медсестра, и Вера, подхватив сумочку от Chanel, добытую ещё в прошлом году, вышла из кабинета, а затем и из онкологического центра.
В дверях её чуть не сбил с ног высокий и худощавый мужчина лет двадцати пяти, светловолосый и ещё красивый.
― Вам следует быть поосторожнее, ― предостерегающе шикнула на него Вера, вырывая свою ладонь в кожаной перчатке из его руки.
― Я помог вам не упасть, и вам следовало бы поблагодарить меня, ― усмехнулся он. Вера пристально уставилась на этого нахала.
― Вы толкнули меня. Кроме того, имейте снисхождение: мало того, что с вами говорит Верженска…
― Я не знаю такой фамилии, ― фыркнул он.
― Не перебивайте! ― она даже чуть топнула каблуком. ― Я балерина. И будьте добры уступить дорогу несчастной больной цистаденокарциомой последней стадии.
― Рак поджелудочной? ― снова фыркнул он. ― Э, да вам повезло. Бронхогенная кациома, ― указал мужчина на свою грудь изящным жестом и шутливо поклонился. ― За стадией уже не слежу.
На секунду Вера опешила, а потом вдруг выпалила неожиданно для себя:
― Может, как-нибудь встретимся с вами?
― Давайте, ― он поднял брови. ― Как вас там зовут, я не запомнил?
― Вера Верженска.
― Якуб Кнедлик.
― Чех? Питер, культурная столица, а одни иностранцы, ― усмехнулась Вера.
― Вы, пани Верженска, что-то тоже не блещете русским происхождением. Здесь завтра в два часа, ― сказал он и ушёл.
Вера фыркнула ― для порядка ― и улыбнулась.
Почувствовала, как кружится голова, постояла немного на месте, приводя дыхание в порядок, и направилась к метро, где она должна была встретиться с Таней.
Эта маленькая русская девочка почему-то ужасно нравилась ей, и Вера неосознанно тянулась к этому ребёнку, чистому и светлому, со странной фамилией Соловьёва. Таня навещала в детдоме Сашу и никогда ни в чём не обвиняла Веру, в отличие от других, только смотрела иногда устало и укоризненно. Никогда не говорила с ней о раке (наиглупейшая тема, вообще-то).
Как у этой хрупкой девчушки хватило сил в свои года учиться в таком страшном заведении, именуемом каким-то училищем, Вера не понимала. Она однажды посмотрела на него издали: всё обнесено забором и проволокой. Но Таня любила его, и Вера старалась не отзываться об её училище презрительно.
С бомбёжки, под которую Вера не попала (ездила в Псков к подругам, страшно глупым и вечно жалеющим её), прошло три дня, и сегодня Таня обещала прийти. С ней можно будет поговорить о Саше, об этом странном парне Якубе, при мысли о котором Вера невольно улыбнулась, да и обо всём на свете. Послушать её смешные истории про девочек, какого-то ужасного старлея (кто это, Вера не понимала — наверняка ещё одно непереводимое русское слово), посмеяться и ненадолго забыть о своём одиночестве.
Таня быстро шагала от метро, высокая и стройная в своей зелёной шинели. Она слегка похудела и побледнела со времени их последней встречи, но так ей, пожалуй, было только лучше. Вера подняла руку и помахала ей издали.
― Танюша, как я рада тебя видеть. Хорошо, что ты цела и невредима, ― искренне сказала она.
― И я так рада, что ты в порядке. И Саша тоже. Хочу к ней зайти на днях, проведать, так что если есть, что передать, приноси, ― оживлённо защебетала она. ― Верочка, ты прекрасно выглядишь!
― Да брось, ― отмахнулась Вера. ― Этому пальто уже два года, ненавижу его, но в Италию не съездишь, к сожалению. Зайдёшь со мной в посольство? Ненавижу эту возню с документами, но нужно всё-таки сделать их. Представляешь, ― улыбнулась она, ― получила письмо из Мариинского. Они зовут меня на премьеру в следующий четверг.
― Правда? ― воскликнула Таня.
― Да. Правда, Кармен, эту роль, за которую я так боролась, будет танцевать выскочка Кустова, ― фыркнула Вера, ― но я обязательно поеду. Ну, расскажи, что у тебя нового?
― Да что, ― вдруг помрачнела Таня. ― Калужный уже в печёнках у всех сидит, я только чудом в увольнение пошла, а почти все сидят в общаге. Если бы ты знала, сколько он нервов мне портит изо дня в день, и я не понимаю, почему он так раздражает меня! Это самое ужасное! Представляешь, он мне как заявил: «Извиняйся». Нет, такая наглость! Он такой… такой идиот, если бы ты знала! Я из-за него всё время мучаюсь и вынуждена…
Тане семнадцать ― Таня ещё наивна.
― Посмотри вокруг, ― вдруг вскипела Вера, указывая на разрушенные здания. ― Это смерть, а ты жива. И ты не больна. И у тебя есть одна жизнь, Таня! Как ты хочешь провести её? Сожалея о чём-то?! Извиняясь? Страдая из-за ненужных людей? Будь смелой, ― Вера взяла Танину руку в свою. ― Верь в себя. Делай то, что тебе нравится. Ты живёшь только раз.
Таня молчала, а потом подняла на неё испуганные глаза:
― Ты… у тебя всё в порядке? Не обострилась болезнь?
Вера разочарованно выдохнула, и Таня быстро продолжила:
― Нет-нет, ты права, я знаю, но всё это звучало, будто… не знаю, какая-то последняя напутственная речь.
― Когда я умру, не говори обо мне Саше, ― вдруг мотнула головой она.
― Почему? ― Таня внимательно посмотрела на Веру.
― Не хочу. Не надо, нет, нет. Я не хочу, чтобы она знала такой свою мать. Не говори вообще. Ты обещаешь мне? Пообещай мне, Таня, ― загорячилась она, чувствуя, что начинает задыхаться.
― Обещаю, только успокойся, ― испуганно воскликнула Таня.
― Помнишь, ты говорила мне, что когда-то давно хотела стать писателем? ― спросила Вера, и Таня кивнула. ― Скажи мне, что ты не забросишь это. Иногда я чувствую, что умру уже совсем скоро.
― Вера...
― Нет, дослушай! ― упрямо сказала она. ― Я умру сегодня или через год, но не ты, ― Вера взяла Танину ладонь в свою. ― Просто сделай свою жизнь историей, которую стоит рассказать.
― Это, кажется, из какого-то фильма, ― подняла Таня брови.
― Я знаю, ― ответила Вера и засмеялась.
В польском посольстве было тесно: в выходной день, видимо, все поляки дружно решили оформить свои документы.
― Боже мой, сколько народу, откуда столько людей?.. ― ворчала Вера, занимая очередь в кабинет первичного приёма. ― Так мы ничего не дождёмся. Поднимемся на четвёртый, там, кажется, тоже можно.
― Как скажешь, ― согласилась Таня и направилась к лестнице. Вера замерла на пороге, чувствуя, что осилить два пролёта сегодня не сможет.
― А вообще, знаешь, давай на лифте. Я что-то устала, ― вдруг улыбнулась Таня.
Милая, добрая, нежная девочка Таня. Такая юная, но не по годам понимающая. Они зашли в лифт, Вера нажала нужную кнопку, двери закрылись, и лифт тронулся. Где-то на третьем этаже свет вдруг моргнул пару раз, и лифт встал.
― Чудесно, ― засмеялась Таня, садясь прямо на пол кабины. ― Сегодня определённо наш день. Сколько времени? Боюсь опоздать: Калужный прибьёт. Так и сказал: «Попробуй мне опоздать».
― Половина восьмого. Тебе когда нужно вернуться?
― До девяти. Надеюсь, починить успеют.
Вера нажала кнопку вызова диспетчера и высказала ему всё, что думает об этом ужасном посольстве, где можно простоять в очередях полжизни, а также о качествах лифта. Испуганная женщина на том конце провода обещала быстро всё починить.
Таня смеялась, закрыв лицо ладонями.
Вера прислушалась: снаружи раздался какой-то протяжный, режущий по ушам, крайне неприятный звук. Она не сразу поняла. Испугалась только, когда увидела Танино бледное, как мел, лицо и испуганные огромные глаза.
― Это оно? ― тихо спросила она, и Таня только бессильно кивнула. ― Так вот как звучат сирены…
Стараясь не вслушиваться в крики там, за дверьми лифта, Вера подошла к панели с кнопками и неторопливо, спокойно нажала кнопку вызова диспетчера. На том конце молчали. Она нажала ещё раз, ещё и ещё, но диспетчер упорно не желал отвечать. Тогда Вера нажала на первый этаж, на второй, третий, пятый, потом на все вместе; наконец, она ударила кулачком по панели.
― Прости меня, ― тихо сказала она Тане, опускаясь на пол рядом. Та сидела, смотря в пол, и чертила что-то пальцем на подоле шинели.
― За что? ― пожала плечами.
― Я потащила тебя в этот чёртов лифт. Жалко, да? ― Вера подняла голову, пытаясь справиться с дыханием.
― Ужасно, ― ответила Таня, скривив губы, чтобы не плакать; потом встала и подошла к панели, принявшись беспорядочно нажимать кнопки.
Сирены кричали. Кричал голос диктора. Таня пела что-то тихонько, Вера разобрала только слово “радуга” ― и всё же плакала, нажимая пальчиком кнопки.
Вера не умела плакать.
― У тебя красивое родимое пятно, ― вдруг сказала она, впервые заметив над Таниной бровью беленькое пятнышко в форме цветка. ― Как думаешь, что оно значит?
― Это лилия, ― ответила Таня дрожащим голосом, улыбнувшись. ― Символ этих уродов. Смешно, да? Мне всегда хотелось верить, что это… что-то особенное. Вроде особенной метки. Как будто она значит, что я не такая, как другие. Избранная и всё такое, ― усмехнулась она.
― Так и есть.
Они помолчали ещё. Криков уже не было слышно. Стало пусто, тихо и…
― Так страшно…
― Ну уж нет, мы слишком молоды, чтобы умирать. Сашуля, Якуб, Мариинский театр, все надежды, ― Вера вскочила, снова принявшись нажимать кнопки одну за другой и стучать кулаками в двери. Не помогало. ― Чёрт бы тебя подрал, ― воскликнула она, ударив по панели ещё раз.
Лифт дёрнулся и, содрогаясь, поехал наверх.
― О Господи, ― Таня вскочила на ноги.
Двери открылись, и они выбежали на абсолютно пустой этаж. Таня быстро взглянула на настенные часы, побледнела. Они показывали без пятнадцати восемь. Уши закладывало от нарастающего гула.
― Выход там, быстрее, надо спуститься! ― крикнула Вера, почти бегом направляясь в сторону лестницы. ― Таня, ну где ты?!
Она обернулась: Таня стояла в другом конце коридора, бледная и напуганная.
― Метро уже закрыли.
― Нет, идём, идём быстрей…
Шум стал нестерпимым, и она не могла перекричать этот страшный рёв самолётов.
Таня вдруг услышала свист, тихий и шипящий, будто что-то прорезает воздух. А потом всё вокруг обратилось в треск, огонь и скрежет.
― Вера, Вера! ― закричала она, не слыша своего голоса, только чувствуя вибрацию пола. Падая на него и закрывая голову руками, Таня всё-таки успела взглянуть вперёд: там, где был лифт, лестница и Вера Верженска, здание просто заканчивалось. Всё горело. Сквозь огромный провал вдалеке она видела верхние этажи своего общежития.
Новый свист, и она уже зажала уши, закрыла голову, готовясь к тому, что это ― точно конец, но нет, что-то упало, затрещало, но не взорвалось; а потом что-то заскрежетало, Таня почувствовала, как волосы опаляет горячая волна, пол проваливается под ней, что-то сыпется на голову…
Простите, старший лейтенант Калужный, сегодня она опоздает. Точнее, вообще не придёт.
Комментарий к Глава 7 * душенька (нем.)
главврач (нем.)
Не хочу затягивать главы, но просто почувствовала, что всё, что произошло, должно было произойти именно в этой главе и ни в какой другой.
https://vk.com/missandea
====== Глава 8 ======
Пусть небеса обрушатся. Когда они разверзнутся,
мы не дрогнем, мы выдержим это вместе.
Вложи свою руку в мою, и мы выстоим.
Adele – let’s the sky fall
В Бога он не верил. Ну, может, и верил, но как-то очень по-своему, сам и не понимал, как. Но сейчас, увидев у неосвещённой парадной знакомую фигурку в сером пальтишке, облегчённо выдохнул.
― Слава Богу, Мия, ― тихонько сказал Антон, ускоряя шаг. Он и так бежал от метро.
― Ох, как я испугалась за тебя! Ты в порядке? Цел? ― защебетала Мия, шагая ему навстречу.
Испуганной она, как ни странно, не выглядела, только обычно свежее румяное лицо чуть осунулось.
― Пойдём в дом, через пару минут давка начнётся, это ведь центр. Я старался выбраться из метро как можно раньше, но люди сейчас повалят.
Квартира встретила их мягкой темнотой и холодом. Он не сразу понял, что отопление выключили. Наверное, потому что до приезда Мии вообще его не включал.
― Сходим завтра с утра к маме? ― тихо спросила она из-за спины. Антон коротко кивнул. ― Интересно, почему она выбрала для тебя именно такую квартиру.
Антон не любил это место. «Дом», ― говорили все вокруг. «Почему ты не идёшь домой?» ― спрашивали они, и он на несколько секунд задумывался, не понимая, что эти люди имеют в виду. Какой дом? Разве он у него есть? А, наверное, они о той бело-голубой квартире на Невском, просторной, холодной и совершенно чужой, где дорогая американская мебель всё ещё стоит в чехлах и пылится, где на полу лежит наскоро распакованный чемодан, а полки пустуют, где он никогда не включает отопление, хотя, кажется, есть даже «тёплые полы». «Нет, конечно, я пойду домой, только немного позже. Хочу проконтролировать взвод/роту/наряд/лейтенанта Назарова», ― заученно отвечал он, делая вид яженедуракчтобынеидтидомой. И не шёл ― почти никогда.
Мия всё пищала о том, сколькими достоинствами обладает эта квартира: она и просторная, и светлая, и всё здесь обставлено почти по последнему слову техники, хотя покупала её мама семнадцать лет назад; наверное, здесь недавно делали ремонт, и вообще квартира-студия ― это просто восхитительно, столько места и воздуха!
Антон никогда не понимал прелесть этих студий. Огромное бело-голубое пространство, кухня, отгороженная только барной стойкой, бесконечное количество подсветки («Ах, как уютно!» ― восклицала Мия), подушки, диваны, огромные ковры, покрывающие практически весь паркет. Он, кстати, ему нравился ― тёмный, фактурный; единственная здесь вещь, наверное, не в бело-голубых тонах. Поэтому ковры на следующий день после своего приезда Антон скатал.
― Сильно перепугалась? ― спросил он, опускаясь на высокий стул у барной стойки.
― Нет, знаешь, я в общем-то в метро и была, ― засмеялась Мия, открывая все кухонные шкафчики подряд. ― Ездила к себе в институт по поводу документов, перевод ― дело нелёгкое, как оказалось. А твои девочки, с ними всё хорошо?
― Они не мои, ― поморщился он. Об этих он, если честно, даже не подумал.
― Ты не знаешь, что с ними? Ты был отдельно от них? ― Мия выкатила глаза, замерев.
― Я ушёл раньше, чем всё это началось. Да всё с ними в порядке, они живучие, как черти, ― отмахнулся Антон.
― Ну конечно, ― хмыкнула она и положила руку ему на плечо: Антон невольно дёрнулся, замерев, а она посмотрела устало и потерянно.
Всё-таки Мия заставила его взять домашний телефон и набрать номер отдела кадров. Оттуда его довольно быстро перенаправили по внутренней линии на его взвод, тревожно и неразборчиво что-то говоря. Антон скривился, уже предчувствуя тонкий писк Нестеровой, стоящей сегодня в наряде. Поэтому, едва на том конце провода сняли трубку, он сказал:
― Позови мне Сомову.
Через несколько секунд замкомвзвода, единственный адекватный (более или менее, конечно) человек во взводе, подошла к телефону.
― Слушаю, ― заявила Сомова. Антону почудилось, что голос её дрожал. Чёрт, ну что у них опять такое?!
― Калужный. Все живы? ― отрывисто спросил он, переводя взгляд с Мии, которая принялась что-то варить, на свои пальцы.
― Так точно, товарищ старший лейтенант. Взвод пришёл полтора часа назад, Арчевская и Лармина были в увольнении, но недавно вернулись…
― Всё согласно распорядку? ― перебил он. Осталось только узнать, что все легли спать, и можно будет положить наконец эту чёртову трубку. Несколько секунд Сомова молчала, а потом он услышал приглушённый взволнованный гул голосов. Кажется, она шикнула, приказывая им замолкнуть.